Как будто что-то держал в руках, а руки пустые.
Кучка мальчуганов-распоясок баловалась у придорожной канавы. Старший ударил ногой обломок кирпича, сбросив его в канаву, за ним все по очереди сделали то же, выискивая себе подходящие камни. Самому младшему показалось этого мало, он схватил тяжёлый кирпич обеими руками и, свирепо напыжившись, кинул его в канаву. На него никто из товарищей не смотрел, он, видно, старался заработать их уважение.
Этот маленький богатырь чем-то был похож на Павлика Парабукина.
– А что, если… – спросил Рагозин кучера, – что, если мы с тобой возьмём вон по той горной дороге? На Симбирский тракт мы не выедем?
Оказалось – почему бы и не выехать? И Рагозин совсем неожиданно для себя велел ехать.
Намерение разыскать сына не оставляло его. Но оно зрело рывками – то заноет сердце, то притихнет и забудется. С месяц назад он вдруг поехал в скит с целью нащупать какие-нибудь концы в тамошнем детском доме. Ему не давала покоя мысль, что сын, наверно, обретается в доме для трудновоспитываемых. Где мальчику иначе быть? Родился в тюрьме, рос, поди, в приюте, какое у него может быть воспитание? Попал, конечно, на улицу, испортился вконец, может, и ворует. Сколько таких несчастных кишит на берегу, на вокзале, на рынках!
В скиту о мальчике Рагозине ни воспитатели, ни дети не слышали. Один только учитель, служивший тут дольше других, начал что-то такое смутно припоминать: будто бы, когда он поступил на службу, одного мальчика, как правонарушителя, отправили на Гусёлку, в трудовую колонию, и мальчик по фамилии был не то Ремезов, не то Рагозин. Документов в доме не сохранилось, старые воспитатели ушли, детей прежнего состава тоже не было, все непрерывно менялось, перетасовывалось, ведомства нередко тягались между собою, оспаривая друг у друга компетенцию воспитания детей, суда над малолетними: в надзоре за детскими учреждениями участвовали сразу народные комиссариаты общественного призрения, юстиции, просвещения, здравоохранения. В таких хитросплетённых обстоятельствах, как в дремучем бору, не хитро, конечно, было затеряться мальчику, особенно если неизвестно – существует ли в действительности этот искомый мальчик.
Покидая детский дом, Рагозин встретил в скитской роще одутловатого монаха, который, тяжко опираясь на посох и опустив глаза долу, брёл между дубков. От учителя Рагозин узнал, что это – мирный сосед детского дома, викарный архиерей, и подумал не без досады: архиереи в полной сохранности, а в детском хозяйстве черт ногу сломит! А ведь архиереи – прошлое? Да. А дети-то – будущее? Да. Вот тут и покумекаешь…
Сейчас, трясясь по унылой дороге к Пристанному селу, Рагозин вспоминал, что доводилось слышать о Гусёлке. Имя это вселяло некогда страх. Гусёлка слыла жестоким наказанием для малолетних преступников, и если хотели непослушника запугать, то грозили ему Гусёлкой, а если о ком-нибудь говорилось, что он из Гусёлки, то взрослые пугались больше детей.
Вскоре завиднелись скучные каменные корпуса и на большом отстоянии от них – тягучие, кое-где щербатые заборы, ограждавшие небогатую зелень. Волга сверкала вдалеке. Обожжённые горы были охрово-жёлты.
Дорога привела на обширную садовую и огородную плантацию. Было ярко на грядках и свежо. Шла поливка сада, и подростки – девочки и мальчики в серых блузах и платьях – мотыжили лунки под яблонями. Молодёжь показалась Рагозину оживлённой, поодаль слышался смех. Гусёлка, как видно, успела помрачить сияние былого своего мученического нимба.
Директор был в отъезде, и Рагозину пришлось говорить тут же, в саду, с очень юной воспитательницей. Она без всякой заносчивости сказала, что знает дела не хуже директора, потому что сама из Гусёлки – прошла исправление и теперь исправляет других.
– И с успехом? – спросил Пётр Петрович недоверчиво.
– Как же иначе?
О мальчике Рагозине она ответила не моргнув глазом, так что Пётр Петрович не дал её словам никакой веры.
– Был, я знаю. Только он весной смылся.
– Как смылся?
– А как от нас смываются? Я его хорошо не запомнила, он был в мастерских, а не в садоводстве.
– Сколько ему лет, не знаете?
– Лет четырнадцать.
«Так и есть, болтает», – решил Рагозин и спросил, как пройти в канцелярию. Она показала – так вот прямо, потом наискосок, к правому корпусу. Но когда он сделал несколько шагов, она крикнула ему:
– Там никого нет. Сегодня канцелярия на картошке.
