Сделав еще несколько шагов, я совершенно неожиданно
очутился в объятиях Гримнира.
- Ты что, ранен, Кода? - пробасил он, хватая меня своими
ручищами. - Чего это тебя так мотает?
- Это все твой мед, - ответил я. - У меня жар... Гримнир,
если ты не можешь сам убить змея - обойдемся... Трусость -
черта любой нечистой силы, мы с этим рождаемся, я понимаю... Но
если Исангард уже умер... Ты говорил что-то про детей Одина -
ну, что он их не оставляет и после смерти? Наври ты этому Одину.
Он, наверное, дурак и взяточник.
Гримнир вдруг содрогнулся и как-то странно хрюкнул.
- С чего ты взял, Кода? - спросил он не своим голосом. -
Разве ты знаешь Одина?
- Все боги взяточники, - ответил я, чувствуя, что угасаю. -
Спаси моего Исангарда, и милости Сэта пребудут с тобою...
- Очень нужны мне милости твоего вонючего Сэта, -
фыркнул Гримнир. - Куда он побежал?
Я уже слабо понимал, о чем он говорит.
- Кто?
- Твой Исангард, вот кто! - зарычал Гримнир, шевеля усами.
- Там след... выжженный такой. Легко найти.
Гримнир оттолкнул меня и бросился бежать. Я сел на землю и
посмотрел ему в спину. Но он уже исчез, я даже не успел понять,
как. Сколько я ни вертел головой, вокруг не было ничего, кроме
черных голых стволов и клочьев тумана, шевелившихся на сырой
земле. Поганое здесь было место, и оно так не похоже на мою
родную пустыню. Если бы не болезнь, я не впал бы в отчаяние. Как
истинное дитя песков, я фаталист. Я никогда не позволял себе
бунтовать против судьбы, даже когда люди черных шатров гнали
меня, как дикого зверя, когда они вязали и морили меня голодом, я
все равно встречал свою участь с высоко поднятой головой. Но тут
проклятая хвороба просто подкосила меня под корень, и я, уже не
скрывая страха, закричал противным визгливым голосом,
расплываясь от слез и призывая на помощь.
- Ты чего надрываешься? - спросила Имлах.
Интересно, откуда она взялась, подумал я смутно. Такая она
была знакомая, ясная, домашняя в своей полосатой юбке и
холщовой рубашке с закатанными рукавами. Прямо-таки родная,
несмотря на все ее недостатки. Я всхлипнул и с постыдным воем
бросился к ней.
- Имлах, - прорыдал я, - все кончено, все погибли.
Она присела передо мной на корточки.
- Не может этого быть, Кода, - сказала она ласково, словно
перед ней было несмышленое дитя, а не грозный дух разрушения и
зла. - Туда же пошел Гримнир...
Бедный Гримнир, подумал я в глубокой тоске, понадеялся на
свой осликглупый великанишка... И все потому, что он не видел
змея. Тут и десяти Гримниров не хватит.
- И Гримнир погиб тоже, - уныло сказал я.
- Гримнир жив-здоров, - заявила она с уверенностью,
которая меня удивила.
Ну да, чему тут удивляться, она просто не знает, с каким
монстром мы тут связались.
Она встала и помогла подняться мне, заметив попутно, что я,
оказывается, заболел и весь горю. Спасибо, Имлах, а то я не знал.
Мы побрели назад. Имлах шла впереди и тащила меня за собой. Я
уже ничего не соображал. Я даже не мог сказать, долго мы шли
или не очень. По мне так, прошла целая вечность.
В доме на вырубке что-то неуловимо изменилось. Глядя на него
от края леса, я пытался сообразить, что же меня так насторожило.
Ведь не выросли же у него за время нашего отсутствия куриные
ноги. Внешне он остался, вроде бы, таким же. Все так же чернели
стены и производила все такое же прискорбное впечатление
крыша.
И неожиданно я осознал: из-за бревенчатых стен непрерывным
потоком сочились чьи-то мысли. Кто-то был там, в доме, и я не мог
понять, кто именно и сколько их. Мысли были одинаковые. Полотно
для перевязки. Горячая вода. Противоядия. Чистое белье. Что для
холода - болотный мох или свежие листья? Если бы они не
наплывали одна на другую, можно было бы подумать, что там
только одно существо. Я посмотрел на Имлах и с удивлением
заметил, что и ее голосок подключился к этому неспешному потоку
размышлений. Там были женщины. Ведь только женщины, даже
если это и ведьмы, живут в таком простом, добротном и вечном
мире вещей. Ни мне, ни Исангарду даже в голову бы не пришло
делать то, чем они сейчас занимались. А для них это было чем-то
таким же естественным, как дыхание.
В доме действительно за время нашего отсутствия произошло
много перемен. Гнилая солома, клочья ваты, грязные лоскуты и та
необъяснимая дрянь, которая сверхъестественным образом
появляется в заброшенных домах, - все это исчезло. Выскобленные
до белизны нары были накрыты чистым полотном. Дом был
протоплен, но дымом почему-то не пахло. И бесшумно сновали по
единственной комнатке женщины. Я так и не понял, сколько их
было - пять, семь. Они работали быстро, слаженно, ловко, ничуть
не мешая друг другу в тесноте, и все у них получалось легко и
красиво. Их белые руки летали над полотном, над ведрами с водой,
над какими-то чистыми вещами из глины и бересты. От них пахло
свежестью. Они были разного возраста - и совсем старые, и
средних лет, и даже одна девочка была моложе Имлах - но все
они были одного роста, в похожих полосатых юбках и полотняных
блузах с вышивкой, с одинаковыми волосами цвета соломы,
заплеменными в косы и уложенными венцом. И глаза тоже у них
были похожие, светлые, покорные, видевшие много зим. И голоса
звучали так, словно это был один и тот же голос.
Я забился в угол, поближе к печке. Наша Имлах, несомненно,
была им сестрой или дочерью. Но она, оборванная, загорелая, с
пятнами сажи на коленях и блузе, казалась рядом с ними нелепым
недоразумением. Она была как подменыш в этой красивой семье. И
теперь Имлах стояла посреди комнаты, опустив в растерянности
свои исцарапанные руки, а женщины сновали мимо и ни разу не
задели ее. Потом она беспомощно оглянулась и, заметив меня,
присела рядом, обхватила колени и уткнулась в них лицом. Я не
стал ее ни о чем спрашивать. Рядом с этими женщинами я и сам
казался себе грязным недотепой.
- Они пришли, - неожиданно сказала Имлах, всхлипнув.
Я покосился на нее. Она исподлобья подсматривала за
женщинами, вздрагивая от волнения.
- Кто они такие, Имлах?
- Моя семья. - Она повернулась ко мне и зашептала: - Я
так счастлива, Кода. Я так давно не видела их. Видишь ли... - Она
густо покраснела и с трудом вымолвила: - Я неряха. И всегда
была такой, с рождения. Сперва я вытираю полотенцем чашку,
потом протираю им же стол, потом - лужу на полу, а под конец в
него же сморкаюсь... Забываю, что ли... - Она слабо улыбнулась.
Она не плакала, но губы у нее почему-то распухли и нос
покраснел. - Они велели мне уходить и жить среди людей, не
позорить семью... И я стала такой, как люди.
- А люди, - подхватил я, - такие же, как эта земля.
Имлах подозрительно прищурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23