Они нервно подергивали куцыми
хвостиками и требовали еды. Привычно подставив им палец с густыми каплями
молока, Панин ощутил отчетливое покусывание. "Ну уж нет, - пробормотал он.
- Последнее я вам отдавать не намерен..." Он плеснул немного на дно блюдца
и поставил в ящик. Котята жадно уткнулись мордочками в молоко, зафыркали,
зачихали. Однако сообразительность вродекотов отмечал еще Грасс в своем
отчете - и детеныши до исхода дня приноровились к новому способу
кормления.
Жизнь Панина резко переменилась.
Отныне он не принадлежал себе. Три неуклюжие, вечно голодные тварюшки
не особенно нуждались во внимании - была бы еда! - но все же получали его
заботу в избытке. Панин жил по некому довольно плотному графику: кормление
зверят, сбор биомассы, кормление, чистка ящика, кормление, сон. Лишь бы
поменьше времени для рефлексий. Земля, Галактика - все это Панину давно
уже не снилось. Все это было где-то в незапамятном прошлом, за тридевять
земель. Может быть, даже и не с ним... Зато теперь он много разговаривал
со своими питомцами. Чаще, понятно, ругал за перевернутое блюдце или за
обгаженный ящик. Но тема значения не имела.
Однажды он проснулся оттого, что теплый мохнатый клубок угнездился
подле его щеки. Сильно выросшие за последние дни котята опрокинули свое
убежище, выбрались на свободу - и скорей-скорей вскарабкались на своего
кормильца в поисках тепла и защиты от каких-то примерещившихся им
опасностей. Может быть, они считали Панина своей матерью?
"Импринтинг" - кажется, так называлось это явление в книге славного
У.Уолдо. Первый образ, который отпечатывается в пустой еще памяти
прозревших детенышей, для них становится образом матери... Откуда
детенышам знать, что этот огромный, теплый, вкусно и по-родному пахнущий
зверь некогда убил их настоящую мать, хотя и сам не избежал наказания? Да
и к чему это знание?
Скорее похожие на лопоухих крысят, чем на котят, они повсюду ходили
за Паниным, путались под ногами, наскакивали на него из-за угла и повисали
на штанинах, вонзив в плотную ткань кривые гвоздики зубов. Отчаянно
протестовали, когда он запирал их, уходя за биомассой. Бурно радовались,
когда возвращался. С молока понемногу перешли на мясо - хотя и тут
поначалу не обошлось без желудочных расстройств. И росли, росли...
Когда перед Паниным встала проблема наречения имен, он не ломал долго
головы. Гордые уроженцы Царицы Савской стали тезками старых добрых трех
поросят. А впоследствии из соображений экономии времени имена укоротились
вдвое: просто Ниф, Наф и Нуф.
Через какой-то месяц котята превратились в настоящих маленьких
вродекотов. Они жрали все, что плохо лежало, а то, что не могли сожрать, с
удовольствием рвали в клочья. Так было покончено с "Проблемами генетики" -
опрометчиво позабытая на видном месте кристаллограмма была проглочена в
единый миг и пропала для Панина навсегда. Опус У.Уолдо удалось отвоевать
чудом, правда - ценой глубокой царапины на запястье, которую в запале
пробороздил ему клыками один из братьев-разбойников, не то Ниф, не то Наф.
В качестве наказания Панин определил им двухчасовую отсидку в багажном
отсеке. Когда срок заключения истек, котята отказались покидать это
просторное помещение, где когти так замечательно гремят по металлическому
полу, а на обитые поропластом стены так весело бросаться с разбегу и
повисать чуть ли не под самым потолком. Панин не возражал. Теперь он хотя
бы мог спокойно выспаться без того, чтобы горячая, щетинистая, разящая
сырым мясом подушка внезапно укладывалась ему прямо на лицо...
Выходы на поверхность за биомассой становились все короче. И это
несмотря на то, что Панин полностью перешел на дыхание воздухом Царицы
Савской. Перебежками он достигал края леса, торопливо срубал несколько
молодых деревьев и так же торопливо отступал под защиту корабельной брони.
Пока зверье соображало, что появился чужой, он уже бывал в недосягаемости.
Про его всесжигающее оружие вродекоты давно забыли. Забыл и лес: над
обугленной плешью поднималась упрямая трава, из пепла лезли к свету
древесные ростки. Да и сам Панин с удовольствием позабыл бы все к чертям,
если бы не рука.
А дома, на корабле, его ждали три развеселых ушастых бандита, не
знавшие иных забот, как набить брюхо, вдоволь напрыгаться и набегаться. И,
если уж очень повезет, стянуть что-нибудь из кабины и разорвать в мелкие
клочки!
