Руки его плохо слушались.
Член исполкома собрал бумажки, отдал их Шубникову, сказал:
– У меня к обвиняемому один вопрос, к делу не имеющий, правда, отношения. Так, ради частного интереса. Поскольку я сам любитель спорта. Скажите, Шубников, это верно хвастал здесь нам Зубинский, что он в Саратове первый спортсмен был по автомобильной езде?
– Врёт! – вскричал Шубников, замахав руками. – Он все врёт! И не садился за руль! Какой он спортсмен! Он и лошадник дутый. Всегда потихоньку вызнавал, на какую лошадь я ставлю. Спросите в Саратове… я говорю, правильный суд может быть только в городе. Там свидетели. Они скажут, кто у нас первый автомобилист!
– А кто? – спросил член исполкома.
– А свидетели покажут кто! Шубников, вот кто!
– Зубинский, значит, не понимает в автомобилях?
– Он в портных понимает! – с презрением вырвалось у Шубникова, но он осёкся, тускло уставился на Извекова и сбавил тон: – Нынче моторы стали каждому доступны. Не мудрено научиться.
Не отводя взора от Извекова, он блаженно ухмыльнулся:
– Бывает, человек не автомобилист, а в моторе разбирается. Может, и Зубинский так же вот… Он для меня загадочный.
– Вы спортом занимались на собственном «бенце»? – спросил член исполкома.
Шубников обернулся на дверь, подумал.
– На разных марках.
– «Бенц», который вы поломали, принадлежал прежде вам?
– Я не ломал. Зачем ломать? И марка по-настоящему не «бенц», а «мерседес-бенц», если вы спортом занимались.
– Отвечайте на вопрос: это ваш «бенц»? – спросил Извеков.
– Не мой, а советский, – опять поднял голос Шубников. – Зубинский, что ли, наговорил? Ну да, был мой. Был мой, ходил, как часы Мозера.
– А потом вы его испортили?
– Я! Все я, я! Без меня было бы у саратовского Совета кладбище, а не гараж. На мне на одном все ремонты, а говорят – я ломаю. Я советскую собственность поддерживаю. Советская собственность живёт короче частной в четыре раза. Это статистика установила, если хотите знать. Я предупреждал товарища комиссара, когда выезжали, что мотор изношенный. Кто износил? Я, что ли? Я нанялся в гараж жизнь советской собственности поддерживать. У меня сердце кровью обливается, когда вижу, как с советской собственностью…
– Остановитесь, – перебил Извеков. – Зубинский показал, что вы вынули прерыватель, чтобы сделать машину негодной для похода.
– Зубинский врёт! Он фанфарон, разве вы не видели? – закричал Шубников, наскоро вытирая ладонью рот. – Он ни черта не понимает в моторе, а говорит, что я там что-то сделал. Врёт!
– Он не понимает в моторе и, стало быть, не мог вынуть прерывателя, – продолжал Извеков. – Значит, он правильно показал на вас. Признаете вы себя виновным?
Шубников огляделся, на один миг застыл, потом начал чаще и чаще обжимать губы рукой, как будто ему мешало говорить слюнотечение. Глаза его потемнели.
– Раз вы сами не отвечаете, зачем вы это сделали, тогда нам остаётся положиться на Зубинского. Он показал, что вы намеревались уберечь свою бывшую собственность и для этого вывели мотор из строя. Ответьте теперь: вы собирались затем дезертировать, да?
– Ну, ладно, – тихо произнёс Шубников и тряхнул головой. – Ладно. Зубинский наврал, чтобы меня потопить. Он думает, если я из купцов, так мне не поверят. Ладно. Он тоже не пролетарий. Ладно.
– Говорите яснее.
– Я говорю ясно, – громче, но малораздельно сказал Шубников. – Как на присяге. Перед Евангелием. И прошу записать. Хоть карандашом, всё равно. Записывайте.
Он расстегнул ворот рубашки. На губах его двумя белыми точками показалась густая слюна. Он дышал громко, и слова вырывались скороговоркой.
– Зубинский хотел перебежать к белым. Я не хотел. Он угрожал, сказал, что пустит мне в затылок пулю. И что никто не узнает. Сказал, что на машине можно в одну ночь докатить до белых.
– Когда он это сказал? – спросил Извеков.
– На остановке. На последней. Он узнал в деревне, что в Пензе белые. Мужики уже ждут. Когда мы стояли у деревни, они сказали. И что идут на Саратов. Все кончено с красными, сказали ему мужики.
– Кто идёт на Саратов?
– Мироновцы. Он не успел толком пересказать. Торопился. Сказал, что рассуждать поздно. Вот и все. Все он. Зубинский. Вот, теперь пусть.
Шубников вздохнул на всю избу.
– И он велел вам вынуть прерыватель?
– Он сказал: ты ковырни там, что надо.
– И вы вынули прерыватель?
– Товарищи! – вскрикнул Шубников. – Товарищ Извеков! Как вы можете говорить, будто я вынул! Это под револьвером, под страхом смерти! Да разве я волен был вынуть или не вынуть?