Он уехал ни с чем. Очевидно, происходила путаница, он напал на чужой след. Надо было идти совсем иным путём – не снизу, где, как в пучине, тысячеголовыми стаями мальков ходят похожие друг на друга человеческие детёныши, а сверху, откуда можно пронзить загадочную глубину разящим лучом прожектора и сразу безошибочно вырвать из стаи единственно нужную рыбку. Должны же где-нибудь находиться эти станции прожекторов – архивы, описи, книги, в которых под точной датой и точным номером значится заброшенный, наверно славный мальчишка – родной сын Петра Рагозина и его жены Ксаны…
Пётр Петрович явился на службу не в духе, с порядочным запозданием. Его ожидало много народу. Вне очереди, с изрядным спором, к нему в кабинет ворвалась странная пара.
– Товарищ Рагозин! Что у вас такое творится? – воззвал посетитель.
– Невиданно! – в голос поддержала его спутница.
Смоляного волоса, остриженный в скобку, подобный мавру, студент в панаме и серой куртке с золотыми пуговицами сел без приглашения к столу, в то время как молодая дама, напоминавшая амазонку, продолжала стоять. Несмотря на отроковическое лицо и фигуру, она держалась удивительно солидно.
Предмет разговора заключался в том, что пять дней по столам финансового отдела безрезультатно гуляло срочное требование отдела народного образования на кредиты, задержанные по статье публичных выставок трудовых процессов школьного подотдела.
– По-вашему, пять дней – долго? – чёрство спросил Рагозин.
– Неслыханно! – прошептала девушка.
– Срочное требование! Пять дней! Скоро неделя! – возмущался студент. – Вы вставили в нашу работу палку, когда она доведена почти до самого конца.
– Нет, палка, я вижу, ещё не доведена до конца, – буркнул Рагозин с недоброй улыбкой.
– Что вы хотите сказать?.. Из-за каких-то денег! – презрительно заметила партнёрша студента, в то время как тот снял панаму и зловеще взбил художническую свою причёску.
– Подотдел командировал нас, как устроителей выставки, чтобы получить нужную нам сумму. Выставка раскинута, а мы не можем её открыть, потому что нет денег, чтобы напечатать каталог и приглашения.
– Это наши деньги, а не ваши. Вы – только касса, – опять заметила барышня, выговорив слово «касса» с отвращением, точно это было пресмыкающееся.
– Мы открываем городскую выставку детского рисунка и скульптуры, – настойчиво продолжал студент, – чтобы впервые показать достижения трудовой школы и других воспитательных…
– Ну и открывайте, пожалуйста, – прервал Рагозин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
Кучка мальчуганов-распоясок баловалась у придорожной канавы. Старший ударил ногой обломок кирпича, сбросив его в канаву, за ним все по очереди сделали то же, выискивая себе подходящие камни. Самому младшему показалось этого мало, он схватил тяжёлый кирпич обеими руками и, свирепо напыжившись, кинул его в канаву. На него никто из товарищей не смотрел, он, видно, старался заработать их уважение.
Этот маленький богатырь чем-то был похож на Павлика Парабукина.
– А что, если… – спросил Рагозин кучера, – что, если мы с тобой возьмём вон по той горной дороге? На Симбирский тракт мы не выедем?
Оказалось – почему бы и не выехать? И Рагозин совсем неожиданно для себя велел ехать.
Намерение разыскать сына не оставляло его. Но оно зрело рывками – то заноет сердце, то притихнет и забудется. С месяц назад он вдруг поехал в скит с целью нащупать какие-нибудь концы в тамошнем детском доме. Ему не давала покоя мысль, что сын, наверно, обретается в доме для трудновоспитываемых. Где мальчику иначе быть? Родился в тюрьме, рос, поди, в приюте, какое у него может быть воспитание? Попал, конечно, на улицу, испортился вконец, может, и ворует. Сколько таких несчастных кишит на берегу, на вокзале, на рынках!
В скиту о мальчике Рагозине ни воспитатели, ни дети не слышали. Один только учитель, служивший тут дольше других, начал что-то такое смутно припоминать: будто бы, когда он поступил на службу, одного мальчика, как правонарушителя, отправили на Гусёлку, в трудовую колонию, и мальчик по фамилии был не то Ремезов, не то Рагозин. Документов в доме не сохранилось, старые воспитатели ушли, детей прежнего состава тоже не было, все непрерывно менялось, перетасовывалось, ведомства нередко тягались между собою, оспаривая друг у друга компетенцию воспитания детей, суда над малолетними: в надзоре за детскими учреждениями участвовали сразу народные комиссариаты общественного призрения, юстиции, просвещения, здравоохранения. В таких хитросплетённых обстоятельствах, как в дремучем бору, не хитро, конечно, было затеряться мальчику, особенно если неизвестно – существует ли в действительности этот искомый мальчик.