12. НЕПРОСТИТЕЛЬНАЯ ОШИБКА
Эта семейная идиллия оборвалась даже раньше, чем Панину впервые
пришла в голову мысль, что же он станет делать, когда юные вродекоты
повзрослеют. А взрослели они все так же стремительно.
Однажды Панин, уходя в лес, забыл заблокировать или, как говорят в
Галактике, "заговорить" люк. С ним это произошло впервые. И означать это
могло лишь то, что как звездоход он уже никуда не годился. Звездоходы
многое прощали себе и друг дружке, космос есть космос. Но открытый люк
относился к ошибкам совершенно непростительным! Ведь соблюдение этой
простейшей предосторожности ничего не стоило, ни сил, ни трудов. Тем не
менее, Панин допустил такую оплошность.
И, как водится, поплатился сполна.
Нет, вовнутрь никто не залез. Это было бы и не так просто: люк
открывался наружу. Вот Ниф, Наф и Нуф и выбрались на волю.
Когда Панин увидел это, он оцепенел. Потом бестолково заорал: "Куда?!
А ну марш на борт!" Котята поняли его рев как приглашение поиграть в
догонялки. И рванули в противоположную сторону, под покров леса. Панин
взвыл. Одно дело - загнать вродекота в какой-нибудь корабельный закоулок и
там отшлепать по мясистой холке, и совсем другое - пытаться настичь его,
бешено несущегося не разбирая дороги, на открытой местности. Особенно
когда за тобой самим уже охотятся.
Панин огляделся. Дикие квазифелисы перекликались где-то рядом.
Разумеется, некоторое время он мог держать оборону с фогратором, пока не
разрядится последняя батарея. Потом еще сколько-то он мог отмахиваться
своим мачете. Да и скафандр был еще в порядке... А в общем-то все это было
бессмысленно.
И тогда Панин отступил на корабль.
Он стоял на пороге люка и выкрикивал имена своих детенышей в надежде
на чудо. В конце концов, с ним произошло уже столько чудес, что еще одно
никак не могло изменить баланса хорошего и дурного... И только когда
первый дикий вродекот оказался уже на расстоянии двух своих прыжков до
панинского горла, замкнул перепонку.
"Снова один", - подумал он опустошенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
хвостиками и требовали еды. Привычно подставив им палец с густыми каплями
молока, Панин ощутил отчетливое покусывание. "Ну уж нет, - пробормотал он.
- Последнее я вам отдавать не намерен..." Он плеснул немного на дно блюдца
и поставил в ящик. Котята жадно уткнулись мордочками в молоко, зафыркали,
зачихали. Однако сообразительность вродекотов отмечал еще Грасс в своем
отчете - и детеныши до исхода дня приноровились к новому способу
кормления.
Жизнь Панина резко переменилась.
Отныне он не принадлежал себе. Три неуклюжие, вечно голодные тварюшки
не особенно нуждались во внимании - была бы еда! - но все же получали его
заботу в избытке. Панин жил по некому довольно плотному графику: кормление
зверят, сбор биомассы, кормление, чистка ящика, кормление, сон. Лишь бы
поменьше времени для рефлексий. Земля, Галактика - все это Панину давно
уже не снилось. Все это было где-то в незапамятном прошлом, за тридевять
земель. Может быть, даже и не с ним... Зато теперь он много разговаривал
со своими питомцами. Чаще, понятно, ругал за перевернутое блюдце или за
обгаженный ящик. Но тема значения не имела.
Однажды он проснулся оттого, что теплый мохнатый клубок угнездился
подле его щеки. Сильно выросшие за последние дни котята опрокинули свое
убежище, выбрались на свободу - и скорей-скорей вскарабкались на своего
кормильца в поисках тепла и защиты от каких-то примерещившихся им
опасностей. Может быть, они считали Панина своей матерью?
"Импринтинг" - кажется, так называлось это явление в книге славного
У.Уолдо. Первый образ, который отпечатывается в пустой еще памяти
прозревших детенышей, для них становится образом матери... Откуда
детенышам знать, что этот огромный, теплый, вкусно и по-родному пахнущий
зверь некогда убил их настоящую мать, хотя и сам не избежал наказания? Да
и к чему это знание?
Скорее похожие на лопоухих крысят, чем на котят, они повсюду ходили
за Паниным, путались под ногами, наскакивали на него из-за угла и повисали
на штанинах, вонзив в плотную ткань кривые гвоздики зубов. Отчаянно
протестовали, когда он запирал их, уходя за биомассой. Бурно радовались,
когда возвращался. С молока понемногу перешли на мясо - хотя и тут
поначалу не обошлось без желудочных расстройств. И росли, росли...