– Вы вольны были вовремя заявить мне об измене, – сказал Кирилл. – Когда Зубинский ушёл на станцию, он был больше не опасен для вас.
– Так ведь Зубинский унёс с собой на станцию прерыватель в кармане! – с отчаянием воскликнул Шубников.
На мгновение все смолкли.
– Но вы обманывали меня и покрывали Зубинского, – сказал Кирилл.
Шубников наклонился, словно готовясь упасть на колени.
– Виноват. В этом виноват. Побоялся. Не думал, что вы, товарищ Извеков, великодушно поверите. Все равно, думал, из личных наших отношений не захотите простить.
– О каких отношениях вы? – жёстко сказал Кирилл, и лицо его стало медленно желтеть.
Опять оба члена тройки пристально посмотрели на него.
– Не буду же я в данном обществе рассказывать, – пробормотал Шубников со своей простецко покорной улыбочкой.
– Вы ещё наглец к тому же! – не выдержал Извеков. – Признаете ли вы, что у вас с Зубинским был сговор в Саратове – перебежать к белым?
Шубников вытянул руки, словно обороняясь, и на миг остался в этой позе:
– Нет, нет, не предумышленно! То, что я здесь показал, – святая правда. Жертва чрезвычайной обстановки. Действовал под угрозой. И все. Сам никогда бы на это не пошёл. Я – человек слова. Раз взялся служить Советской власти, значит, служу.
Военком сказал мрачно:
– По-моему, ясно. Обвиняемый умышленно привёл машину в негодность и признался, что сделал это своими руками.
– То есть как – своими? Моими руками насильник действовал! Никак не я! Я жертвой сделался! За какую вину меня на одну доску с Зубинским ставите?
– Вы узнаете из приговора, за какую вину отвечаете, – сказал Кирилл и взглянул на конвойного. – Уведите его.
– Как из приговора?! – захлёбываясь и налегая на стол, выдохнул Шубников. – Из приговора поздно! Я хочу сейчас. Чтобы очевидно, чья вина. Если меня преступником выставляют, я требую очной ставки!
– Я полагаю – излишне? – обратился Кирилл к членам тройки.
– Излишне? – на неожиданной истеричной ноте вскрикнул Шубников. – Что ж, выходит, Шубникова жизнь излишняя? Вам-то она, товарищ Извеков, наверное, всегда была излишня! Не можете мне Лизу простить! Теперь я к вам в руки попал, да? Выместить злобу решили, да?
– Я вас заставлю молчать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
Член исполкома собрал бумажки, отдал их Шубникову, сказал:
– У меня к обвиняемому один вопрос, к делу не имеющий, правда, отношения. Так, ради частного интереса. Поскольку я сам любитель спорта. Скажите, Шубников, это верно хвастал здесь нам Зубинский, что он в Саратове первый спортсмен был по автомобильной езде?
– Врёт! – вскричал Шубников, замахав руками. – Он все врёт! И не садился за руль! Какой он спортсмен! Он и лошадник дутый. Всегда потихоньку вызнавал, на какую лошадь я ставлю. Спросите в Саратове… я говорю, правильный суд может быть только в городе. Там свидетели. Они скажут, кто у нас первый автомобилист!
– А кто? – спросил член исполкома.
– А свидетели покажут кто! Шубников, вот кто!
– Зубинский, значит, не понимает в автомобилях?
– Он в портных понимает! – с презрением вырвалось у Шубникова, но он осёкся, тускло уставился на Извекова и сбавил тон: – Нынче моторы стали каждому доступны. Не мудрено научиться.
Не отводя взора от Извекова, он блаженно ухмыльнулся:
– Бывает, человек не автомобилист, а в моторе разбирается. Может, и Зубинский так же вот… Он для меня загадочный.
– Вы спортом занимались на собственном «бенце»? – спросил член исполкома.
Шубников обернулся на дверь, подумал.
– На разных марках.
– «Бенц», который вы поломали, принадлежал прежде вам?
– Я не ломал. Зачем ломать? И марка по-настоящему не «бенц», а «мерседес-бенц», если вы спортом занимались.
– Отвечайте на вопрос: это ваш «бенц»? – спросил Извеков.
– Не мой, а советский, – опять поднял голос Шубников. – Зубинский, что ли, наговорил? Ну да, был мой. Был мой, ходил, как часы Мозера.
– А потом вы его испортили?
– Я! Все я, я! Без меня было бы у саратовского Совета кладбище, а не гараж. На мне на одном все ремонты, а говорят – я ломаю. Я советскую собственность поддерживаю. Советская собственность живёт короче частной в четыре раза. Это статистика установила, если хотите знать. Я предупреждал товарища комиссара, когда выезжали, что мотор изношенный. Кто износил? Я, что ли? Я нанялся в гараж жизнь советской собственности поддерживать. У меня сердце кровью обливается, когда вижу, как с советской собственностью…
– Остановитесь, – перебил Извеков. – Зубинский показал, что вы вынули прерыватель, чтобы сделать машину негодной для похода.
