- Они и есть дети, Отец.
- Но казнить они умеют, как взрослые.
- О да. Очень изощренный метод казни. У них еще есть и пытки.
- Тебя пытали?
- Нет, потому что я ничего не отрицал. Меня били. Надо мной издева-
лись. Но не пытали.
- Вообще говоря, за богоубийство их следовало бы примерно наказать.
Нет-нет, я пошутил.
- Это не было богоубийством. Римляне вообще верят в каких-то своих
богов, которых у них великое множество, а иудеи... они просто не поня-
ли, кого казнили.
- Не ведали что творят?
- Именно. Разве можно наказывать ребенка за то, что он разбил доро-
гую вазу, если он не понимает, как эта ваза дорога родителям? Его мож-
но только пожурить...
- Но люди наказывают детей.
- От недомыслия, Отец, исключительно от недомыслия. Но мы-то не мо-
жем им уподобляться.
- Хорошо. Отныне - Эксперимент твой. Бери его в свои руки. Владей.
Понадобится помощь - зови. Да, пойдут теперь по свету гулять сказки о
тебе.
- Зря ты так говоришь, Отец. Если бы ты видел глаза моих учеников,
ты так не сказал бы. Они жизнь свою положат за идею.
- Многие, сынок, будут умирать за идеи, причем за такие идеи, за
которые умирать совсем не стоит. Много будет еще несуразиц, много горя
и страданий. Путь человечества тернист и сложен.
* * *
Приятно, все-таки, возвращаться домой, особенно после хорошо выпол-
ненной работы. Я поставил чемодан, снял плащ, выпустил котенка из кар-
мана и подался в ванную. Долго отмокал, нежился в пушистой пене, терся
жесткой мочалкой. Потом облачился в халат, выбрался в спальню и возлег
на кровати с сигареткой. Приятно, черт возьми. Дело свое я обтяпал на-
илучшим образом. Парень ухватился за книгу обеими руками и не выпустит
ее. И плевать ему, что он латыни не знает, узнает. Я пошел бродить по
квартире, зашел в гостиную и остановился на пороге. На столе лежала
Бумага. Вот тебе! Не успел человек приехать, не успел, можно сказать,
ванну принять и обсохнуть, как ему уже следующее задание. Вот тебе. Я
закурил еще одну сигарету и с ненавистью посмотрел на Бумагу. Первой
мыслью было: перед прочтением - сжечь. Откуда это? Не помню. Я выру-
гался про себя, взял Бумагу и сел в кресло. Читать Бумагу совсем не
хотелось. Нет, ну совсем не жалеют человека! Вот ну ни капельки жалос-
ти. А я не буду читать! Я швырнул Бумагу и она плавно спланировала на
пол. И все! И к черту! Сегодня я отдыхаю. Завтра - пожалуйста, прочи-
таю. А сегодня - ни за какие деньги. Ни за миллион. Долларов, да. Я
поплелся на кухню, достал консервы и принялся с ожесточением есть. Они
там думают, что меня можно нещадно эксплуатировать. Они там думают,
что я железный и прыгнуть из одной командировки в другую для меня ни-
чего не стоит. Они ошибаются! Я - слабый человек, я люблю покой и уют,
и мне совсем не улыбается снова трястись в поезде, или, чего доброго,
в самолете. И на край света я давно уже не хочу. Чего я там не видал,
на краю света?
Я съел две банки лососины, банку сардин и банку говяжьего паштета,
запил все это двумя стаканами крепкого чая, и подобрел. Ладно, не так
уж страшно. Чего я на них взъелся - ну срочное дело, а послать больше
некого, а тут я объявляюсь. И я пошел читать Бумагу. Прежде всего меня
поразило, что почерк был корявый, а вовсе не каллиграфический, как
всегда, стремительный, падающий и совершенно незнакомый. Организатор
так не пишет. Я взглянул на подпись, да-да, на Бумаге была подпись,
дело тоже совершенно невиданное. Так вот, я взглянул на подпись, и
обомлел, и стал жадно читать.
Браво, Исполнитель! Совершенно доволен выполненной Вами работой!
Имею удовольствие сообщить, что моим распоряжением вы переводитесь в
Организаторы, на место Вашего Организатора, выбывающего по причине
преклонного возраста и усталости. Поздравляю! Передача дел - на квар-
тире у Организатора 30-го мая сего года. Отдыхайте, готовьтесь к новым
делам. Еще раз поздравляю. Желаю всего. Искренне восхищенный Вами,
Магистр.
Вот так-так! Мною, стало быть, довольны. Чудесно, прекрасно, вели-
колепно. Сам Магистр соизволил написать. Вот как. Стало быть, меня пе-
реводят с повышением. Стало быть, теперь я буду Организатором. Замети-
ли меня, заметили, что я свои задания выполняю не кое-как, лишь бы от-
вязаться, а с фантазией, с изюминкой, так сказать. О! По этому поводу
надо выпить! Я открыл бар и достал бутылку старого французского конь-
яка, до сих пор не пойму, как он называется, на этикетке нарисованы
виноградная лоза и девушка с полной корзиной, именно нарисованы, а не
напечатаны, потому что коньяк старый, его делали еще тогда, когда про
печатные станки и слыхом не слыхивали. Так вот, я взял бутылку старого
коньяка, нарезал лимон, налил рюмочку и со вкусом выпил, чокнувшись с
воображаемым Магистром. Хорошо. Хорошо, когда тебя хвалят. Чувствуешь
этакий подъем. И плевать на то, что Магистра я никогда в глаза не ви-
дел, и не знаю, что он за человек такой, и приятно ли от него получать
благодарности. Я в который раз попытался вообразить себе Магистра во
плоти, и, в который раз у меня это не получилось. Я не мог представить
себе Магистра. Ну и Бог с ним. Зато Организатора я знал. Виделись мы с
ним один раз, когда он меня вербовал в Орден. Звали его Фрол Митрофа-
нович. Тихий такой старичок, седой, маленький, с очень интеллигентным
лицом. Такие старички никогда не сидят на скамеечке во дворе в компа-
нии других старичков, и никогда не перемывают косточки соседям, и ни-
когда не исходят в бессильной злобе, ругая правительство. Такой стари-
чок предпочитает уединение и книгу вместо пустых разговоров. Он очень
похож на учителя словесности, не русского языка и литературы, а именно
словесности. Мне он тогда очень понравился. Мы с ним долго тогда бесе-
довали, он меня уговаривал, я не верил и не соглашался. А ведь угово-
рил же! Никаких чудес не показывал, в воздухе не таял, через зеркало
не проходил, и ведь уговорил! Мотаюсь я теперь по России и устраиваю
чьи-то судьбы. Я налил себе еще рюмочку, выпил, откинулся на спинку
своего любимого кресла и незаметно заснул.
* * *
Тридцатого мая я вышел из дому, поймал такси и поехал на другой ко-
нец города. Мой Организатор жил в частном доме. Добротный такой бре-
венчатый дом с резными наличниками, с сиренью в палисаде, с воротами в
два роста вышиной. Вообще в этой части города все дома были такие,
крепкие, кондовые, видно было, что хозяева не пьяницы какие-нибудь, а
твердые мужики с руками и головами. Я подошел к калитке, взялся за
массивное медное кольцо и три раза стукнул. Тотчас за забором послы-
шался басовый лай огромного кобеля, зазвенела цепь, скрипнула дверь и
голос Фрола Митрофановича произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24