----------------------------------------------------------------------
Елена Хаецкая
ИСАНГАРД И КОДА: ЧУДОВИЩЕ ЮЖНЫХ ОКРАИН
Глава первая
ДОЖДЬ
Я сказал ему:
- Исангард! (Это его так зовут). Люди - существа грубые и
толстокожие, им такая погода, может, и нипочем. Но я выносить ее
не в состоянии.
Он отмолчался. Я зарылся в свой плащ и надвинул капюшон на
глаза. Если от дождя никак нельзя укрыться, то, по крайней мере,
можно на него не смотреть.
А он шел и шел себе. И я за ним плелся, непонятно зачем.
Тропинка липла к ногам, а по краям ее качалась высокая крапива,
из которой высовывались всякие сучья и коряги. Над нами шумели
деревья и завывал ветер.
Я сказал ему в спину, по возможности сдержанно:
- Я Пустынный Кода. Я не люблю, когда сыро.
Вообще-то он не урод. Не такой, во всяком случае, урод, как
другие люди. Ростом он повыше меня (я у него помещаюсь под
мышкой), глаза у него хоть и маленькие, но темные, спокойные.
Терпеть не могу эти бешеные светлые глаз - а здесь такие у
каждого второго. Тощий он, все ребра видны даже сквозь одежду,
но выносливый и упрямый. Это мне в нем очень нравится. Я-то
совсем не выносливый. А когда он улыбается, видно, что один зуб у
него косо обломан.
Но в тот день он был страшно злой и поэтому казался мне
уродом, не лучше остальных людей. Он пробормотал что-то насчет
распустившейся нечисти, избалованной донельзя, и я сообразил,
что он имеет в виду меня. Я очень обиделся и даже решил
зареветь, но он ведь шел впереди слез моих все равно бы не
увидел.
Я Пустынный Кода, это нечто вроде гнома, если кому-то
непонятно. Я обитаю в пустыне и терпеть не могу сырости. А эти
Южные Окраины, куда нас с ним занесло, - только и радости, что
называются "Южные", а на самом деле это обыкновенный север.
Гнусный, мокрый север, к тому же сплошь заросший крапивой в
человеческий рост. Людей здесь мало, потому что такие жуткие
условия жизни даже людям не по зубам. Они отсюда постепенно
уносят ноги. А остаются жить здесь только патриоты-
самоистязатели. (Можно себе представить, что это за публика).
Я его спросил:
- Почему это называется "юг", объясни.
Он сказал, что все на свете относительно. Относительно
Северного Берега это самый настоящий юг.
Словом, мы попали в отвратительную местность. Люди здесь
под стать климату. Самая скверная репутация у племени аланов, а
наиболее невыносимым характером из всех аланов природа-
матушка наделила моего Исангарда. От него даже его
соплеменники стонали. Отсюда легко понять, как мне везет в
жизни.
Впрочем, стонали от него лет семь назад, когда он был еще
двадцатилетним поганцем. За эти годы он изрядно состарился. К
тому времени, как мы оказались у него на родине, я знал его уже
года четыре. Я многим был ему обязан, но дело даже не в этом.
Просто у меня, кроме него, никого не было.
Я ковылял за ним, как за путеводной звездой, если только
бывают такие грязные и оборванные путеводные звезды. Я тихонько
ныл и подскуливал, но он плевать на это хотел, я понимал это по
его равнодушной спине. Холодный дождь поливал нас обоих с
неиссякаемым упорством, деревья раскачивались в вышине.
Поперек скользкой глинистой тропинки лежали палки. Они так и
норовили уцепить нас за ноги. Я несколько раз споткнулся и,
наконец, полетел носом в грязь. Это было не столько больно,
сколько обидно. Я даже не стал подниматься, так и остался лежать
в луже, безмолвно глотая слезы. А он, оказывается, слушал, как я
шлепаю сзади, хотя и не подавал виду, потому что как только я
упал, он сразу обернулся. Постоял, посмотрел со стороны, как я
реву, потом понял, видно, что вставать я не собираюсь, и подсел
рядом на корточки. Я уставился на него в надежде, что он все-таки
возьмет меня на руки, и нос у меня задрожал от сильных
переживаний.
Он погладил меня по голове и сказал:
- Бедняга. Даже уши посинели.
Тут я зарыдал уже в голос, и он, подумав, взвалил меня себе на
шею. Я вцепился в него и сразу затих. Он потащил меня дальше. По
его мнению, дороги на то и существуют, чтобы выводить куда-
нибудь. А мне почему-то казалось, что здесь, в Южных Окраинах,
ни к чему хорошему эти дороги привести не могут.
Через полчаса деревья расступились и показалась поляна.
Здесь дорога обрывалась внезапно и окончательно, словно желая
показать нам всем, что свое дело она сделала. Дальше начинался
лес - грозный, шумный, неприступный. Несколько пустых домов
безмолвно мокли под дождем. Мы увидели два сгнивших стога,
повалившийся плетень и заросли одичавшей малины. Ягод висело
очень много, и все они раскисли от воды. Малину я люблю, она
сладкая, а среди нечисти полно сладкоежек, и я не исключение.
