Он проявил исполнительность и лояльность и не допустил ни малейшей небрежности. И не его это ошибка, что какой-то выскочка адвокатишка и обманутый им судья свели все его усилия на нет.
Непосредственное руководство, полагал Эдгар Крамер, его поймет. И все же… Неудовольствие премьер-министра — это совсем другое.
Порицание из уст премьер-министра может подкосить чиновника, оставить на нем неизгладимое клеймо, воспрепятствовать продвижению по службе. И даже при смене правительств подобный приговор имеет обыкновение оставаться висеть над тобой черной тенью.
В его случае порицание не было особенно серьезным, и, возможно, премьер-министр уже напрочь стер его из своей памяти. И тем не менее у Эдгара Крамера появилось тоскливое предчувствие, что его будущее, столь блестящее всего неделю назад, слегка поблекло и потускнело.
Чего ему следует опасаться и никак нельзя допустить, так это еще одного спорного шага. Если премьер-министру вновь напомнят его имя…
В зале судебных заседаний журчал поток слов. Судья несколько раз перебивал выступавших вопросами, и сейчас А. Р. Батлер и Элан Мэйтлэнд углубились в вежливый спор по поводу тончайших деталей закона. “…Мой ученый друг заявляет, что ордер отвечает точным формулировкам статьи 36. Я утверждаю, что добавление этих запятых может быть очень важным. Они не соответствуют точным формулировкам статьи 36…”
Эдгар Крамер люто ненавидел Элана Мэйтлэнда. Он столь же сильно хотел в туалет. В последние дни душевные переживания, в том числе и гнев, оказывали на него такое действие. Нельзя также отрицать, что позывы стали следовать чаще, а боли — резче. Эдгар Крамер попытался выбросить из головы эту мысль.., забыть.., думать о чем-нибудь другом…
Он посмотрел на Анри Дюваля, тот широко улыбался, не понимая происходящего, взгляд его блуждал по залу. Все чутье Крамера.., весь его опыт.., говорили ему, что этот человек никогда не устроит себе жизнь. Против него было его прошлое. Какую бы помощь ему ни оказали, он никогда не сможет приспособиться и ужиться в стране, которой ему не понять. Для людей его типа существовала хорошо известная схема поведения: кратковременная вспышка энтузиазма, энергии и предприимчивости, потом полное безделье, праздность и лень, жадная погоня за легкими деньгами, упадок, распад.., линия эта неуклонно вела вниз… В досье министерства найдется множество подобных случаев: суровая действительность, которую не желают замечать оторванные от жизни идеалисты.
Новый позыв, сильнее прежнего, почти физическая боль.., терпеть больше нет никаких сил.
Эдгар Крамер жалко скорчился на стуле. Но встать и выйти он не посмеет.
Все, что угодно, но только не привлекать к себе внимания. Закрыв глаза, он молился, чтобы объявили перерыв.
Элан Мэйтлэнд понял, что ему придется нелегко. А. Р. Батлер сражался, как лев, подвергая сомнению каждый приведенный Эланом довод, перечисляя прецеденты в противопоставление делу “Король против Ахмеда Сингха”. Да и судья казался чрезмерно сварливым и дотошным, ежеминутно перебивая Элана вопросами, словно по каким-то своим причинам стремился вывернуть выстроенную им защиту наизнанку.
В этот момент А. Р. Батлер страстно оправдывал действия министерства по делам иммиграции.
— В данном случае не имело места ущемление свободы личности, — заявил он. — Дювалю были предоставлены его права, но теперь он их исчерпал.
“Как и всегда, — думал Элан, — старший коллега производит сильное впечатление”.
Низкий, хорошо поставленный голос продолжал рокотать:
— Я утверждаю, милорд, что принять подобного человека при упомянутых здесь обстоятельствах — значит неизбежно распахнуть двери Канады потоку иммигрантов. Но это будут не те иммигранты, какими мы привыкли их знать. Это будут люди, требующие разрешения на въезд по той лишь причине, что не могут вспомнить, где родились, не имеют проездных документов и объясняются односложными словами…
Элан взвился со своего места.
— Милорд, я протестую против подобных выражений. Вопрос о том, кто и как говорит…
Судья Уиллис жестом усадил молодого адвоката.
— Мистер Батлер, — сдержанно произнес он, — не думаю, что вы или я способны вспомнить себя в день рождения.
— Милорд, я только хотел…
— Более того, — твердо продолжал судья, — мне представляется, что некоторые из наиболее уважаемых местных семей происходят от тех, кто высадился на эти берега без каких-либо проездных документов. Могу назвать сразу несколько имен.
