А что пьет, блудит, ни в чем себе не отказывает, тебе и нужды нет.
В: Так-то вы учиняете мир и в человеках благоволение? Придется довести это до мистера Фотерингея.
О: Так-то ты не желаешь затевать споры о моих верованиях? Что ж, пускай послушает да вразумится.
В: Довольно. Мне желательно узнать следующее. Не случалось ли Ребекке Ли пророчествовать у вас в собраниях?
О: Нет.
В: Не объявляла ли она, будь то в приватной беседе или во всеуслышание, что же подвигло ее вернуться на путь благочестия?
О: Рассказала лишь, что тяжко грешила и душа ее уязвлена жестоким стыдом за прошлую жизнь.
В: Не называла ли она какого-либо происшествия, которое сделало в ней такую перемену?
О: Нет.
В: А время либо место оного?
О: Нет.
В: А иных особ, бывших с ней при этой оказии, буде такие имелись?
О: Нет.
В: Верно ли?
О: Она, как ей и подобает, блюдет смирение. И живет во Христе. Или чает жить во Христе.
В: Как, только еще чает? Разве она не довольно еще в вашей вере утвердилась?
О: Она еще не имела побуждения к пророчеству. Дар этот усвояется нам благодатью Христовой, о ниспослании которой мы молимся.
В: Это чтобы и девица гремела пустыми словесами вместе с отборнейшими из вашей братии?
О: Чтобы и ей было дано говорить славным языком внутреннего света и возглашать его, подобно жене моей и прочим.
В: Пока же она показывает себя к этому неспособной?
О: Пока вот не пророчествовала.
В: Не оттого ли, что она перед вами лукавит?
О: Зачем бы ей лукавить?
В: Чтобы, оставаясь прежней в душе, уверить вас, будто переменилась.
О: Нынче она живет для Христа в надежде через то прийти к жизни во Христе. Их с мужем нужда заела, достатков у них – что травы на камне. Всех его заработков едва хватает на прожиток. Так какая же ей корысть лукавством обрекать себя на нищету, когда она могла бы жить иначе, в роскошестве и разврате, как и живала некогда в твоем Вавилоне?
В: Оказываете ли вы им вспоможение?
О: Когда имею чем. Братья и сестры во Христе их тоже не забывают.
В: Это им лишь изъявляют такое милосердие либо всякому, терпящему нужду?
О: Всякому. Ибо заповедано Джорджем Фоксом и первыми блаженными братьями: прежде чем внидет в душу свет истины, надлежит достойным образом одеть и напитать вместилище души. И вот почему так заповедано: они усматривали вокруг неисчислимое множество людей, пребывающих в нищете, в состоянии ничтожнее скотского; и видели других – тех, кому можно бы и должно подать помощь страждущим, потому что богатство их много больше, чем нужно для удовольствования себя и своих домашних в одежде и пропитании, но они от скаредности и суетного себялюбия никому не помогают. И еще видели они, что немилосердие это смрадом падали достигает до Господа нашего Иисуса Христа и послужит слепцам к погибели. По-твоему, мы мятежники – что ж, пускай. Это и есть наш мятеж, и даяние свое мы почитаем стократ благим и братским, лучшим подражанием истинному благодеянию Христову. И если по-твоему мы мятежники, тогда и Он у тебя выходит мятежник.
В: Христос – иное дело! Он давал из сострадания, вы же своими подачками подбиваете людей малоискушенных отвращаться от подобающего им состояния.
О: Голодать и носить рубище – это им подобает? Прошелся бы ты по той улице, где живет сестра наша Ребекка. Оглядись вокруг, или у тебя глаз нет?
В: Как не быть. И глаза мои удостоверяют, что в вашем убогом городишке она имеет и стол и кров и надежно схоронилась за вашими серыми юбками.
О: Изрядно схоронилась, коли ты ее нашел.
В: Ее искали много месяцев.
О: Взгляни: вот гинея. Выручил не дальше как вчера за два камзола своей работы. Приложи к ней еще гинею от своих щедрот, и я отдам их людям с Тоуд-лейн – тем, кто, по твоему разумению, пребывает в подобающем им состоянии, а живет впроголодь, хуже нищих. Что, не желаешь? Такого ты, сударь, худого мнения о делах милосердия?
В: О тех, что пойдут прахом в первом же кабаке, – подлинно худого.
О: Как и о дне грядущем. Вон ты какой осмотрительный. Послушай, разве Иисус Христос не отдал за тебя то, что ценой много превосходит одну гинею?
Вообрази же, что и Он взял бы ту же осмотрительность и сказал себе: «Я, пожалуй, этого человека искупать не стану. Он слаб: Я за него кровь отдам, а старания Мои пойдут прахом в первом же кабаке».
В: Вы забываетесь! Оставьте свои дерзости при себе.
О: А ты – свою гинею. Мы и квиты.
В: О девице есть подозрение, что она повинна в страшном преступлении.