Но эту малину даже мне есть почему-то не захотелось. Исангард
же вообще не обратил на нее внимания. Он озирался по сторонам.
С первого взгляда было ясно, что деревня брошена. Черные
дома, стоявшие крыльцо к крыльцу в одну линию, уже начинали
уходить в землю, хотя в целом они были еще крепкими и могли
простоять здесь не один год. Только у одного провалилась крыша, и
из дыры торчали бревна. Я прислушивался, как мог, но не слышал
ни одного голоса: домовые либо ушли, либо вымерли. Потом мы
натолкнулись на колодец с журавлем. Нам это было без
надобности: в такую погоду пить неохота. И, наконец, в окне
последнего дома мелькнул тусклый свет.
Исангард спустил меня на землю и поднялся по ступенькам на
крыльцо. А мне вдруг стало не по себе. С чего это здесь горит
свет, если деревня брошена? Я хоть и нечистаяс сила, но не до
такой же степени, чтобы тягаться с вампирами и прочей дрянью,
которая имеет привычку вить гнезда в подобных местах.
- Уйдем отсюда, - сказал я жалобно. - Не нарывайся на
неприятности, Исангард.
Он тут же постучал в дверь. Ему никто не ответил, и я
обрадовался.
- Нет здесь никого, - сказал я. - Видишь сам. Пошли
отсюда.
Но он тихонько приоткрыл дверь, и на крыльцо тут же
высунулся остроухий пес. Морда у него была веселая, и весь он
был такой молодой и дурашливый. С собаками мой Исангард всегда
очень вежлив. Я даже думаю, что когда-то он был собакой. Он
позволил псу обнюхать свои руки, после чего животное совершенно
растаяло и начало ластиться и подпрыгивать, норовя лизнуть его в
физиономию. Я вытаращил на пса свои круглые желтые глаза, и
пес завял. Он опустил хвост и уплелся в глубину дома. Исангард
пошел за ним.
Притолока была настолько низкой, что даже ему пришлось
немного нагнуть голову, чтобы не посадить себе шишку на лоб. Я
шмыгнул следом, и мы оказались в просторных и совершенно
темных сенях. На бревенчатых стенах угадывались разнообразные
предметы, вроде вил и хомутов, санки, корыта и еще какая-то
дрянь, а также большое количество пауков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Елена Хаецкая
ИСАНГАРД И КОДА: ЧУДОВИЩЕ ЮЖНЫХ ОКРАИН
Глава первая
ДОЖДЬ
Я сказал ему:
- Исангард! (Это его так зовут). Люди - существа грубые и
толстокожие, им такая погода, может, и нипочем. Но я выносить ее
не в состоянии.
Он отмолчался. Я зарылся в свой плащ и надвинул капюшон на
глаза. Если от дождя никак нельзя укрыться, то, по крайней мере,
можно на него не смотреть.
А он шел и шел себе. И я за ним плелся, непонятно зачем.
Тропинка липла к ногам, а по краям ее качалась высокая крапива,
из которой высовывались всякие сучья и коряги. Над нами шумели
деревья и завывал ветер.
Я сказал ему в спину, по возможности сдержанно:
- Я Пустынный Кода. Я не люблю, когда сыро.
Вообще-то он не урод. Не такой, во всяком случае, урод, как
другие люди. Ростом он повыше меня (я у него помещаюсь под
мышкой), глаза у него хоть и маленькие, но темные, спокойные.
Терпеть не могу эти бешеные светлые глаз - а здесь такие у
каждого второго. Тощий он, все ребра видны даже сквозь одежду,
но выносливый и упрямый. Это мне в нем очень нравится. Я-то
совсем не выносливый. А когда он улыбается, видно, что один зуб у
него косо обломан.
Но в тот день он был страшно злой и поэтому казался мне
уродом, не лучше остальных людей. Он пробормотал что-то насчет
распустившейся нечисти, избалованной донельзя, и я сообразил,
что он имеет в виду меня. Я очень обиделся и даже решил
зареветь, но он ведь шел впереди слез моих все равно бы не
увидел.
Я Пустынный Кода, это нечто вроде гнома, если кому-то
непонятно. Я обитаю в пустыне и терпеть не могу сырости. А эти
Южные Окраины, куда нас с ним занесло, - только и радости, что
называются "Южные", а на самом деле это обыкновенный север.
Гнусный, мокрый север, к тому же сплошь заросший крапивой в
человеческий рост. Людей здесь мало, потому что такие жуткие
условия жизни даже людям не по зубам. Они отсюда постепенно
уносят ноги. А остаются жить здесь только патриоты-
самоистязатели. (Можно себе представить, что это за публика).
Я его спросил:
- Почему это называется "юг", объясни.