Покидая детский дом, Рагозин встретил в скитской роще одутловатого монаха, который, тяжко опираясь на посох и опустив глаза долу, брёл между дубков. От учителя Рагозин узнал, что это – мирный сосед детского дома, викарный архиерей, и подумал не без досады: архиереи в полной сохранности, а в детском хозяйстве черт ногу сломит! А ведь архиереи – прошлое? Да. А дети-то – будущее? Да. Вот тут и покумекаешь…
Сейчас, трясясь по унылой дороге к Пристанному селу, Рагозин вспоминал, что доводилось слышать о Гусёлке. Имя это вселяло некогда страх. Гусёлка слыла жестоким наказанием для малолетних преступников, и если хотели непослушника запугать, то грозили ему Гусёлкой, а если о ком-нибудь говорилось, что он из Гусёлки, то взрослые пугались больше детей.
Вскоре завиднелись скучные каменные корпуса и на большом отстоянии от них – тягучие, кое-где щербатые заборы, ограждавшие небогатую зелень. Волга сверкала вдалеке. Обожжённые горы были охрово-жёлты.
Дорога привела на обширную садовую и огородную плантацию. Было ярко на грядках и свежо. Шла поливка сада, и подростки – девочки и мальчики в серых блузах и платьях – мотыжили лунки под яблонями. Молодёжь показалась Рагозину оживлённой, поодаль слышался смех. Гусёлка, как видно, успела помрачить сияние былого своего мученического нимба.
Директор был в отъезде, и Рагозину пришлось говорить тут же, в саду, с очень юной воспитательницей. Она без всякой заносчивости сказала, что знает дела не хуже директора, потому что сама из Гусёлки – прошла исправление и теперь исправляет других.
– И с успехом? – спросил Пётр Петрович недоверчиво.
– Как же иначе?
О мальчике Рагозине она ответила не моргнув глазом, так что Пётр Петрович не дал её словам никакой веры.
– Был, я знаю. Только он весной смылся.
– Как смылся?
– А как от нас смываются? Я его хорошо не запомнила, он был в мастерских, а не в садоводстве.
– Сколько ему лет, не знаете?
– Лет четырнадцать.
«Так и есть, болтает», – решил Рагозин и спросил, как пройти в канцелярию. Она показала – так вот прямо, потом наискосок, к правому корпусу. Но когда он сделал несколько шагов, она крикнула ему:
– Там никого нет. Сегодня канцелярия на картошке.
Он уехал ни с чем. Очевидно, происходила путаница, он напал на чужой след. Надо было идти совсем иным путём – не снизу, где, как в пучине, тысячеголовыми стаями мальков ходят похожие друг на друга человеческие детёныши, а сверху, откуда можно пронзить загадочную глубину разящим лучом прожектора и сразу безошибочно вырвать из стаи единственно нужную рыбку. Должны же где-нибудь находиться эти станции прожекторов – архивы, описи, книги, в которых под точной датой и точным номером значится заброшенный, наверно славный мальчишка – родной сын Петра Рагозина и его жены Ксаны…
Пётр Петрович явился на службу не в духе, с порядочным запозданием. Его ожидало много народу. Вне очереди, с изрядным спором, к нему в кабинет ворвалась странная пара.
– Товарищ Рагозин! Что у вас такое творится? – воззвал посетитель.
– Невиданно! – в голос поддержала его спутница.
Смоляного волоса, остриженный в скобку, подобный мавру, студент в панаме и серой куртке с золотыми пуговицами сел без приглашения к столу, в то время как молодая дама, напоминавшая амазонку, продолжала стоять. Несмотря на отроковическое лицо и фигуру, она держалась удивительно солидно.
Предмет разговора заключался в том, что пять дней по столам финансового отдела безрезультатно гуляло срочное требование отдела народного образования на кредиты, задержанные по статье публичных выставок трудовых процессов школьного подотдела.
– По-вашему, пять дней – долго? – чёрство спросил Рагозин.
– Неслыханно! – прошептала девушка.
– Срочное требование! Пять дней! Скоро неделя! – возмущался студент. – Вы вставили в нашу работу палку, когда она доведена почти до самого конца.
– Нет, палка, я вижу, ещё не доведена до конца, – буркнул Рагозин с недоброй улыбкой.
– Что вы хотите сказать?.. Из-за каких-то денег! – презрительно заметила партнёрша студента, в то время как тот снял панаму и зловеще взбил художническую свою причёску.
– Подотдел командировал нас, как устроителей выставки, чтобы получить нужную нам сумму. Выставка раскинута, а мы не можем её открыть, потому что нет денег, чтобы напечатать каталог и приглашения.
– Это наши деньги, а не ваши. Вы – только касса, – опять заметила барышня, выговорив слово «касса» с отвращением, точно это было пресмыкающееся.
– Мы открываем городскую выставку детского рисунка и скульптуры, – настойчиво продолжал студент, – чтобы впервые показать достижения трудовой школы и других воспитательных…
– Ну и открывайте, пожалуйста, – прервал Рагозин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198