Когда перед Паниным встала проблема наречения имен, он не ломал долго
головы. Гордые уроженцы Царицы Савской стали тезками старых добрых трех
поросят. А впоследствии из соображений экономии времени имена укоротились
вдвое: просто Ниф, Наф и Нуф.
Через какой-то месяц котята превратились в настоящих маленьких
вродекотов. Они жрали все, что плохо лежало, а то, что не могли сожрать, с
удовольствием рвали в клочья. Так было покончено с "Проблемами генетики" -
опрометчиво позабытая на видном месте кристаллограмма была проглочена в
единый миг и пропала для Панина навсегда. Опус У.Уолдо удалось отвоевать
чудом, правда - ценой глубокой царапины на запястье, которую в запале
пробороздил ему клыками один из братьев-разбойников, не то Ниф, не то Наф.
В качестве наказания Панин определил им двухчасовую отсидку в багажном
отсеке. Когда срок заключения истек, котята отказались покидать это
просторное помещение, где когти так замечательно гремят по металлическому
полу, а на обитые поропластом стены так весело бросаться с разбегу и
повисать чуть ли не под самым потолком. Панин не возражал. Теперь он хотя
бы мог спокойно выспаться без того, чтобы горячая, щетинистая, разящая
сырым мясом подушка внезапно укладывалась ему прямо на лицо...
Выходы на поверхность за биомассой становились все короче. И это
несмотря на то, что Панин полностью перешел на дыхание воздухом Царицы
Савской. Перебежками он достигал края леса, торопливо срубал несколько
молодых деревьев и так же торопливо отступал под защиту корабельной брони.
Пока зверье соображало, что появился чужой, он уже бывал в недосягаемости.
Про его всесжигающее оружие вродекоты давно забыли. Забыл и лес: над
обугленной плешью поднималась упрямая трава, из пепла лезли к свету
древесные ростки. Да и сам Панин с удовольствием позабыл бы все к чертям,
если бы не рука.
А дома, на корабле, его ждали три развеселых ушастых бандита, не
знавшие иных забот, как набить брюхо, вдоволь напрыгаться и набегаться. И,
если уж очень повезет, стянуть что-нибудь из кабины и разорвать в мелкие
клочки!
12. НЕПРОСТИТЕЛЬНАЯ ОШИБКА
Эта семейная идиллия оборвалась даже раньше, чем Панину впервые
пришла в голову мысль, что же он станет делать, когда юные вродекоты
повзрослеют. А взрослели они все так же стремительно.
Однажды Панин, уходя в лес, забыл заблокировать или, как говорят в
Галактике, "заговорить" люк. С ним это произошло впервые. И означать это
могло лишь то, что как звездоход он уже никуда не годился. Звездоходы
многое прощали себе и друг дружке, космос есть космос. Но открытый люк
относился к ошибкам совершенно непростительным! Ведь соблюдение этой
простейшей предосторожности ничего не стоило, ни сил, ни трудов. Тем не
менее, Панин допустил такую оплошность.
И, как водится, поплатился сполна.
Нет, вовнутрь никто не залез. Это было бы и не так просто: люк
открывался наружу. Вот Ниф, Наф и Нуф и выбрались на волю.
Когда Панин увидел это, он оцепенел. Потом бестолково заорал: "Куда?!
А ну марш на борт!" Котята поняли его рев как приглашение поиграть в
догонялки. И рванули в противоположную сторону, под покров леса. Панин
взвыл. Одно дело - загнать вродекота в какой-нибудь корабельный закоулок и
там отшлепать по мясистой холке, и совсем другое - пытаться настичь его,
бешено несущегося не разбирая дороги, на открытой местности. Особенно
когда за тобой самим уже охотятся.
Панин огляделся. Дикие квазифелисы перекликались где-то рядом.
Разумеется, некоторое время он мог держать оборону с фогратором, пока не
разрядится последняя батарея. Потом еще сколько-то он мог отмахиваться
своим мачете. Да и скафандр был еще в порядке... А в общем-то все это было
бессмысленно.
И тогда Панин отступил на корабль.
Он стоял на пороге люка и выкрикивал имена своих детенышей в надежде
на чудо. В конце концов, с ним произошло уже столько чудес, что еще одно
никак не могло изменить баланса хорошего и дурного... И только когда
первый дикий вродекот оказался уже на расстоянии двух своих прыжков до
панинского горла, замкнул перепонку.
"Снова один", - подумал он опустошенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15