Однажды отец сказал, что не пора ли ему помогать
в поле, близится уборка урожая и одному ему не управиться, а у матери
полно работы по дому. Ешу молча посмотрел на него и отец опустил гла-
за, пробормотал что-то и ушел. Однако Ешу вскоре поднялся и побрел за
ним. С тех пор он стал не просто помогать, он стал работать в поле как
взрослый, изматывая себя трудом так, что отцу приходилось часто осажи-
вать его, чтобы не надорвался.
Сны продолжались. С каждым годом они становились все более осмыс-
ленными, намеки - все более явными, и в день своего семнадцатилетия
Ешу понял, кто он такой... Это было как удар. Он проснулся и долго ле-
жал с открытыми глазами. Занималось утро. Запели птицы в саду. Отец
тяжело заворочался за перегородкой и затих. Ешу тихо встал, набросил
на себя одежду, одел сандалии и вышел из дому. Он брел наугад, не раз-
бирая дороги, пока не вышел к реке. Сел на берегу.
Это неправда. Это не могло быть правдой. Это же просто сон, обыкно-
венный сон, что это он себе вообразил. Лезут же глупости в голову. Он
пытался загнать как можно глубже мысль о том, что это вовсе не глупос-
ти, но она никак не хотела прятаться, все время всплывая на поверх-
ность. Он пытался бороться с ней, но это было выше его сил. Но пове-
рить он все-таки не мог. Доказательств - вот что требовало все его су-
щество. Доказательств! Доказательств не было, следовательно надо было
добыть контрдоказательства, опровергнуть Сны, убедить себя в том, что
он ничем не отличается от остальных людей. Если Сны говорят правду,
значит он может сотворить чудо. Вот! Чуда! - потребовал он от себя.
Вот река. Встань и пойди по воде. Люди не могут ходить по воде. А ты
пойди! Он встал, постоял и снова сел. Бред! Вздор! Не пойти ему по во-
де, ведь он не верит, что можно пойти по воде как по земной тверди,
значит у него не получится пойти по воде. Ну и что? А если поверить?
Если изо всех сил захотеть? Он закрыл глаза и принялся убеждать себя,
что вода тверда, что она выдержит его, что он сможет, что у него полу-
чится, и когда ему показалось, что он убедил себя, что вода действи-
тельно тверда, он снова встал и сделал несколько шагов. Однако реши-
мость его вдруг быстро ослабела. Он понял, что боится. Боится того,
что Сны сказали правду, боится получить доказательство своей исключи-
тельности, своего нечеловеческого происхождения. Он тряхнул головой,
упрямо заставляя себя побороть страх, снова закрыл глаза и пошел к во-
де, повторяя про себя: вода тверда... вода тверда... вода тверда...
Вода показалась ему ледяной. Он вздрогнул, пошел дальше, зашел в
воду по колено и засмеялся. Вода была как вода, она омывала ноги, ше-
велила мелкие камешки и совершенно не могла выдержать его. Он накло-
нился, погрузил в воду руки, умыл лицо и снова засмеялся. Неправда...
Это всего лишь сны. Всего лишь сны. Внезапно он поймал себя на том,
что разочарован и снова засмеялся. Надо же! Оказывается, ему в глубине
души хотелось, чтобы это оказалось правдой. Он еще раз умыл лицо и по-
шел домой.
* * *
Сны продолжались. Теперь он стал видеть их все чаще и чаще. В Снах
он стал покидать землю и видел своего истинного Отца и истинную Мать и
говорил с ними. Он стал осознавать себя таким, каким был до рождения.
Теперь, бодрствуя, он с горькой улыбкой вспоминал свою первую попытку
сотворить чудо, и понимал, что стоит ему только снова захотеть и он
сможет пойти по воде, полететь как птица и сделать еще много такого,
что недоступно человеку. И еще его наполняла любовь. Любовь ко всем и
ко всему. Он любил людей. Он любил богатых и спесивых торговцев, ла-
вочников, чужеземных солдат и их командиров, священников, хлеборобов,
пекарей, нищих - оборванных и покрытых незаживающими ранами и струпь-
ями, проституток, воров с отрубленными руками, грабителей, подонков,
убийц, растлителей, бездельников, пьяниц, бедняков, зажиточных кресть-
ян - всех без исключения. Он любил птиц, зверей, деревья, траву, ве-
тер, дождь, солнце, небо, облака. Эта любовь переполняла его, проси-
лась наружу, ему одному было трудно сдерживать ее внутри, но он пони-
мал, что время еще не пришло, что он еще молод, что люди не станут его
слушать, пока он не достигнет возраста проповедника, когда к нему по-
тянутся души страждущих.