О: Что родилась Евой – вот единственное ее преступление. Ты не хуже моего знаешь.
В: Знаю, что она почти наверняка большая лгунья.
О: Да полно тебе. Я ведь слыхал, какая о тебе слава. Ты, сказывают, человек справедливый и только что, исполняя хозяйское препоручение, берешь на себя строгость. Доброй славе обо мне ты веры не даешь – воля твоя, не привыкать. Ты задумал сокрушить меня и единоверцев моих сводом законов.
Претолстая книжища, точно из железа выкованная, – на тот предмет, чтобы люди богатые имели чем отгородиться от бедных. Но какие бы ковы ты против нас ни строил, тебе нас не сломить – ни во веки веков. Хоть жезлами бей: жезлы твои что цеп, лучше будет умолот. Вот я тебе расскажу случай с моим отцом. Было это в восемьдесят пятом году, в год мятежа Монмута – в тот год я как раз появился на свет. Отец мой, благодарение Богу, был «другом истины», а стал он им от самой той поры, как познакомился в Суортмуре с Джорджем Фоксом – первым из увидевших свет – и с женой его. Как-то в Болтоне отца обвинили в мошенничестве и упекли в тюрьму. Там ему сделал посещение некий мистер Кромптон – магистрат, приехавший его судить. Пришел он к отцу и взялся его увещевать и убеждать, чтобы он оставил общество «друзей». Но отец явил твердость и в таких сильных словах изобразил ему свою веру, что под конец магистрат уже поколебался в своей и на прощание имел с ним разговор не для чужих ушей и сказал так: в мире сем два правосудия, перед лицом одного – Божиего – отец кругом невиновен, и лишь второе – человеческое – видит на нем вину. А три года спустя с этим магистратом приключилась громкая история: он сложил с себя должность и подался к нам, хоть от этого много в рассуждении мирских благ потерял. А как увидал среди братьев моего отца, то приветствовал его такими словами:
«Теперь, друг, твой черед судить меня, ибо я ткал негоже. Теперь понимаю: правосудие без света – что основа без утка, доброй ткани из нее не будет».
В: Счастье судейского сословия, что избавилось от такого. Стране, где не видят различия между нарушением закона и грехом, беды не миновать.
Преступление есть событие: было оно, не было ли – это можно доказать. А был ли грех – об этом судить лишь Богу.
О: Слеп ты к истине.
В: А ты слеп к иным мнениям и суждениям. Приравняй грех к преступлению – и воспоследует жестокое самовластие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
В: Так-то вы учиняете мир и в человеках благоволение? Придется довести это до мистера Фотерингея.
О: Так-то ты не желаешь затевать споры о моих верованиях? Что ж, пускай послушает да вразумится.
В: Довольно. Мне желательно узнать следующее. Не случалось ли Ребекке Ли пророчествовать у вас в собраниях?
О: Нет.
В: Не объявляла ли она, будь то в приватной беседе или во всеуслышание, что же подвигло ее вернуться на путь благочестия?
О: Рассказала лишь, что тяжко грешила и душа ее уязвлена жестоким стыдом за прошлую жизнь.
В: Не называла ли она какого-либо происшествия, которое сделало в ней такую перемену?
О: Нет.
В: А время либо место оного?
О: Нет.
В: А иных особ, бывших с ней при этой оказии, буде такие имелись?
О: Нет.
В: Верно ли?
О: Она, как ей и подобает, блюдет смирение. И живет во Христе. Или чает жить во Христе.
В: Как, только еще чает? Разве она не довольно еще в вашей вере утвердилась?
О: Она еще не имела побуждения к пророчеству. Дар этот усвояется нам благодатью Христовой, о ниспослании которой мы молимся.
В: Это чтобы и девица гремела пустыми словесами вместе с отборнейшими из вашей братии?
О: Чтобы и ей было дано говорить славным языком внутреннего света и возглашать его, подобно жене моей и прочим.
В: Пока же она показывает себя к этому неспособной?
О: Пока вот не пророчествовала.
В: Не оттого ли, что она перед вами лукавит?
О: Зачем бы ей лукавить?
В: Чтобы, оставаясь прежней в душе, уверить вас, будто переменилась.
О: Нынче она живет для Христа в надежде через то прийти к жизни во Христе. Их с мужем нужда заела, достатков у них – что травы на камне. Всех его заработков едва хватает на прожиток. Так какая же ей корысть лукавством обрекать себя на нищету, когда она могла бы жить иначе, в роскошестве и разврате, как и живала некогда в твоем Вавилоне?
В: Оказываете ли вы им вспоможение?
О: Когда имею чем. Братья и сестры во Христе их тоже не забывают.
В: Это им лишь изъявляют такое милосердие либо всякому, терпящему нужду?