— Если позволит ваша честь…
— Что же касается односложной речи, то мне самому приходится прибегать к ней в моей родной стране — когда, скажем, я бываю в провинции Квебек. — Судья спокойно кивнул головой:
— Пожалуйста, продолжайте, мистер Батлер.
На мгновение лицо адвоката побагровело. Однако он быстро взял себя в руки и продолжал:
— Я всего лишь хотел подчеркнуть, милорд, — несомненно, неудачно, как ваша честь столь великодушно отметил, — что народ Канады вправе рассчитывать, что закон об иммиграции обеспечит ему защиту…
На первый взгляд слова складывались и произносились с прежней легкостью и уверенностью. Но теперь Элан почувствовал, что настала очередь А. Р. Батлера хвататься за соломинку.
Какое-то время после начала слушания Элана терзало опасение: вдруг, несмотря ни на что, он проиграет. Его мучил страх, что даже на этой стадии Анри Дюваля обрекут остаться на отплывающем сегодня вечером “Вастервике”. И что сенатор Деверо вообразит тогда, что его посулы сработали-таки… Но сейчас к нему возвращалось чувство уверенности.
В ожидании, когда А. Р. Батлер закончит со своей порцией аргументов, Элан переключился мыслями на Анри Дюваля. Несмотря на его убеждение в том, что молодой человек является потенциально добропорядочным иммигрантом, утренний инцидент в отеле его не на шутку встревожил. С беспокойством он вспомнил и сомнения Тома Льюиса. Как он там говорил? “Надлом.., слабина.., возможно, не его вина.., может быть, что-то в его прошлом…” Что-то в этом духе.
Но это не обязательно должно быть правдой, яростно убеждал сам себя Элан. Любому, каким бы ни было его прошлое, нужно время, чтобы приспособиться к новому окружению. Кроме того, важен сам принцип — личная свобода, свобода личности. В какой-то момент, посмотрев в зал, Элан поймал на себе взгляд Эдгара Крамера. Ну ладно, он покажет этому самодовольному чинуше, что существуют законы, куда более могущественные, нежели своевольные административные постановления.
А. Р. Батлер величественно уселся на свое место. В данный момент Элан предпринял попытку вернуться к вопросу об апелляции в министерство по делам иммиграции в связи с результатами специального расследования. А. Р. Батлер немедленно заявил протест, однако судья вынес решение, что эта тема может быть затронута, и словно мимоходом добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Непосредственное руководство, полагал Эдгар Крамер, его поймет. И все же… Неудовольствие премьер-министра — это совсем другое.
Порицание из уст премьер-министра может подкосить чиновника, оставить на нем неизгладимое клеймо, воспрепятствовать продвижению по службе. И даже при смене правительств подобный приговор имеет обыкновение оставаться висеть над тобой черной тенью.
В его случае порицание не было особенно серьезным, и, возможно, премьер-министр уже напрочь стер его из своей памяти. И тем не менее у Эдгара Крамера появилось тоскливое предчувствие, что его будущее, столь блестящее всего неделю назад, слегка поблекло и потускнело.
Чего ему следует опасаться и никак нельзя допустить, так это еще одного спорного шага. Если премьер-министру вновь напомнят его имя…
В зале судебных заседаний журчал поток слов. Судья несколько раз перебивал выступавших вопросами, и сейчас А. Р. Батлер и Элан Мэйтлэнд углубились в вежливый спор по поводу тончайших деталей закона. “…Мой ученый друг заявляет, что ордер отвечает точным формулировкам статьи 36. Я утверждаю, что добавление этих запятых может быть очень важным. Они не соответствуют точным формулировкам статьи 36…”
Эдгар Крамер люто ненавидел Элана Мэйтлэнда. Он столь же сильно хотел в туалет. В последние дни душевные переживания, в том числе и гнев, оказывали на него такое действие. Нельзя также отрицать, что позывы стали следовать чаще, а боли — резче. Эдгар Крамер попытался выбросить из головы эту мысль.., забыть.., думать о чем-нибудь другом…
Он посмотрел на Анри Дюваля, тот широко улыбался, не понимая происходящего, взгляд его блуждал по залу. Все чутье Крамера.., весь его опыт.., говорили ему, что этот человек никогда не устроит себе жизнь. Против него было его прошлое. Какую бы помощь ему ни оказали, он никогда не сможет приспособиться и ужиться в стране, которой ему не понять. Для людей его типа существовала хорошо известная схема поведения: кратковременная вспышка энтузиазма, энергии и предприимчивости, потом полное безделье, праздность и лень, жадная погоня за легкими деньгами, упадок, распад.., линия эта неуклонно вела вниз… В досье министерства найдется множество подобных случаев: суровая действительность, которую не желают замечать оторванные от жизни идеалисты.
