Самое простое предположение — для того, чтобы не делиться добычей. На их месте я бы спрятал труп. И кирпич тоже. И пёс бы не выл, и все бы стало ещё запутаннее. Но может, помощник не мог встать, а в одиночку Доминик не управился. И вообще, Доминик, скорее всего, даже не знает, что мы на него вышли. Думает, что мы о нем ни сном ни духом не ведаем. Если, конечно, там был Доминик.
— В архивах должна быть его фотография. — заметил Януш. — Сравните с фотороботом, а ещё лучше, покажите Йоле.
— Да ведь уже ищут…
— А что в Рубенке? — вдруг вспомнила я. — Уже проверили?
Геня перевёл дух после салата и с удовольствием принялся за ореховый рулет со взбитыми сливками. Я надеялась, что мужчины съедят рулет целиком и мне не придётся нарушать диету. Себе бы я в жизни такого не купила. Я нарезала толстенные куски, не жалея продукта, и то и дело подкладывала их на опустевшие тарелки.
— В Рубенке пока ничего не ясно, — ответил Геня. — Дом нашли, двухэтажная вилла, большая и густо заселённая. Нынешние жильцы поселились там после войны, сейчас эта вилла для них — дом родной, но компания там ещё та. К тому же они неразговорчивы. О том, что там творится, известно в основном из полицейских протоколов, патруль у них через день бывает. Я ввёл тамошнюю полицию в курс дела, они уцепились за скандалы между соседями и, похоже, кое-что обнаружили. Появлялся у них какой-то чужак, внимание на себя обратил, потому что не за водкой приходил, чего-то добивался, мозги трахал, то есть, простите, я хотел сказать голову морочил. Однако до сих пор стен там не разбирали, хотя, возможно, стоит поговорить с каждым жильцом отдельно. Там проживает шесть семей, ванна одна на всех, вторая сломана.
Я немедленно загорелась.
— Поедем туда? — обратилась я к Янушу, подкладывая ему рулета.
— Что ж, съездим, пожалуй. Предлог у нас есть, ты бывала там в детстве…
— Ну нет, я вовсе не уверена, что бывала именно там, и даже очень сильно сомневаюсь.
— Ну и что? Они-то об этом не знают.
Геня поднял голову и с надеждой посмотрел на Януша.
— Обычному человеку расскажут больше, чем менту, — произнёс он ободряющим тоном. — Вылазка на природу. Ну и что, что осень, грибы в лесу ещё есть, и не обязательно только мухоморы…
— Ты на меня всю работу готов взвалить!
— Но тебе же это доставляет удовольствие, разве нет? А кроме того, не все я на тебя на взваливаю, на Грошевицкой другой человек работает, там тоже что-то вырисовывается.
— Ну ладно, — поставила я точку в разговоре. — Погода отличная, отправляемся завтра.
Рулет, слава Богу, слопали весь и даже не заметили, что я ни крошки в рот не взяла. Могла их отравить как нечего делать…
* * *
Боже, как же он выглядел! Пришёл в одиннадцать, на щеке пластырь, под глазом синяк, правую руку держал за пазухой, двигал ею с трудом, обнял меня левой. «Хорошо бы перевязать руку, — сказал он, — да боюсь, с этой дурацкой повязкой буду бросаться в глаза. Неладно все, любимая».
Он замолчал, сел на диван и уставился в окно. Меня бросало то в жар, то в холод. Я выставила на стол все, что было — вино, коньяк, кофе. «Ладно, откроем красное вино, — сказал он, — похоже, капитан нас таки достанет. Все думаю, стоит ли тебе рассказывать. Может, было бы лучше, если бы ты ничего не знала, а с другой стороны, глупо скрывать. Расскажу-ка я тебе все, а ты, если спросят, не молчи, выкладывай все, что знаешь…» Когда я открывала вино — штопором с рычагом даже паралитик откроет, — он так на меня посмотрел, что я отставила бутылку и перецеловала все мои любимые веснушки. Сердце моё сжалось, я поняла, как сильно его люблю. Он, видимо, тоже понял, что я чувствую, лицо его прояснилось, и как-то нам обоим стало легче. Да что там, сказал, ради тебя не только в тюрьму, но даже на каторгу пойду. Обещай мне, что не будешь запираться и все им расскажешь, хотя, возможно, они меня не найдут и никакого допроса не будет.
Я пообещала, не зная, сдержу ли слово. «Пошёл я к тому ветеринару, — начал Бартек, а у меня снова комок в горле. — Я там был прежде пару раз, сама понимаешь, на разведке. Дом предвоенный, капитального ремонта, видно, там не было, то есть я хотел сказать, капитальных разрушений не было. Стен не ломали, полы не меняли. Я понаблюдал за домом немного, ездил туда на автобусе, то на местном, то на междугороднем, а когда и на велосипеде, уж так все по-умному делал, чтоб меня, не дай Бог, никто не запомнил. Узнал, когда они работают, когда закрываются, ну и выбрался туда с отмычками…» Я слушала молча, притворяясь спокойной, чтобы он не прервал свой рассказ. Господи, что нам теперь делать?… И он, и я… Он из-за меня… Плевать мне на последствия, никому ни слова не скажу! Но ведь на него могут выйти. Ну и ладно, тогда и на меня пусть выходят!
Я тоже ему все рассказала, он ведь ничего ещё не знал: пока Константином занимался, у меня не бывал, не звонил, чтобы не подставить. Смех и слезы. Слушал меня сосредоточенно и, в отличие от меня, действительно спокойно, потрясения не испытал. Здорово мы с тобой влипли, сказал, погоди, дай-ка подумать…
Я убедила его, что в любом случае долг он должен отдать. Восемьдесят миллионов лежали наготове. Пусть хоть это его больше не будет терзать, у кредитора денег не отберут, и Бартек будет чист перед ним, а что дальше будет, на то воля Божья. Я вроде должна получить в наследство тёткино имущество или, точнее говоря, получить наконец обратно своё имущество. В случае чего будет чем уплатить компенсацию. Просто чудо, что тогда, во второй раз, меня никто не видел, у меня предчувствие было, что все пройдёт как по маслу. Второе чудо, что коллега моего работодателя позарился на нумизматические редкости. Он принял меня за шлюху, которой срочно понадобились деньги, и точно, я тогда была сама не своя. Сказала об этом Бартеку, боялась, что его покоробит, но он только в ответ рассмеялся. «Да я с самого начала знал, что ты из тех, кому сам черт не страшен, — сказал он. — Милая, за кого ты меня держишь? За полного идиота? Возможно, я произвожу такое впечатление, но внешность бывает обманчива. Единственное, что меня беспокоит, — я должен успеть, прежде чем меня посадят, хоть что-нибудь сделать для тебя. Знаю, ты меня и под присягой не выдашь, но мне от этого не легче. Слушай, а может, нам пожениться?…» Господи, если бы мы могли пожениться завтра утром!… Я имею право отказаться от показаний против мужа. Я боялась больше не за себя, а за него, хотя опять солгала, но, видно, жизнь с тёткой научила меня отлично притворяться, потому что, похоже, мне опять поверили. Ненавижу лгать. Пусть случится чудо, пусть мы выпутаемся из этой передряги, и тогда я никогда в жизни больше не буду врать!…
Мы договорились, что теперь затихнем, пусть оставшееся дедушкино наследство катится ко всем чертям. Нам хватит того, что есть, а работать мы оба умеем, могли бы начать с нуля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56