Он сказал, что все на свете относительно. Относительно
Северного Берега это самый настоящий юг.
Словом, мы попали в отвратительную местность. Люди здесь
под стать климату. Самая скверная репутация у племени аланов, а
наиболее невыносимым характером из всех аланов природа-
матушка наделила моего Исангарда. От него даже его
соплеменники стонали. Отсюда легко понять, как мне везет в
жизни.
Впрочем, стонали от него лет семь назад, когда он был еще
двадцатилетним поганцем. За эти годы он изрядно состарился. К
тому времени, как мы оказались у него на родине, я знал его уже
года четыре. Я многим был ему обязан, но дело даже не в этом.
Просто у меня, кроме него, никого не было.
Я ковылял за ним, как за путеводной звездой, если только
бывают такие грязные и оборванные путеводные звезды. Я тихонько
ныл и подскуливал, но он плевать на это хотел, я понимал это по
его равнодушной спине. Холодный дождь поливал нас обоих с
неиссякаемым упорством, деревья раскачивались в вышине.
Поперек скользкой глинистой тропинки лежали палки. Они так и
норовили уцепить нас за ноги. Я несколько раз споткнулся и,
наконец, полетел носом в грязь. Это было не столько больно,
сколько обидно. Я даже не стал подниматься, так и остался лежать
в луже, безмолвно глотая слезы. А он, оказывается, слушал, как я
шлепаю сзади, хотя и не подавал виду, потому что как только я
упал, он сразу обернулся. Постоял, посмотрел со стороны, как я
реву, потом понял, видно, что вставать я не собираюсь, и подсел
рядом на корточки. Я уставился на него в надежде, что он все-таки
возьмет меня на руки, и нос у меня задрожал от сильных
переживаний.
Он погладил меня по голове и сказал:
- Бедняга. Даже уши посинели.
Тут я зарыдал уже в голос, и он, подумав, взвалил меня себе на
шею. Я вцепился в него и сразу затих. Он потащил меня дальше. По
его мнению, дороги на то и существуют, чтобы выводить куда-
нибудь. А мне почему-то казалось, что здесь, в Южных Окраинах,
ни к чему хорошему эти дороги привести не могут.
Через полчаса деревья расступились и показалась поляна.
Здесь дорога обрывалась внезапно и окончательно, словно желая
показать нам всем, что свое дело она сделала. Дальше начинался
лес - грозный, шумный, неприступный. Несколько пустых домов
безмолвно мокли под дождем. Мы увидели два сгнивших стога,
повалившийся плетень и заросли одичавшей малины. Ягод висело
очень много, и все они раскисли от воды. Малину я люблю, она
сладкая, а среди нечисти полно сладкоежек, и я не исключение.
Но эту малину даже мне есть почему-то не захотелось. Исангард
же вообще не обратил на нее внимания. Он озирался по сторонам.
С первого взгляда было ясно, что деревня брошена. Черные
дома, стоявшие крыльцо к крыльцу в одну линию, уже начинали
уходить в землю, хотя в целом они были еще крепкими и могли
простоять здесь не один год. Только у одного провалилась крыша, и
из дыры торчали бревна. Я прислушивался, как мог, но не слышал
ни одного голоса: домовые либо ушли, либо вымерли. Потом мы
натолкнулись на колодец с журавлем. Нам это было без
надобности: в такую погоду пить неохота. И, наконец, в окне
последнего дома мелькнул тусклый свет.
Исангард спустил меня на землю и поднялся по ступенькам на
крыльцо. А мне вдруг стало не по себе. С чего это здесь горит
свет, если деревня брошена? Я хоть и нечистаяс сила, но не до
такой же степени, чтобы тягаться с вампирами и прочей дрянью,
которая имеет привычку вить гнезда в подобных местах.
- Уйдем отсюда, - сказал я жалобно. - Не нарывайся на
неприятности, Исангард.
Он тут же постучал в дверь. Ему никто не ответил, и я
обрадовался.
- Нет здесь никого, - сказал я. - Видишь сам. Пошли
отсюда.
Но он тихонько приоткрыл дверь, и на крыльцо тут же
высунулся остроухий пес. Морда у него была веселая, и весь он
был такой молодой и дурашливый. С собаками мой Исангард всегда
очень вежлив. Я даже думаю, что когда-то он был собакой. Он
позволил псу обнюхать свои руки, после чего животное совершенно
растаяло и начало ластиться и подпрыгивать, норовя лизнуть его в
физиономию. Я вытаращил на пса свои круглые желтые глаза, и
пес завял. Он опустил хвост и уплелся в глубину дома. Исангард
пошел за ним.
Притолока была настолько низкой, что даже ему пришлось
немного нагнуть голову, чтобы не посадить себе шишку на лоб. Я
шмыгнул следом, и мы оказались в просторных и совершенно
темных сенях. На бревенчатых стенах угадывались разнообразные
предметы, вроде вил и хомутов, санки, корыта и еще какая-то
дрянь, а также большое количество пауков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23