Новый позыв, сильнее прежнего, почти физическая боль.., терпеть больше нет никаких сил.
Эдгар Крамер жалко скорчился на стуле. Но встать и выйти он не посмеет.
Все, что угодно, но только не привлекать к себе внимания. Закрыв глаза, он молился, чтобы объявили перерыв.
Элан Мэйтлэнд понял, что ему придется нелегко. А. Р. Батлер сражался, как лев, подвергая сомнению каждый приведенный Эланом довод, перечисляя прецеденты в противопоставление делу “Король против Ахмеда Сингха”. Да и судья казался чрезмерно сварливым и дотошным, ежеминутно перебивая Элана вопросами, словно по каким-то своим причинам стремился вывернуть выстроенную им защиту наизнанку.
В этот момент А. Р. Батлер страстно оправдывал действия министерства по делам иммиграции.
— В данном случае не имело места ущемление свободы личности, — заявил он. — Дювалю были предоставлены его права, но теперь он их исчерпал.
“Как и всегда, — думал Элан, — старший коллега производит сильное впечатление”.
Низкий, хорошо поставленный голос продолжал рокотать:
— Я утверждаю, милорд, что принять подобного человека при упомянутых здесь обстоятельствах — значит неизбежно распахнуть двери Канады потоку иммигрантов. Но это будут не те иммигранты, какими мы привыкли их знать. Это будут люди, требующие разрешения на въезд по той лишь причине, что не могут вспомнить, где родились, не имеют проездных документов и объясняются односложными словами…
Элан взвился со своего места.
— Милорд, я протестую против подобных выражений. Вопрос о том, кто и как говорит…
Судья Уиллис жестом усадил молодого адвоката.
— Мистер Батлер, — сдержанно произнес он, — не думаю, что вы или я способны вспомнить себя в день рождения.
— Милорд, я только хотел…
— Более того, — твердо продолжал судья, — мне представляется, что некоторые из наиболее уважаемых местных семей происходят от тех, кто высадился на эти берега без каких-либо проездных документов. Могу назвать сразу несколько имен.
— Если позволит ваша честь…
— Что же касается односложной речи, то мне самому приходится прибегать к ней в моей родной стране — когда, скажем, я бываю в провинции Квебек. — Судья спокойно кивнул головой:
— Пожалуйста, продолжайте, мистер Батлер.
На мгновение лицо адвоката побагровело. Однако он быстро взял себя в руки и продолжал:
— Я всего лишь хотел подчеркнуть, милорд, — несомненно, неудачно, как ваша честь столь великодушно отметил, — что народ Канады вправе рассчитывать, что закон об иммиграции обеспечит ему защиту…
На первый взгляд слова складывались и произносились с прежней легкостью и уверенностью. Но теперь Элан почувствовал, что настала очередь А. Р. Батлера хвататься за соломинку.
Какое-то время после начала слушания Элана терзало опасение: вдруг, несмотря ни на что, он проиграет. Его мучил страх, что даже на этой стадии Анри Дюваля обрекут остаться на отплывающем сегодня вечером “Вастервике”. И что сенатор Деверо вообразит тогда, что его посулы сработали-таки… Но сейчас к нему возвращалось чувство уверенности.
В ожидании, когда А. Р. Батлер закончит со своей порцией аргументов, Элан переключился мыслями на Анри Дюваля. Несмотря на его убеждение в том, что молодой человек является потенциально добропорядочным иммигрантом, утренний инцидент в отеле его не на шутку встревожил. С беспокойством он вспомнил и сомнения Тома Льюиса. Как он там говорил? “Надлом.., слабина.., возможно, не его вина.., может быть, что-то в его прошлом…” Что-то в этом духе.
Но это не обязательно должно быть правдой, яростно убеждал сам себя Элан. Любому, каким бы ни было его прошлое, нужно время, чтобы приспособиться к новому окружению. Кроме того, важен сам принцип — личная свобода, свобода личности. В какой-то момент, посмотрев в зал, Элан поймал на себе взгляд Эдгара Крамера. Ну ладно, он покажет этому самодовольному чинуше, что существуют законы, куда более могущественные, нежели своевольные административные постановления.
А. Р. Батлер величественно уселся на свое место. В данный момент Элан предпринял попытку вернуться к вопросу об апелляции в министерство по делам иммиграции в связи с результатами специального расследования. А. Р. Батлер немедленно заявил протест, однако судья вынес решение, что эта тема может быть затронута, и словно мимоходом добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132