Простите, мадам, за резкое выражение – я возмущен. Пусть они только проявятся, мы им сразу клюкву начистим и айда покушать. Обеденное время, а они тут напустили туману, стонут, плюхают чем-то. Невоспитанные сплошь монстры. Маменьки на них нет, живо бы забились в пятый угол.
Все с нескрываемым интересом смотрели на пламенного оратора.
– Час остался, – напомнил ему Альгерс. – Оглянись вокруг.
– А то я их противных морд не видел, – обиделся Такангор. – Несказанное удовольствие. Чего тут думать? Их квасить надо. Ну, в смысле захецать. Милорд, – махнул он Зелгу, – чего вы сидите с таким каменным лицом? Тоже думаете? Не советую. От тяжких дум натощак происходит несварение желудка.
Белый грифон опустился возле Зелга и молвил:
– А ведь он прав, как никто, ваше высочество. Вспомните наш недавний разговор.
– О двух воинах из Малых Пегасиков?
– О них, ваше высочество. Послушайте своего генерала. Сдается мне, он вполне способен добыть вам не одну победу, а столько, сколько вы пожелаете.
Неизвестно, что именно подействовало на Зелга: разумная ли речь храброго грифона, доверие ли подданных, жизнерадостность ли Такангора, который, казалось, не собирался признавать очевидного, или собственный яростный протест против того, что его цветущую землю поглощает Бэхитехвальд.
Зелг Галеас Окиралла, герцог и Ренигар да Кассар, владетельный князь Плактура, принц Гахагун, выпрямился в седле и обвел взглядом туманную колеблющуюся равнину, на которой – он уже не мог видеть, но твердо это знал – выстроилось его войско. Самое потешное войско, которое только знал обитаемый мир, скажи кому – засмеют. Победоносное, гордое войско, которое войдет в мифы и легенды наравне с теми пятью сотнями смельчаков, что некогда защищали горный перевал в Аздакских горах, противостоя многотысячной армии юйянских кочевников. Наравне со славным рыцарем Заджаганом, который позволил себе отправиться на небесные равнины только после того, как последний нападавший на его дряхлый замок, в котором искали спасения мирные жители, скрылся из виду.
Чем подвиг хлебопекарной роты менее велик, нежели подвиг двадцати восьми героических троглодитов, которые храбро отбивались от ватаги пьяных троллей в течение двух недель, защищая Сэнгерайский институт благородных девиц со всем его, так сказать, содержимым?
Зелг уже любил этих существ всей душой; уже ощутил неразрывную связь с этой благословенной землей, где находили приют и понимание самые нелепые и одинокие. Он уже знал, что здесь приветят любого странника, защитят любого изгоя, подружатся с любой тварью, лишь бы у нее было чистое сердце и добрые намерения.
Вступая в бой с войсками Тиронги, он по-прежнему ощущал себя пацифистом и испытывал некоторую неловкость, наблюдая, как мутузит несчастных рыцарей Галармона не на шутку разошедшийся Такангор. Узрев воочию всю противоестественность и мерзость алчного и хищного потустороннего королевства, Зелг внезапно испытал странное чувство, неведомое доселе.
Неистовый Мадарьяга был бы лучшим консультантом в этом вопросе, кабы герцог обратился к нему за истолкованием своих мыслей.
«Это ярость, священная ярость законного владыки, любимого своими подданными и пекущегося о благе своей земли. Это могущественнейшее оружие того, кто верен своему долгу, – ненависть к поработителям, ненависть, что рождается из любви» – вот что ответил бы ему князь Великого Жаниваша, не сумевший уберечь свой народ от коварного врага.
Но Зелг ни с кем не говорил о себе. Даже если бы хотел, то не смог бы. Слово снова взял милорд Топотан, и попробовали бы ему не дать этого слова.
– Я не понимаю, чья это вотчина, мессир? Ваша? Так какого лешего вы терпите это безобразие вот уже столько времени, что можно два бродибутера съесть? А? Да стукните вы кулаком как следует и призовите этот Бэхитехвальд к порядку!
– Во что же стукотить мессиру Зелгу? – уточнил Карлюза. – Не во что!
– Да какие вопросы. Мигом барабан доставлю.
Тут взгляд Такангора упал на топтавшегося рядом рыцаря из полка «Великая Тякюсения», с шикарным орнаментом, вившимся по всему надраенному до блеска черепу. Склонный к импровизациям генерал подманил к себе скелет и, ткнув в него указующим перстом, предложил:
– Вот по нему и стукните! Наши ребятки крепкие, не то выдерживали.
И скелет ощерился приветливой улыбкой.
– А что, – сказал Зелг, – и стукну! Я здесь владетельный герцог или тоскливая мандолина?
– Так точно, ваше высочество! – браво отрапортовал Альгерс.
