Или Вул? Трудно сказать. Вул в два раза старше Саава, но Теофей
не знал, как поступил бы Вул, потому что Вул в два раза моложе Теофея.
Да и важно ли это - как поступили бы Вул и Саав? Не Вулу и Сааву Бог
доверил быть Проводником, а ему, Теофею, и Теофей сам решает. Вот он
решил построить для Бога ковчег. А если при этом он обманул жителей
деревни... Нехорошо. Обманывать нехорошо. Стать Проводником и обманы-
вать... Но теперь уже поздно. Прийти к ним и сказать, что Бог вовсе не
просил ковчега... Признаться во лжи... Они ничего не скажут, только
утвердятся в мысли, что совсем выжил из ума старый Теофей. А может
быть, кто-нибудь и скажет. Вот Приум, например. Да, Приум непременно
что-нибудь скажет. Хотя бы вот : "А куда ковчег будем девать?" На него
шикнут, и все. Мол, не перечь старому человеку. Мол, каким еще ты ста-
нешь, когда доживешь до таких лет. Нет, прийти и сказать такое немыс-
лимо. Невозможно такое сказать. Да и не надо такое говорить. Обманул
так обманул. Теперь молчи. Да и потом - где же с Богом разговаривать?
Интересно - а можно ли прожить жизнь и ни разу не согрешить? Ни ра-
зу... Никого никогда не обмануть, никого никогда не унизить. Не согре-
шить ни разу... Холодно... Нет! Не холодно совсем. Что это он вообра-
зил? Не холодно, а страшно. Ведь если то, что он видел в снах - не бо-
лее чем сны... Страшно даже подумать об этом... Что же получается -
если это были только сны, тогда ему придется продолжать лгать? Продол-
жать строить ковчег, подгонять, чтоб поторопились? Или признаться в
том, что он, Теофей, действительно выжил из ума? Бррр! Невозможно в
этом признаться, невозможно! Никто, конечно, не покажет на него паль-
цем, никто не захихикает, но он-то будет знать, что не захихикают
только потому, что будут сдерживаться. Из уважения к нему, значит. А
может быть и захихикает кто-нибудь. И стоит ему, Теофею, на этого, за-
хихикавшего, посмотреть, как у того сделается постное лицо. Дескать -
что? Я ничего. Ну а за глаза... Ох-ох-ох!
Но не может же быть, чтобы это были просто сны. Ведь никогда же с
ним ничего подобного не было. А тут - свет. И не то чтобы просто свет
- как от солнца, например, а такой свет, что проникает в самую глубь и
просвечивает насквозь. И Голос... Ласковый такой... Он, Теофей, не
помнит, чтобы с ним так ласково говорили. Да нет, эта ласка не в инто-
нациях Голоса, она откуда-то извне, и обволакивает, обволакивает...
Непостижимая ласка, нечеловеческая... Нет! Не может это быть простыми
снами! Невозможно!.. Теофей осекся. Кажется, последние слова он прок-
ричал вслух. Он подслеповато прищурился, оглядел сгущающиеся сумерки -
нет ли кого поблизости, не слышал ли кто? Сердце забилось толчками, в
горле встал комок. Если услышат, что он, Теофей, сомневается, тогда...
Не хочется думать об этом... Горько думать об этом... Почему выбор пал
на него? Он стар, немощен и не честен. Обманывал ли он когда-нибудь
раньше? Обманывал. Обманывал! Грешен. Грешен! Так почему же выбор пал
на него? Не потому ли, что другие более грешны? Как замолить грехи?
Как задобрить Бога, который, конечно же, знает, что он, Теофей - гре-
шен? Надо принести ему в жертву козленка. И не одного. Самого лучшего
вина. Теофей смутился. Разве Бог пьет вино? Разве Бог ест мясо? Нет,
не годится. Он еще подумает над этим... Он еще подумает...
Ноги затекли. Теофей с трудом встал, сделал несколько неуверенных
шагов, плотнее запахнулся в длинную серую накидку и побрел прочь, ос-
кальзываясь и спотыкаясь.
* * *
Он заставил их втащить ковчег на гору. Видно было, что им не хочет-
ся тащить, но они подчинились. Тащить было тяжело, мужчины часто меня-
лись. Женщины с дарами шли позади. Теофей бегал туда-сюда, совершенно
запыхался и боялся теперь только одного - как бы сердце не выскочило
из горла, где оно пребывало со вчерашнего вечера. Его суета была со-
вершенно не нужна, и он понимал это, но ничего поделать не мог. Если
бы он остановился, его начала бы бить крупная дрожь - такая крупная,
что кто-нибудь обязательно заметил бы, а ему не хотелось, чтобы кто-то
видел как он волнуется и боится. Когда, наконец, ковчег установили на
вершине и можно было остановиться, Теофей не остановился. Он продолжал
сновать туда-сюда, никого не подпускал к дарам, которые женщины сложи-
ли у входа в ковчег, а мужчины порывались внести внутрь, погнал всех
вниз, свирепея в душе от того, что люди так медлительны и неповоротли-
вы.