– Зубинский врёт! Он фанфарон, разве вы не видели? – закричал Шубников, наскоро вытирая ладонью рот. – Он ни черта не понимает в моторе, а говорит, что я там что-то сделал. Врёт!
– Он не понимает в моторе и, стало быть, не мог вынуть прерывателя, – продолжал Извеков. – Значит, он правильно показал на вас. Признаете вы себя виновным?
Шубников огляделся, на один миг застыл, потом начал чаще и чаще обжимать губы рукой, как будто ему мешало говорить слюнотечение. Глаза его потемнели.
– Раз вы сами не отвечаете, зачем вы это сделали, тогда нам остаётся положиться на Зубинского. Он показал, что вы намеревались уберечь свою бывшую собственность и для этого вывели мотор из строя. Ответьте теперь: вы собирались затем дезертировать, да?
– Ну, ладно, – тихо произнёс Шубников и тряхнул головой. – Ладно. Зубинский наврал, чтобы меня потопить. Он думает, если я из купцов, так мне не поверят. Ладно. Он тоже не пролетарий. Ладно.
– Говорите яснее.
– Я говорю ясно, – громче, но малораздельно сказал Шубников. – Как на присяге. Перед Евангелием. И прошу записать. Хоть карандашом, всё равно. Записывайте.
Он расстегнул ворот рубашки. На губах его двумя белыми точками показалась густая слюна. Он дышал громко, и слова вырывались скороговоркой.
– Зубинский хотел перебежать к белым. Я не хотел. Он угрожал, сказал, что пустит мне в затылок пулю. И что никто не узнает. Сказал, что на машине можно в одну ночь докатить до белых.
– Когда он это сказал? – спросил Извеков.
– На остановке. На последней. Он узнал в деревне, что в Пензе белые. Мужики уже ждут. Когда мы стояли у деревни, они сказали. И что идут на Саратов. Все кончено с красными, сказали ему мужики.
– Кто идёт на Саратов?
– Мироновцы. Он не успел толком пересказать. Торопился. Сказал, что рассуждать поздно. Вот и все. Все он. Зубинский. Вот, теперь пусть.
Шубников вздохнул на всю избу.
– И он велел вам вынуть прерыватель?
– Он сказал: ты ковырни там, что надо.
– И вы вынули прерыватель?
– Товарищи! – вскрикнул Шубников. – Товарищ Извеков! Как вы можете говорить, будто я вынул! Это под револьвером, под страхом смерти! Да разве я волен был вынуть или не вынуть?
– Вы вольны были вовремя заявить мне об измене, – сказал Кирилл. – Когда Зубинский ушёл на станцию, он был больше не опасен для вас.
– Так ведь Зубинский унёс с собой на станцию прерыватель в кармане! – с отчаянием воскликнул Шубников.
На мгновение все смолкли.
– Но вы обманывали меня и покрывали Зубинского, – сказал Кирилл.
Шубников наклонился, словно готовясь упасть на колени.
– Виноват. В этом виноват. Побоялся. Не думал, что вы, товарищ Извеков, великодушно поверите. Все равно, думал, из личных наших отношений не захотите простить.
– О каких отношениях вы? – жёстко сказал Кирилл, и лицо его стало медленно желтеть.
Опять оба члена тройки пристально посмотрели на него.
– Не буду же я в данном обществе рассказывать, – пробормотал Шубников со своей простецко покорной улыбочкой.
– Вы ещё наглец к тому же! – не выдержал Извеков. – Признаете ли вы, что у вас с Зубинским был сговор в Саратове – перебежать к белым?
Шубников вытянул руки, словно обороняясь, и на миг остался в этой позе:
– Нет, нет, не предумышленно! То, что я здесь показал, – святая правда. Жертва чрезвычайной обстановки. Действовал под угрозой. И все. Сам никогда бы на это не пошёл. Я – человек слова. Раз взялся служить Советской власти, значит, служу.
Военком сказал мрачно:
– По-моему, ясно. Обвиняемый умышленно привёл машину в негодность и признался, что сделал это своими руками.
– То есть как – своими? Моими руками насильник действовал! Никак не я! Я жертвой сделался! За какую вину меня на одну доску с Зубинским ставите?
– Вы узнаете из приговора, за какую вину отвечаете, – сказал Кирилл и взглянул на конвойного. – Уведите его.
– Как из приговора?! – захлёбываясь и налегая на стол, выдохнул Шубников. – Из приговора поздно! Я хочу сейчас. Чтобы очевидно, чья вина. Если меня преступником выставляют, я требую очной ставки!
– Я полагаю – излишне? – обратился Кирилл к членам тройки.
– Излишне? – на неожиданной истеричной ноте вскрикнул Шубников. – Что ж, выходит, Шубникова жизнь излишняя? Вам-то она, товарищ Извеков, наверное, всегда была излишня! Не можете мне Лизу простить! Теперь я к вам в руки попал, да? Выместить злобу решили, да?
– Я вас заставлю молчать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198