И, отбиваясь от законной супруги, которая дергала его сзади за локоть, забормотал примирительно:
– Чего ты, ты чего? Я же в патриотическом смысле. Вдохновение, понимаешь, увлекло.
* * *
Из тумана, приближаясь с каждым мгновением, доносился голос, кричавший на все поле боя:
Куда идет король,
Нетрудно догадаться,
Обиженный, как тролль,
Король идет сдаваться.
Ать-два, ать-два,
Разболелась голова.
Не стреляйте в короля,
Нету рифмы – ля-ля-ля…
Голос на секунду замолк, а затем завопил с удвоенной силой:
Налью себе стакан,
Чтоб храбрым показаться.
Король бредет в туман
Сдаваться и брататься.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Не стреляйте в короля!
Если не можешь одолеть противника, объединись с ним.
– Что это было? Мороки? – недоуменно спросил Зелг.
– Удивительно немузыкальное исполнение, – поведала мадам Мумеза, выныривая из тумана. – Слушайте, вы заметили, что здесь творится полный бардак? Кто будет за него отвечать?
– Э-э, – промямлил Зелг, – вы только… э-ээ… вы… обстоятельства… э-ээ… потому что… но смею вас заверить, что в ближайшем буду… э-ээ…
– Мадам капрал, – пробасил Такангор, – все под контролем. Инспектируйте ваш участок фронта, провокации игнорируйте, но в случае явной агрессии отвечайте агрессией же, со всей силой народного гнева. И берегите себя.
– Вот это толковый разговор, – расцвела мадам. – Господин генерал, вы таки умница.
И она снова скрылась в тумане.
– А исполнение действительно немузыкальное, – вздохнул Альгерс.
– Но-но! Попрошу без издевательств. Исполняю в меру отпущенного мне дарования. Пою, чтобы поддержать себя в трудную минуту и оповестить о своем приближении. А то ваши умертвия небось сначала прибьют, а потом пароль спросят. Впрочем, я и пароля не знаю.
И из тумана вынырнуло обиженное лицо. Лицо принадлежало королю Юлейну, который шел под белым флагом, сооруженным, как вы помните, из платка дворецкого и небольшой палочки.
– Кто из вас мой кузен Зелг? – вопросил Юлейн довольно приветливо. Затем покачал головой, будто сам себя укоряя. – Риторический вопрос. Конечно, вы, сударь.
– Здравствуйте, ваше величество, – не стал отнекиваться Зелг.
– А вы тот самый минотавр, который выиграл последнюю паялпу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Все с нескрываемым интересом смотрели на пламенного оратора.
– Час остался, – напомнил ему Альгерс. – Оглянись вокруг.
– А то я их противных морд не видел, – обиделся Такангор. – Несказанное удовольствие. Чего тут думать? Их квасить надо. Ну, в смысле захецать. Милорд, – махнул он Зелгу, – чего вы сидите с таким каменным лицом? Тоже думаете? Не советую. От тяжких дум натощак происходит несварение желудка.
Белый грифон опустился возле Зелга и молвил:
– А ведь он прав, как никто, ваше высочество. Вспомните наш недавний разговор.
– О двух воинах из Малых Пегасиков?
– О них, ваше высочество. Послушайте своего генерала. Сдается мне, он вполне способен добыть вам не одну победу, а столько, сколько вы пожелаете.
Неизвестно, что именно подействовало на Зелга: разумная ли речь храброго грифона, доверие ли подданных, жизнерадостность ли Такангора, который, казалось, не собирался признавать очевидного, или собственный яростный протест против того, что его цветущую землю поглощает Бэхитехвальд.
Зелг Галеас Окиралла, герцог и Ренигар да Кассар, владетельный князь Плактура, принц Гахагун, выпрямился в седле и обвел взглядом туманную колеблющуюся равнину, на которой – он уже не мог видеть, но твердо это знал – выстроилось его войско. Самое потешное войско, которое только знал обитаемый мир, скажи кому – засмеют. Победоносное, гордое войско, которое войдет в мифы и легенды наравне с теми пятью сотнями смельчаков, что некогда защищали горный перевал в Аздакских горах, противостоя многотысячной армии юйянских кочевников. Наравне со славным рыцарем Заджаганом, который позволил себе отправиться на небесные равнины только после того, как последний нападавший на его дряхлый замок, в котором искали спасения мирные жители, скрылся из виду.
Чем подвиг хлебопекарной роты менее велик, нежели подвиг двадцати восьми героических троглодитов, которые храбро отбивались от ватаги пьяных троллей в течение двух недель, защищая Сэнгерайский институт благородных девиц со всем его, так сказать, содержимым?