Очень скоро он остался один на вершине, но и тогда не остановился,
проверял в последний раз, все ли в порядке, хотя все было в абсолютном
порядке, просто не могло быть что-то не в порядке. А, собственно, в
каком порядке? Он сам определил, что должен быть такой и такой поря-
док, Бог его ни о чем не просил, то есть не требовал, разве Бог может
просить. В сотый раз перекладывая дары, разложенные им в ковчеге, он
пытался заставить себя сесть и спокойно ждать, и не мог. И только тог-
да, когда он почувствовал, что взвинчен до предела, что если он сейчас
же, сию минуту не сядет, то умрет, только тогда он сел внутри ковчега
и неподвижными глазами уставился на дверь. Он не мигал и скоро слезы
потекли по дряблым щекам - он не вытирал их.
- Я здесь, Теофей, - тихо сказал Голос и Теофей сильно вздрогнул и
принялся озираться. Не увидев никого, он решил, что ему послышалось,
вытер глаза рукавом парадной накидки и снова уставился на дверь.
- Я здесь, Теофей, - тихо повторил Голос. Теофей снова огляделся и
хрипло сказал:
- Где?
- Здесь. Ты меня не видишь, но это не существенно.
Тогда Теофей вскочил, постоял немного, дико вращая глазами, рухнул
на четвереньки, сильно стукнув головой об пол, и застыл в таком поло-
жении, ни жив, ни мертв.
- Ну-ну, - сказал Голос. - Встань. Я хочу видеть твое лицо.
* * *
- Итак?
- Он был страшно возбужден, постоянно падал на колени, стучал голо-
вой об пол. По-моему, многого он толком не понял.
- А что ты от него хотел? Чтобы он воспринял с ясным лицом и улыб-
кой на устах? Для него общение с тобой может оказаться катастрофичес-
ким и придется подыскивать другую кандидатуру.
- Не думаю, в конце беседы он почти успокоился, и говорил вполне
осмысленно. Он просит чуда.
- Чуда? Ну да, ну да. Иначе соплеменники ему просто не поверят. Что
же, яви им чудо. Например, перенеси этот... как его...
- Ковчег.
- Да, ковчег. Перенеси его в деревню. Или еще что-нибудь придумай.
Поэффектней. Уж вмешиваться, так вмешиваться. Кстати, зачем они при-
несли ковчег на вершину? И вообще - зачем ковчег?
- Насколько я понял, он считает, что со мной нельзя разговаривать
нигде, кроме как в ковчеге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
не знал, как поступил бы Вул, потому что Вул в два раза моложе Теофея.
Да и важно ли это - как поступили бы Вул и Саав? Не Вулу и Сааву Бог
доверил быть Проводником, а ему, Теофею, и Теофей сам решает. Вот он
решил построить для Бога ковчег. А если при этом он обманул жителей
деревни... Нехорошо. Обманывать нехорошо. Стать Проводником и обманы-
вать... Но теперь уже поздно. Прийти к ним и сказать, что Бог вовсе не
просил ковчега... Признаться во лжи... Они ничего не скажут, только
утвердятся в мысли, что совсем выжил из ума старый Теофей. А может
быть, кто-нибудь и скажет. Вот Приум, например. Да, Приум непременно
что-нибудь скажет. Хотя бы вот : "А куда ковчег будем девать?" На него
шикнут, и все. Мол, не перечь старому человеку. Мол, каким еще ты ста-
нешь, когда доживешь до таких лет. Нет, прийти и сказать такое немыс-
лимо. Невозможно такое сказать. Да и не надо такое говорить. Обманул
так обманул. Теперь молчи. Да и потом - где же с Богом разговаривать?
Интересно - а можно ли прожить жизнь и ни разу не согрешить? Ни ра-
зу... Никого никогда не обмануть, никого никогда не унизить. Не согре-
шить ни разу... Холодно... Нет! Не холодно совсем. Что это он вообра-
зил? Не холодно, а страшно. Ведь если то, что он видел в снах - не бо-
лее чем сны... Страшно даже подумать об этом... Что же получается -
если это были только сны, тогда ему придется продолжать лгать? Продол-
жать строить ковчег, подгонять, чтоб поторопились? Или признаться в
том, что он, Теофей, действительно выжил из ума? Бррр! Невозможно в
этом признаться, невозможно! Никто, конечно, не покажет на него паль-
цем, никто не захихикает, но он-то будет знать, что не захихикают
только потому, что будут сдерживаться. Из уважения к нему, значит. А
может быть и захихикает кто-нибудь. И стоит ему, Теофею, на этого, за-
хихикавшего, посмотреть, как у того сделается постное лицо. Дескать -
что? Я ничего. Ну а за глаза... Ох-ох-ох!