Окружающие считали его блаженным. Он не принимал участия в забавах
молодежи, предпочитая уединение и работу. Он мог слушать собеседника и
не видеть его, а когда собеседник умолкал, пытаясь проследить его от-
сутствующий взгляд, он не замечал этого, продолжая думать о своем. Он
мог говорить такие вещи, которые никому не приходили в голову. Он мог
говорить непонятно о понятном. Да, его считали блаженным, однако пора-
жались знаниям, которые он обнаруживал. Он знал гораздо больше, чем
стремился показать, но и той малой доли было достаточно, чтобы за ним
закрепилась репутация помешанного всезнайки. А однажды произошло уди-
вительное. Не для Ешу, для остальных.
Как-то вечером он сидел среди других молодых людей на берегу реки
и, по обыкновению думал о своем, краем сознания вникая в общий разго-
вор. Говорили о Малате, которого скрутила неведомая болезнь, от кото-
рой у него поднялся жар и вспухли жилы. Говорили, что сегодня Малату
стало совсем плохо, а лекарь ничего сделать не может и только разводит
руками, говорит, что не сегодня-завтра Малат умрет и... И тут Ешу ска-
зал, ни на кого не глядя:
- Через три дня Малат выздоровеет.
Разговор оборвался. Молодые люди постепенно разошлись и возле Ешу
остался один Симеон. Он долго смотрел на Ешу, потом спросил :
- Откуда ты знаешь?
Ешу вздрогнул, с трудом оторвался от своих мыслей и произнес:
- Знаю.
Назавтра Малату стало значительно легче, послезавтра он начал вста-
вать с постели, а третьего дня, хоть и был изнурен и худ, выглядел
вполне здоровым. Узнав об этом, Ешу слабо улыбнулся и подумал, что вот
оно, его первое маленькое чудо. Теперь к Ешу стали относиться иначе.
Никто уже не называл его блаженным. Какой же он блаженный, он и рас-
суждает здраво, говорит правда не всегда понятно, ну так что ж, вовсе
он не блаженный, а просто себе на уме. Он и раньше предсказывал
что-нибудь, перемену погоды там или еще что по мелочам. И всегда сбы-
валось. Вот ведь никто же не думал, что Малат выздоровеет, лекарь вон
- ученый человек, не чета нам, неграмотным, а и тот говорил, что Малат
не жилец на этом свете, однако же Ешу сказал, что выздоровеет - и выз-
доровел. А лекарь - что? Вещички собрал и убрался от позору. Был бы
другой лекарь поблизости - к этому никто бы больше не пошел, да куда
денешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
в поле, близится уборка урожая и одному ему не управиться, а у матери
полно работы по дому. Ешу молча посмотрел на него и отец опустил гла-
за, пробормотал что-то и ушел. Однако Ешу вскоре поднялся и побрел за
ним. С тех пор он стал не просто помогать, он стал работать в поле как
взрослый, изматывая себя трудом так, что отцу приходилось часто осажи-
вать его, чтобы не надорвался.
Сны продолжались. С каждым годом они становились все более осмыс-
ленными, намеки - все более явными, и в день своего семнадцатилетия
Ешу понял, кто он такой... Это было как удар. Он проснулся и долго ле-
жал с открытыми глазами. Занималось утро. Запели птицы в саду. Отец
тяжело заворочался за перегородкой и затих. Ешу тихо встал, набросил
на себя одежду, одел сандалии и вышел из дому. Он брел наугад, не раз-
бирая дороги, пока не вышел к реке. Сел на берегу.
Это неправда. Это не могло быть правдой. Это же просто сон, обыкно-
венный сон, что это он себе вообразил. Лезут же глупости в голову. Он
пытался загнать как можно глубже мысль о том, что это вовсе не глупос-
ти, но она никак не хотела прятаться, все время всплывая на поверх-
ность. Он пытался бороться с ней, но это было выше его сил. Но пове-
рить он все-таки не мог. Доказательств - вот что требовало все его су-
щество. Доказательств! Доказательств не было, следовательно надо было
добыть контрдоказательства, опровергнуть Сны, убедить себя в том, что
он ничем не отличается от остальных людей. Если Сны говорят правду,
значит он может сотворить чудо. Вот! Чуда! - потребовал он от себя.
Вот река. Встань и пойди по воде. Люди не могут ходить по воде. А ты
пойди! Он встал, постоял и снова сел. Бред! Вздор! Не пойти ему по во-
де, ведь он не верит, что можно пойти по воде как по земной тверди,
значит у него не получится пойти по воде. Ну и что? А если поверить?
Если изо всех сил захотеть? Он закрыл глаза и принялся убеждать себя,
что вода тверда, что она выдержит его, что он сможет, что у него полу-
чится, и когда ему показалось, что он убедил себя, что вода действи-
тельно тверда, он снова встал и сделал несколько шагов. Однако реши-
мость его вдруг быстро ослабела. Он понял, что боится. Боится того,
что Сны сказали правду, боится получить доказательство своей исключи-
тельности, своего нечеловеческого происхождения. Он тряхнул головой,
упрямо заставляя себя побороть страх, снова закрыл глаза и пошел к во-
де, повторяя про себя: вода тверда... вода тверда... вода тверда...