Зелг уже любил этих существ всей душой; уже ощутил неразрывную связь с этой благословенной землей, где находили приют и понимание самые нелепые и одинокие. Он уже знал, что здесь приветят любого странника, защитят любого изгоя, подружатся с любой тварью, лишь бы у нее было чистое сердце и добрые намерения.
Вступая в бой с войсками Тиронги, он по-прежнему ощущал себя пацифистом и испытывал некоторую неловкость, наблюдая, как мутузит несчастных рыцарей Галармона не на шутку разошедшийся Такангор. Узрев воочию всю противоестественность и мерзость алчного и хищного потустороннего королевства, Зелг внезапно испытал странное чувство, неведомое доселе.
Неистовый Мадарьяга был бы лучшим консультантом в этом вопросе, кабы герцог обратился к нему за истолкованием своих мыслей.
«Это ярость, священная ярость законного владыки, любимого своими подданными и пекущегося о благе своей земли. Это могущественнейшее оружие того, кто верен своему долгу, – ненависть к поработителям, ненависть, что рождается из любви» – вот что ответил бы ему князь Великого Жаниваша, не сумевший уберечь свой народ от коварного врага.
Но Зелг ни с кем не говорил о себе. Даже если бы хотел, то не смог бы. Слово снова взял милорд Топотан, и попробовали бы ему не дать этого слова.
– Я не понимаю, чья это вотчина, мессир? Ваша? Так какого лешего вы терпите это безобразие вот уже столько времени, что можно два бродибутера съесть? А? Да стукните вы кулаком как следует и призовите этот Бэхитехвальд к порядку!
– Во что же стукотить мессиру Зелгу? – уточнил Карлюза. – Не во что!
– Да какие вопросы. Мигом барабан доставлю.
Тут взгляд Такангора упал на топтавшегося рядом рыцаря из полка «Великая Тякюсения», с шикарным орнаментом, вившимся по всему надраенному до блеска черепу. Склонный к импровизациям генерал подманил к себе скелет и, ткнув в него указующим перстом, предложил:
– Вот по нему и стукните! Наши ребятки крепкие, не то выдерживали.
И скелет ощерился приветливой улыбкой.
– А что, – сказал Зелг, – и стукну! Я здесь владетельный герцог или тоскливая мандолина?
– Так точно, ваше высочество! – браво отрапортовал Альгерс.
И, отбиваясь от законной супруги, которая дергала его сзади за локоть, забормотал примирительно:
– Чего ты, ты чего? Я же в патриотическом смысле. Вдохновение, понимаешь, увлекло.
* * *
Из тумана, приближаясь с каждым мгновением, доносился голос, кричавший на все поле боя:
Куда идет король,
Нетрудно догадаться,
Обиженный, как тролль,
Король идет сдаваться.
Ать-два, ать-два,
Разболелась голова.
Не стреляйте в короля,
Нету рифмы – ля-ля-ля…
Голос на секунду замолк, а затем завопил с удвоенной силой:
Налью себе стакан,
Чтоб храбрым показаться.
Король бредет в туман
Сдаваться и брататься.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Не стреляйте в короля!
Если не можешь одолеть противника, объединись с ним.
– Что это было? Мороки? – недоуменно спросил Зелг.
– Удивительно немузыкальное исполнение, – поведала мадам Мумеза, выныривая из тумана. – Слушайте, вы заметили, что здесь творится полный бардак? Кто будет за него отвечать?
– Э-э, – промямлил Зелг, – вы только… э-ээ… вы… обстоятельства… э-ээ… потому что… но смею вас заверить, что в ближайшем буду… э-ээ…
– Мадам капрал, – пробасил Такангор, – все под контролем. Инспектируйте ваш участок фронта, провокации игнорируйте, но в случае явной агрессии отвечайте агрессией же, со всей силой народного гнева. И берегите себя.
– Вот это толковый разговор, – расцвела мадам. – Господин генерал, вы таки умница.
И она снова скрылась в тумане.
– А исполнение действительно немузыкальное, – вздохнул Альгерс.
– Но-но! Попрошу без издевательств. Исполняю в меру отпущенного мне дарования. Пою, чтобы поддержать себя в трудную минуту и оповестить о своем приближении. А то ваши умертвия небось сначала прибьют, а потом пароль спросят. Впрочем, я и пароля не знаю.
И из тумана вынырнуло обиженное лицо. Лицо принадлежало королю Юлейну, который шел под белым флагом, сооруженным, как вы помните, из платка дворецкого и небольшой палочки.
– Кто из вас мой кузен Зелг? – вопросил Юлейн довольно приветливо. Затем покачал головой, будто сам себя укоряя. – Риторический вопрос. Конечно, вы, сударь.
– Здравствуйте, ваше величество, – не стал отнекиваться Зелг.
– А вы тот самый минотавр, который выиграл последнюю паялпу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102