Огромное число фанатиков этих романов непоколебимо верят в каждое слово этих бредней. Они не воспринимают меня иначе, как человеком, наделенным моральными качествами супермена. Или невротика. Быть может, им нравится думать, что существуют люди, способные устоять перед соблазнами, которым они были бы счастливы поддаться сами.
Но есть много и других читателей, которые находят все это смешным. Они отказываются верить, что нормальный человек со здоровой психикой, с точки зрения сексуальности, может устоять перед такой приманкой, если, к тому же, этому благоприятствуют обстоятельства. Даже самые закоренелые викторианцы не были стеснительны до такой степени.
Но самым странным во всем этом является то, что мой биограф ничего не преувеличил, и пусть однажды, но он не стал здесь фантазировать.
Когда я женился (тогда я мало что знал о человеческих обычаях), я принес клятву оставаться верным моей жене после церемонии, она вновь заставила меня поклясться, что я не буду спать ни с одной женщиной, кроме нее, пока мы живем на этом свете.
В то время мы, естественно, еще ничего не знали ни о Девяти, ни об эликсире. Я легко принял ее точку зрения и согласился со всем, о чем она меня просила, потому что у антропоидов, воспитавших меня, были весьма схожие обычаи. С единственной разницей, что в стаде взрослый самец мог иметь нескольких жен сразу, и не существовало никаких проблем с разводом как для самцов, так и для самок.
Мне случалось подолгу не видеть моей жены во время рейдов в джунгли или выполнения поручений Девяти. В таких случаях я обычно мастурбировал. Правда, у меня был еще один выход. Во время скитаний по джунглям я много лет находил утешение в знакомстве с грациознейшим существом на свете, великолепной пантерой по кличке Кута. Это была самка, конечно. О ней мой биограф даже не упоминает в своих романах.
На деле, он и вовсе не подозревал об ее существовании, так как я ему никогда о ней не рассказывал. Он был слишком симпатичен мне, чтобы я мог позволить себе смутить его чувствительную душу или нанести ущерб тому впечатлению, и так уже серьезно подпорченному моими предыдущими откровениями, которое к тому времени сложилось у него обо мне. Это было одно из тех редких человеческих существ, которое заслужило мою симпатию.
Моя любовная связь с Кутой была, должен признать, необычна. Когда-нибудь я более детально опишу эти странные отношения между человеком и огромным красивым зверем. К концу третьего года она бросила меня ради самца своей породы. Я подозреваю, что Кута это сделала из-за того, что не могла рассчитывать на потомство от меня. Или, может быть, оттого, что больше не могла переносить ревность моей супруги и опасалась, как бы та не подстроила ей какую-нибудь гадость. До того дня, когда одним прекрасным вечером мы с Кутой впервые занялись любовью на прогалине леса, лежащей на склоне горы, пантера была очень привязана к моей жене.
У меня не было ощущения, что я нарушаю свое обещание, когда я мастурбировал или делил любовь с Кутой. Оно касалось, в конце концов, только человеческих самок. И я не понимал, почему Клио ревновала меня к пантере. По логике вещей, она не должна были бы этого чувствовать. Однако я поостерегся рассказать ей что-либо о наших отношениях с Кутой даже после того, как та оставила меня. Однажды мы вернулись к этой теме, в тот день, когда отпраздновали седьмую годовщину нашей свадьбы и одновременно день моего рождения. Это было в нашем лондонском особняке, как сейчас помню, 21 ноября 1920 г. Мы выпили шампанского, и это было ошибкой, поскольку я пью так редко, что алкоголь тотчас бьет мне в голову. После первого же бокала я потерял всю свою осторожность. Я рассказал ей все о Куте и себе и расплатился за это долгими часами нескончаемых упреков и рыданий. В конце концов мне удалось убедить ее в том, что я не был ей неверен в истинном значении этого слова и что я не совершил такого уж ужасного преступления против природы. Для меня существует лишь одно преступление против природы, это преступление против моей природы, против моего естества, которое страдает, когда не может с необходимой частотой разряжаться от переполняющей ее, накопившейся сексуальной энергии. Другими словами, если я не трахаюсь шесть раз в неделю, я становлюсь раздражительным и злым.