О: Всякому. Ибо заповедано Джорджем Фоксом и первыми блаженными братьями: прежде чем внидет в душу свет истины, надлежит достойным образом одеть и напитать вместилище души. И вот почему так заповедано: они усматривали вокруг неисчислимое множество людей, пребывающих в нищете, в состоянии ничтожнее скотского; и видели других – тех, кому можно бы и должно подать помощь страждущим, потому что богатство их много больше, чем нужно для удовольствования себя и своих домашних в одежде и пропитании, но они от скаредности и суетного себялюбия никому не помогают. И еще видели они, что немилосердие это смрадом падали достигает до Господа нашего Иисуса Христа и послужит слепцам к погибели. По-твоему, мы мятежники – что ж, пускай. Это и есть наш мятеж, и даяние свое мы почитаем стократ благим и братским, лучшим подражанием истинному благодеянию Христову. И если по-твоему мы мятежники, тогда и Он у тебя выходит мятежник.
В: Христос – иное дело! Он давал из сострадания, вы же своими подачками подбиваете людей малоискушенных отвращаться от подобающего им состояния.
О: Голодать и носить рубище – это им подобает? Прошелся бы ты по той улице, где живет сестра наша Ребекка. Оглядись вокруг, или у тебя глаз нет?
В: Как не быть. И глаза мои удостоверяют, что в вашем убогом городишке она имеет и стол и кров и надежно схоронилась за вашими серыми юбками.
О: Изрядно схоронилась, коли ты ее нашел.
В: Ее искали много месяцев.
О: Взгляни: вот гинея. Выручил не дальше как вчера за два камзола своей работы. Приложи к ней еще гинею от своих щедрот, и я отдам их людям с Тоуд-лейн – тем, кто, по твоему разумению, пребывает в подобающем им состоянии, а живет впроголодь, хуже нищих. Что, не желаешь? Такого ты, сударь, худого мнения о делах милосердия?
В: О тех, что пойдут прахом в первом же кабаке, – подлинно худого.
О: Как и о дне грядущем. Вон ты какой осмотрительный. Послушай, разве Иисус Христос не отдал за тебя то, что ценой много превосходит одну гинею?
Вообрази же, что и Он взял бы ту же осмотрительность и сказал себе: «Я, пожалуй, этого человека искупать не стану. Он слаб: Я за него кровь отдам, а старания Мои пойдут прахом в первом же кабаке».
В: Вы забываетесь! Оставьте свои дерзости при себе.
О: А ты – свою гинею. Мы и квиты.
В: О девице есть подозрение, что она повинна в страшном преступлении.
О: Что родилась Евой – вот единственное ее преступление. Ты не хуже моего знаешь.
В: Знаю, что она почти наверняка большая лгунья.
О: Да полно тебе. Я ведь слыхал, какая о тебе слава. Ты, сказывают, человек справедливый и только что, исполняя хозяйское препоручение, берешь на себя строгость. Доброй славе обо мне ты веры не даешь – воля твоя, не привыкать. Ты задумал сокрушить меня и единоверцев моих сводом законов.
Претолстая книжища, точно из железа выкованная, – на тот предмет, чтобы люди богатые имели чем отгородиться от бедных. Но какие бы ковы ты против нас ни строил, тебе нас не сломить – ни во веки веков. Хоть жезлами бей: жезлы твои что цеп, лучше будет умолот. Вот я тебе расскажу случай с моим отцом. Было это в восемьдесят пятом году, в год мятежа Монмута – в тот год я как раз появился на свет. Отец мой, благодарение Богу, был «другом истины», а стал он им от самой той поры, как познакомился в Суортмуре с Джорджем Фоксом – первым из увидевших свет – и с женой его. Как-то в Болтоне отца обвинили в мошенничестве и упекли в тюрьму. Там ему сделал посещение некий мистер Кромптон – магистрат, приехавший его судить. Пришел он к отцу и взялся его увещевать и убеждать, чтобы он оставил общество «друзей». Но отец явил твердость и в таких сильных словах изобразил ему свою веру, что под конец магистрат уже поколебался в своей и на прощание имел с ним разговор не для чужих ушей и сказал так: в мире сем два правосудия, перед лицом одного – Божиего – отец кругом невиновен, и лишь второе – человеческое – видит на нем вину. А три года спустя с этим магистратом приключилась громкая история: он сложил с себя должность и подался к нам, хоть от этого много в рассуждении мирских благ потерял. А как увидал среди братьев моего отца, то приветствовал его такими словами:
«Теперь, друг, твой черед судить меня, ибо я ткал негоже. Теперь понимаю: правосудие без света – что основа без утка, доброй ткани из нее не будет».
В: Счастье судейского сословия, что избавилось от такого. Стране, где не видят различия между нарушением закона и грехом, беды не миновать.
Преступление есть событие: было оно, не было ли – это можно доказать. А был ли грех – об этом судить лишь Богу.
О: Слеп ты к истине.
В: А ты слеп к иным мнениям и суждениям. Приравняй грех к преступлению – и воспоследует жестокое самовластие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119