Теперь… я…
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
– Что вы говорите?
– …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.
– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бёртон кивнул.
– Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.
– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.
– Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».
– Кто знает.
– Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бёртон промолчал.
– Есть ли предел насилию, которое вы творите?
– Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.
– Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бёртон – не лейте больше здесь крови!
– Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.
Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.
– На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, – сказал Геринг. – Но агенты этиков окажутся там раньше вас.
– Так вы о них знаете? – опешил Бёртон.
– Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.
– А на вашей?
– Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса – кажется, его звали Монат.
– Как? В первый раз слышу об этом.
Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:
– Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?
– Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.
– Возможно, когда вы попадете в башню – если попадете, – вы найдете ответ.
– Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, – мрачно сказал Бёртон.
Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бёртону знать…
Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».
Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.
Бёртон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.
– Нет, – сказал тот. – Если бы были такие, я бы знал, Бёртон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:
– Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?
– Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю – если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами – теперь об этом можно сказать, – но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.
– А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю – Джо Миллер считает Струбвёлла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.
– Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса – не знаю.
Бёртон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос – вылезающей из него головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
– Что вы говорите?
– …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.
– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бёртон кивнул.
– Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.
– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.
– Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».
– Кто знает.
– Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бёртон промолчал.
– Есть ли предел насилию, которое вы творите?
– Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.
– Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бёртон – не лейте больше здесь крови!
– Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.
Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.
– На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, – сказал Геринг. – Но агенты этиков окажутся там раньше вас.
– Так вы о них знаете? – опешил Бёртон.
– Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.
– А на вашей?
– Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса – кажется, его звали Монат.
– Как? В первый раз слышу об этом.
Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:
– Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?
– Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.
– Возможно, когда вы попадете в башню – если попадете, – вы найдете ответ.
– Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, – мрачно сказал Бёртон.
Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бёртону знать…
Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».
Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.
Бёртон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.
– Нет, – сказал тот. – Если бы были такие, я бы знал, Бёртон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:
– Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?
– Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю – если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами – теперь об этом можно сказать, – но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.
– А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю – Джо Миллер считает Струбвёлла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.
– Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса – не знаю.
Бёртон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос – вылезающей из него головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111