Она простила меня. Во всяком случае, так она мне сказала. И так, скорее всего, оно и было, потому что, несмотря на все свои недостатки, Клио всегда была сама искренность. Я был воспитан и взращен обезьянолюдьми и поэтому не был полностью ответствен за мое поведение, за то, что не был настолько «цивилизованным» человеком. Я сказал ей, что несу полную ответственность за мое поведение, которое логически гораздо более обосновано, чем ее отношение к нему. Она сделала вид, что не поняла или не расслышала того, что я сказал. Клио хотела вновь заставить меня дать ей обещание, что подобное больше никогда не повторится. Она хотела, чтобы запрет, ограничивающий мои сексуальные отношения с людьми, распространился бы и на животных, какими бы милыми и прекрасными они ни были.
Я спросил ее, не запретит ли она мне заодно и заниматься онанизмом. Клио вздрогнула, и лицо ее покраснело. Я чистосердечно рассказал ей, что вынужден мастурбировать во время моих длительных путешествий. Видимо, я говорил достаточно убедительно и откровенно, так как она преодолела свойственную людям скрытность и смущение, особо выраженное у женщин, и после нескольких дополнительных глотков шампанского призналась мне, что во время моих длительных отлучек она тоже занималась мастурбацией. Клио родилась в добропорядочной протестантской семье на юге Соединенных Штатов и являлась потомком длинной линии пуритан, строго следящих за своей нравственностью. Кроме того, черная нянька, которой поручили Клио в шестилетнем возрасте, была баптисткой, фанатично преданной религии и морали, проповедуемой ею. Вопреки окружающим ее столь строгим нравам Клио, когда выросла, превратилась в молодую пылкую женщину, далекую от всякого жеманства и вычурностей. При этом в ней явно обозначилась тяга к тому, что люди называют «сексуальным экспериментированием». К тому же ей удалось избавиться от тех унизительных условностей или, как их еще называют «расовых предрассудков», которыми была пропитана атмосфера ее детства и юности, прошедших в весьма специфическом нравственном климате юга Соединенных Штатов.
(Я отвлекаюсь в сторону, это так. Но в конце концов – это моя история, и я рассказываю ее так, как мне нравится. И потом, читателю будет трудно понять меня и тех, кого я люблю, если у него не будет объективного представления обо всех нас.)
Мы с Клио свободно болтали о наших мастурбациях и фантазиях, которыми они сопровождались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Но есть много и других читателей, которые находят все это смешным. Они отказываются верить, что нормальный человек со здоровой психикой, с точки зрения сексуальности, может устоять перед такой приманкой, если, к тому же, этому благоприятствуют обстоятельства. Даже самые закоренелые викторианцы не были стеснительны до такой степени.
Но самым странным во всем этом является то, что мой биограф ничего не преувеличил, и пусть однажды, но он не стал здесь фантазировать.
Когда я женился (тогда я мало что знал о человеческих обычаях), я принес клятву оставаться верным моей жене после церемонии, она вновь заставила меня поклясться, что я не буду спать ни с одной женщиной, кроме нее, пока мы живем на этом свете.
В то время мы, естественно, еще ничего не знали ни о Девяти, ни об эликсире. Я легко принял ее точку зрения и согласился со всем, о чем она меня просила, потому что у антропоидов, воспитавших меня, были весьма схожие обычаи. С единственной разницей, что в стаде взрослый самец мог иметь нескольких жен сразу, и не существовало никаких проблем с разводом как для самцов, так и для самок.
Мне случалось подолгу не видеть моей жены во время рейдов в джунгли или выполнения поручений Девяти. В таких случаях я обычно мастурбировал. Правда, у меня был еще один выход. Во время скитаний по джунглям я много лет находил утешение в знакомстве с грациознейшим существом на свете, великолепной пантерой по кличке Кута. Это была самка, конечно. О ней мой биограф даже не упоминает в своих романах.
На деле, он и вовсе не подозревал об ее существовании, так как я ему никогда о ней не рассказывал. Он был слишком симпатичен мне, чтобы я мог позволить себе смутить его чувствительную душу или нанести ущерб тому впечатлению, и так уже серьезно подпорченному моими предыдущими откровениями, которое к тому времени сложилось у него обо мне. Это было одно из тех редких человеческих существ, которое заслужило мою симпатию.