Но не может же быть, чтобы это были просто сны. Ведь никогда же с
ним ничего подобного не было. А тут - свет. И не то чтобы просто свет
- как от солнца, например, а такой свет, что проникает в самую глубь и
просвечивает насквозь. И Голос... Ласковый такой... Он, Теофей, не
помнит, чтобы с ним так ласково говорили. Да нет, эта ласка не в инто-
нациях Голоса, она откуда-то извне, и обволакивает, обволакивает...
Непостижимая ласка, нечеловеческая... Нет! Не может это быть простыми
снами! Невозможно!.. Теофей осекся. Кажется, последние слова он прок-
ричал вслух. Он подслеповато прищурился, оглядел сгущающиеся сумерки -
нет ли кого поблизости, не слышал ли кто? Сердце забилось толчками, в
горле встал комок. Если услышат, что он, Теофей, сомневается, тогда...
Не хочется думать об этом... Горько думать об этом... Почему выбор пал
на него? Он стар, немощен и не честен. Обманывал ли он когда-нибудь
раньше? Обманывал. Обманывал! Грешен. Грешен! Так почему же выбор пал
на него? Не потому ли, что другие более грешны? Как замолить грехи?
Как задобрить Бога, который, конечно же, знает, что он, Теофей - гре-
шен? Надо принести ему в жертву козленка. И не одного. Самого лучшего
вина. Теофей смутился. Разве Бог пьет вино? Разве Бог ест мясо? Нет,
не годится. Он еще подумает над этим... Он еще подумает...
Ноги затекли. Теофей с трудом встал, сделал несколько неуверенных
шагов, плотнее запахнулся в длинную серую накидку и побрел прочь, ос-
кальзываясь и спотыкаясь.
* * *
Он заставил их втащить ковчег на гору. Видно было, что им не хочет-
ся тащить, но они подчинились. Тащить было тяжело, мужчины часто меня-
лись. Женщины с дарами шли позади. Теофей бегал туда-сюда, совершенно
запыхался и боялся теперь только одного - как бы сердце не выскочило
из горла, где оно пребывало со вчерашнего вечера. Его суета была со-
вершенно не нужна, и он понимал это, но ничего поделать не мог. Если
бы он остановился, его начала бы бить крупная дрожь - такая крупная,
что кто-нибудь обязательно заметил бы, а ему не хотелось, чтобы кто-то
видел как он волнуется и боится. Когда, наконец, ковчег установили на
вершине и можно было остановиться, Теофей не остановился. Он продолжал
сновать туда-сюда, никого не подпускал к дарам, которые женщины сложи-
ли у входа в ковчег, а мужчины порывались внести внутрь, погнал всех
вниз, свирепея в душе от того, что люди так медлительны и неповоротли-
вы.
Очень скоро он остался один на вершине, но и тогда не остановился,
проверял в последний раз, все ли в порядке, хотя все было в абсолютном
порядке, просто не могло быть что-то не в порядке. А, собственно, в
каком порядке? Он сам определил, что должен быть такой и такой поря-
док, Бог его ни о чем не просил, то есть не требовал, разве Бог может
просить. В сотый раз перекладывая дары, разложенные им в ковчеге, он
пытался заставить себя сесть и спокойно ждать, и не мог. И только тог-
да, когда он почувствовал, что взвинчен до предела, что если он сейчас
же, сию минуту не сядет, то умрет, только тогда он сел внутри ковчега
и неподвижными глазами уставился на дверь. Он не мигал и скоро слезы
потекли по дряблым щекам - он не вытирал их.
- Я здесь, Теофей, - тихо сказал Голос и Теофей сильно вздрогнул и
принялся озираться. Не увидев никого, он решил, что ему послышалось,
вытер глаза рукавом парадной накидки и снова уставился на дверь.
- Я здесь, Теофей, - тихо повторил Голос. Теофей снова огляделся и
хрипло сказал:
- Где?
- Здесь. Ты меня не видишь, но это не существенно.
Тогда Теофей вскочил, постоял немного, дико вращая глазами, рухнул
на четвереньки, сильно стукнув головой об пол, и застыл в таком поло-
жении, ни жив, ни мертв.
- Ну-ну, - сказал Голос. - Встань. Я хочу видеть твое лицо.
* * *
- Итак?
- Он был страшно возбужден, постоянно падал на колени, стучал голо-
вой об пол. По-моему, многого он толком не понял.
- А что ты от него хотел? Чтобы он воспринял с ясным лицом и улыб-
кой на устах? Для него общение с тобой может оказаться катастрофичес-
ким и придется подыскивать другую кандидатуру.
- Не думаю, в конце беседы он почти успокоился, и говорил вполне
осмысленно. Он просит чуда.
- Чуда? Ну да, ну да. Иначе соплеменники ему просто не поверят. Что
же, яви им чудо. Например, перенеси этот... как его...
- Ковчег.
- Да, ковчег. Перенеси его в деревню. Или еще что-нибудь придумай.
Поэффектней. Уж вмешиваться, так вмешиваться. Кстати, зачем они при-
несли ковчег на вершину? И вообще - зачем ковчег?
- Насколько я понял, он считает, что со мной нельзя разговаривать
нигде, кроме как в ковчеге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24