Вода показалась ему ледяной. Он вздрогнул, пошел дальше, зашел в
воду по колено и засмеялся. Вода была как вода, она омывала ноги, ше-
велила мелкие камешки и совершенно не могла выдержать его. Он накло-
нился, погрузил в воду руки, умыл лицо и снова засмеялся. Неправда...
Это всего лишь сны. Всего лишь сны. Внезапно он поймал себя на том,
что разочарован и снова засмеялся. Надо же! Оказывается, ему в глубине
души хотелось, чтобы это оказалось правдой. Он еще раз умыл лицо и по-
шел домой.
* * *
Сны продолжались. Теперь он стал видеть их все чаще и чаще. В Снах
он стал покидать землю и видел своего истинного Отца и истинную Мать и
говорил с ними. Он стал осознавать себя таким, каким был до рождения.
Теперь, бодрствуя, он с горькой улыбкой вспоминал свою первую попытку
сотворить чудо, и понимал, что стоит ему только снова захотеть и он
сможет пойти по воде, полететь как птица и сделать еще много такого,
что недоступно человеку. И еще его наполняла любовь. Любовь ко всем и
ко всему. Он любил людей. Он любил богатых и спесивых торговцев, ла-
вочников, чужеземных солдат и их командиров, священников, хлеборобов,
пекарей, нищих - оборванных и покрытых незаживающими ранами и струпь-
ями, проституток, воров с отрубленными руками, грабителей, подонков,
убийц, растлителей, бездельников, пьяниц, бедняков, зажиточных кресть-
ян - всех без исключения. Он любил птиц, зверей, деревья, траву, ве-
тер, дождь, солнце, небо, облака. Эта любовь переполняла его, проси-
лась наружу, ему одному было трудно сдерживать ее внутри, но он пони-
мал, что время еще не пришло, что он еще молод, что люди не станут его
слушать, пока он не достигнет возраста проповедника, когда к нему по-
тянутся души страждущих.
Окружающие считали его блаженным. Он не принимал участия в забавах
молодежи, предпочитая уединение и работу. Он мог слушать собеседника и
не видеть его, а когда собеседник умолкал, пытаясь проследить его от-
сутствующий взгляд, он не замечал этого, продолжая думать о своем. Он
мог говорить такие вещи, которые никому не приходили в голову. Он мог
говорить непонятно о понятном. Да, его считали блаженным, однако пора-
жались знаниям, которые он обнаруживал. Он знал гораздо больше, чем
стремился показать, но и той малой доли было достаточно, чтобы за ним
закрепилась репутация помешанного всезнайки. А однажды произошло уди-
вительное. Не для Ешу, для остальных.
Как-то вечером он сидел среди других молодых людей на берегу реки
и, по обыкновению думал о своем, краем сознания вникая в общий разго-
вор. Говорили о Малате, которого скрутила неведомая болезнь, от кото-
рой у него поднялся жар и вспухли жилы. Говорили, что сегодня Малату
стало совсем плохо, а лекарь ничего сделать не может и только разводит
руками, говорит, что не сегодня-завтра Малат умрет и... И тут Ешу ска-
зал, ни на кого не глядя:
- Через три дня Малат выздоровеет.
Разговор оборвался. Молодые люди постепенно разошлись и возле Ешу
остался один Симеон. Он долго смотрел на Ешу, потом спросил :
- Откуда ты знаешь?
Ешу вздрогнул, с трудом оторвался от своих мыслей и произнес:
- Знаю.
Назавтра Малату стало значительно легче, послезавтра он начал вста-
вать с постели, а третьего дня, хоть и был изнурен и худ, выглядел
вполне здоровым. Узнав об этом, Ешу слабо улыбнулся и подумал, что вот
оно, его первое маленькое чудо. Теперь к Ешу стали относиться иначе.
Никто уже не называл его блаженным. Какой же он блаженный, он и рас-
суждает здраво, говорит правда не всегда понятно, ну так что ж, вовсе
он не блаженный, а просто себе на уме. Он и раньше предсказывал
что-нибудь, перемену погоды там или еще что по мелочам. И всегда сбы-
валось. Вот ведь никто же не думал, что Малат выздоровеет, лекарь вон
- ученый человек, не чета нам, неграмотным, а и тот говорил, что Малат
не жилец на этом свете, однако же Ешу сказал, что выздоровеет - и выз-
доровел. А лекарь - что? Вещички собрал и убрался от позору. Был бы
другой лекарь поблизости - к этому никто бы больше не пошел, да куда
денешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24