Моя любовная связь с Кутой была, должен признать, необычна. Когда-нибудь я более детально опишу эти странные отношения между человеком и огромным красивым зверем. К концу третьего года она бросила меня ради самца своей породы. Я подозреваю, что Кута это сделала из-за того, что не могла рассчитывать на потомство от меня. Или, может быть, оттого, что больше не могла переносить ревность моей супруги и опасалась, как бы та не подстроила ей какую-нибудь гадость. До того дня, когда одним прекрасным вечером мы с Кутой впервые занялись любовью на прогалине леса, лежащей на склоне горы, пантера была очень привязана к моей жене.
У меня не было ощущения, что я нарушаю свое обещание, когда я мастурбировал или делил любовь с Кутой. Оно касалось, в конце концов, только человеческих самок. И я не понимал, почему Клио ревновала меня к пантере. По логике вещей, она не должна были бы этого чувствовать. Однако я поостерегся рассказать ей что-либо о наших отношениях с Кутой даже после того, как та оставила меня. Однажды мы вернулись к этой теме, в тот день, когда отпраздновали седьмую годовщину нашей свадьбы и одновременно день моего рождения. Это было в нашем лондонском особняке, как сейчас помню, 21 ноября 1920 г. Мы выпили шампанского, и это было ошибкой, поскольку я пью так редко, что алкоголь тотчас бьет мне в голову. После первого же бокала я потерял всю свою осторожность. Я рассказал ей все о Куте и себе и расплатился за это долгими часами нескончаемых упреков и рыданий. В конце концов мне удалось убедить ее в том, что я не был ей неверен в истинном значении этого слова и что я не совершил такого уж ужасного преступления против природы. Для меня существует лишь одно преступление против природы, это преступление против моей природы, против моего естества, которое страдает, когда не может с необходимой частотой разряжаться от переполняющей ее, накопившейся сексуальной энергии. Другими словами, если я не трахаюсь шесть раз в неделю, я становлюсь раздражительным и злым.
Она простила меня. Во всяком случае, так она мне сказала. И так, скорее всего, оно и было, потому что, несмотря на все свои недостатки, Клио всегда была сама искренность. Я был воспитан и взращен обезьянолюдьми и поэтому не был полностью ответствен за мое поведение, за то, что не был настолько «цивилизованным» человеком. Я сказал ей, что несу полную ответственность за мое поведение, которое логически гораздо более обосновано, чем ее отношение к нему. Она сделала вид, что не поняла или не расслышала того, что я сказал. Клио хотела вновь заставить меня дать ей обещание, что подобное больше никогда не повторится. Она хотела, чтобы запрет, ограничивающий мои сексуальные отношения с людьми, распространился бы и на животных, какими бы милыми и прекрасными они ни были.
Я спросил ее, не запретит ли она мне заодно и заниматься онанизмом. Клио вздрогнула, и лицо ее покраснело. Я чистосердечно рассказал ей, что вынужден мастурбировать во время моих длительных путешествий. Видимо, я говорил достаточно убедительно и откровенно, так как она преодолела свойственную людям скрытность и смущение, особо выраженное у женщин, и после нескольких дополнительных глотков шампанского призналась мне, что во время моих длительных отлучек она тоже занималась мастурбацией. Клио родилась в добропорядочной протестантской семье на юге Соединенных Штатов и являлась потомком длинной линии пуритан, строго следящих за своей нравственностью. Кроме того, черная нянька, которой поручили Клио в шестилетнем возрасте, была баптисткой, фанатично преданной религии и морали, проповедуемой ею. Вопреки окружающим ее столь строгим нравам Клио, когда выросла, превратилась в молодую пылкую женщину, далекую от всякого жеманства и вычурностей. При этом в ней явно обозначилась тяга к тому, что люди называют «сексуальным экспериментированием». К тому же ей удалось избавиться от тех унизительных условностей или, как их еще называют «расовых предрассудков», которыми была пропитана атмосфера ее детства и юности, прошедших в весьма специфическом нравственном климате юга Соединенных Штатов.
(Я отвлекаюсь в сторону, это так. Но в конце концов – это моя история, и я рассказываю ее так, как мне нравится. И потом, читателю будет трудно понять меня и тех, кого я люблю, если у него не будет объективного представления обо всех нас.)
Мы с Клио свободно болтали о наших мастурбациях и фантазиях, которыми они сопровождались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79