Принялись заглядывать в окна. Застеклённые стены кассы не доходили до потолка, встав на стулья, люди могли выставить головы над стенками и размахивать руками, что они и делали. Мать с Тересой увидели, что происходит, и кинулись в полицию. Кажется, после этого случая у немцев возникли первые подозрения по отношению к отцу, и они стали действовать.
Следующий случай я запомнила уже лично. Дело было вечером, я сидела в спальне и читала перед сном, не обращая внимания на то, что делается в квартире. Через какое-то время, оторвавшись от книги, спохватилась, что слышала шум, прислушалась — было тихо. Надо посмотреть, что случилось. Выйдя из спальни, обнаружила, что я в квартире одна, а вокруг царит жуткий беспорядок, разбросаны вещи, весь пол засыпан порошками матери от головной боли «с петушком». Тут мне припомнилось, ведь я же слышала немецкую речь, и меня охватил ужас. Езус-Мария, немцы забрали родителей, я осталась одна, что делать? Куда-то надо бежать, попробовать что-то узнать, но куда и к кому? А главное, ведь я была без чулок, нельзя же выбегать на мороз босиком, без чулок. Чулки меня добили. Я металась по квартире, разыскивая их и не могла отыскать, выглядывала в дверь, даже выскакивала на лестницу и снова возвращалась за чулками. Чуть с ума не сошла! Махнув наконец рукой на эту дрянь, выскочила на лестницу без чулок и кинулась вниз. И там наткнулась на мать.
Забрали только отца. Обыск вещей произвели чрезвычайно небрежно, книг не просматривали, а значит, не наткнулись на нелегальную литературу, напечатанную на папиросной бумаге, материнские же порошки от головной боли разбросали просто от вредности. Ясное дело, заподозрили отца в связи с партизанами и совместных действиях с «бандитами», ограбившими его банк.
Содержали отца в Каритасе. Этот памятник архитектуры, расположенный на окраине города, построен был как тюремное здание, потом в нем размещались какие-то культурные учреждения, потом его опять превратили в тюрьму. В тюрьму-то отца и посадили, только было это не совсем обычное заключение. Избивать его не стали, только один раз стукнули, да и то, наверное, по ошибке, наоборот, всячески заботились о его здоровье и носились с ним как с тухлым яйцом, обращались осторожненько и бережно. Дело в том, что у немцев не было другого бухгалтера, который мог бы сделать им годовой баланс, а отец всегда славился своим умением в данной области. Немцы обожали Ordnung. Поэтому отец по ночам сидел в затхлых камерах внизу вместе с другими заключёнными, днём же его приводили в отдельный кабинет на втором этаже, где он занимался годовым балансом.
Он и составлял его, почему бы не составить? Правда, потом признался, что никогда в жизни так не тянул его, двигался черепашьими темпами, допускал множество ошибок, потом их исправлял, потом совершал новые и так до бесконечности, прекрасно понимая, что конец баланса означает и его конец.
Он не добрался ещё и до половины баланса, когда партизаны совершили нападение на тюрьму и освободили заключённых. Не из-за отца рисковали они жизнью, партизанам надо было освободить своего человека и одновременно разделаться с провокатором или предателем. Нападение было организовано блестяще, партизаны перебили охрану, а всех заключённых вывезли куда-то в лес и сказали, что теперь они могут делать что хотят, пусть каждый сам о себе заботится. Толпа прыснула в разные стороны. В темноте немногое разглядишь, но отец заметил, что один из заключённых остался с партизанами, а ещё одного отвели в сторонку, откуда послышался выстрел.
Отец добрался до Варшавы, получил поддельные документы и вдруг стал Каминским, владельцем маленькой лавчонки в Старом Мясте. По всей видимости, именно пан Каминский водил свою дочь к парикмахеру и в ресторан.
( Надо сразу признаться…)
Надо сразу признаться, что у меня возникают сложности с хронологией, не все события я в состоянии правильно датировать. Выходит, праздник Рождества Христова, отмеченный моей свинкой и отцовской автокатастрофой, должен был иметь место раньше. Ох, опять придётся отступить от хронологии.
Говоря о праздниках Рождества, следует отметить, что они представляют собой совершенно особую историю. И тянется эта история с незапамятных времён аж до наших дней. Не рассказать о ней просто невозможно, хотя моего детства они касаются лишь одним концом. Праздновали мы их в разной обстановке, начиная от благостного спокойствия и кончая просто грандиозными катастрофами. Последние явно преобладали. Создаётся впечатление, что всякого рода катаклизмы специально подгадывали к этому празднику.
Встречать Рождество следовало обязательно с соблюдением некоторых железных правил, освящённых традицией. Обязательно была ёлка, убранная богато, но не съедобно, разве что висели на ней яблочки и конфетки в серебряных и золотых бумажках. И тут мне вспоминается казус с одной из наших домработниц. Она тайком слопала конфеты, оставив висеть только фантики, а когда это обнаружилось, попыталась свалить вину на меня. Разумеется, ей никто не поверил. У меня решительно не было никаких резонных причин пожирать конфеты тайком, я могла совершенно открыто съесть все съедобное с ёлки. В ответ на гнусные инсинуации я лишь презрительно пожала плечами, не унижаясь до оправданий, и инцидент был исчерпан.
Итак, ёлка служила для того, чтобы любоваться ею, а не питаться. Из года в год на ней зажигали свечки, потом их благополучно гасили. Подарки приносил святой Миколай, но особой проблемы из этого не делали. Обычно раздавался звонок в дверь, звонил сосед, которого заранее просили об этом. Отец мчался открывать, а потом возвращался с мешком подарков и заявлял: приходил святой Миколай, принёс подарки, просил извинить, что сам не вручает, но у него ещё прорва дел, он побежал дальше. Анонимность дарителей старательно нами соблюдалась, все подарки принёс святой Миколай — и все тут.
Об одном Рождестве у меня сохранилась память как о совершенно сказочном празднике: я сидела под ёлочкой, читала «Золотую Эльжуню» и ела плитку шоколада. Потом долгие годы я мечтала о том, чтобы получить возможность одной съесть целую плитку шоколада. Но уже шла война, потом настало нелёгкое послевоенное время, и такое счастье стало человеку недоступно. Тереса, например, мечтала о том, чтобы получить в своё полное распоряжение целый апельсин. Бабушка мечтала о том, чтобы ещё хоть раз в жизни съесть настоящую кайзерку (булочку) с настоящим сливочным маслом. До апельсинов Тереса дорвалась только в Канаде, куда уехала к Тадеушу после войны. Бабушкина мечта не сбылась, после войны кайзерки были уже не те. Моя мечта о целой плитке шоколада тоже не осуществилась, потому что худеть я решила до того, как стал доступен шоколад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76