Совершенно невероятным парадоксом стала для меня пятёрка по физике. Получила я её по чистой случайности, в течение года меня редко вызывали к доске, а под конец велели изобразить на доске строение атома. Никакого труда не представляло нарисовать ядро и болтающиеся вокруг него то ли нейтроны, то ли ещё какую гадость. Больше вопросов мне не задавали и поставили пятёрку, а я не стала возражать.
Химией мне никогда не удалось овладеть. Изучать мы стали её в предпоследнем классе гимназии. Придя к нам в класс в первый раз, химичка заявила, что ей впервые придётся работать в школе, до сих пор она имела дело только со студентами высших учебных заведений, она привыкла читать лекции в вузах, а не давать уроки в школах, и вообще она пишет диссертацию. Нами ей пришлось заниматься по необходимости, но она не намерена тратить на нас свои душевные силы, поскольку наша гимназия с гуманитарным уклоном, нужна нам химия как рыбе зонтик. Мы охотно согласились с ней, вот почему в памяти от всей химии осталось только Н2О и SiO2, вода и песок, относительно кухонной соли у меня уже сомнения…
Откуда у меня появились знания о всяких там рычагах, теплопроводности, давлении и силе тяжести — понятия не имею. Может, все-таки из школы, но запечатлелись как-то сами по себе, без моего сознательного участия.
В отношениях со школой мне была предоставлена родителями полная свобода. Если хотела, могла не ходить в школу, отец подписывал дневник, не вникая в его содержание, а иногда я подписывала за него, чтобы лишний раз не утруждать.
— Папа, — говорила я потом, — вчера я расписалась за тебя, так что имей в виду.
Этой свободой я не злоупотребляла, ибо она автоматически превращалась в ответственность, накладывая определённые обязанности, приучала отвечать за свои поступки. Ну, ладно, не пойду в школу, не сделаю уроков, ведь потом все равно никто их за меня не сделает, мне же будет хуже.
Не думайте, что я была примерной ученицей, этаким ангелом во плоти. Боюсь, это я подала идею прогулять всем классом занятия в погожий весенний день, первый солнечный той весны. Преподаватели почувствовали, что мы что-то замышляем, и поджидали нас на лестнице. Класс наш находился на третьем этаже. Я предложила выбросить ранцы в окно, а самим спуститься по лестнице с пустыми руками. Пальто мы тоже повыбрасывали в окна, не торопясь поодиночке сошли вниз и раздетые выскочили на улицу. Потом моментально расхватали свои вещи и, не одеваясь, помчались в парк. Классной руководительнице удалось схватить лишь последнюю ученицу, но та вывернулась из крепких пальцев педагога и догнала нас. Разумеется, потом вызвали родителей, но мы знали, что весь класс не исключат, а четвёрку по поведению сообща сумели пережить.
Хуже закончилось дело с печами, хотя нам и не снижали отметок. В нашей школе-развалюхе не было центрального отопления, в классах стояли кафельные печи, их с утра топили, но прогревался класс только ближе к полудню. А зима стояла суровая. Мы пришли к началу занятий, к восьми часам и сделали открытие: в классе всего 14. Кто-то вспомнил о предписании не проводить занятий, если температура будет меньше десяти. Воодушевившись, мы решили сами заняться температурой. Кто распахивал окна, кто сметал снег с подоконника и совал его в горящую печку. Огонь погас, но вонь поднялась страшная. Мы и не знали, что такое бывает, если затолкать снег в топку. Правда, вонь усиливалась ещё и запахом тлеющей резины. Замёрзнув, мы пытались согреть ноги, упираясь резиновыми подошвами сапог в печную дверцу. Намучились, настрадались, а уроков все равно не отменили, только проводили их в кошмарных условиях — в дыму и вони, не говоря уже о холоде. Больше мы к таким мерам не прибегали.
Намного лучше школьных событий мне запомнились школьные каникулы. Возможно, тут я опять немного напутаю в хронологии, ну да это не столь важно. Одни из каникул я провела вместе с Тересой в Лонцке. Очень там было приятно, я научилась грести вёслами и даже овладела искусством давать задний ход на лодке. Запомнилось, как в озеро я отважно прыгнула с мостков, демонстрируя своё умение прыгать в воду головой вниз, приобретённое в бассейне. Не учла, что на сей раз прыгаю в озеро, да ещё недалеко от берега. Прыгнула я, а из воды вынырнуло нечто невообразимое: дико орущее воплощённое безумие, покрытое густым слоем жирного чёрного ила. Очень трудно потом было отмыться.
Лодка, на которой я изучала премудрости гребли, обычно стояла у этих самых мостков, прикреплённая к ним цепью, запертой на висячий замок, ключ от которого надо было брать в конторе дома отдыха. Не скажу, что к лодке стояла очередь. Одна я только и пользовалась ею. И вот как-то раз, сидя на берегу, увидела, как к лодке подошёл один из новеньких отдыхающих, какой-то очень странный молодой человек. Казалось, он весь состоял из множества рук и ног, причём все они были вывернуты и торчали в разные стороны. Как он только с ними справлялся? И вот этот раздёрганный урод на моих глазах лезет в лодку и усаживается на среднюю скамейку.
Я не выдержала.
— Проше пана, — говорю ему. — Лодка привязана. Надо пойти в контору и взять ключ от замка.
Раздрыга вежливо меня поблагодарил, вылез из лодки, сходил в контору и вернулся с ключом. И опять забрался в лодку, предварительно отцепив её от мостков.
— Весла пан забыл, — напомнила я ему. Пришлось Раздрыге опять вылезать из лодки и
отправляться за вёслами. За это время лодка успела немного отплыть от мостков. Вернувшись и обнаружив сей прискорбный факт, Раздрыга удивился и опечалился. Долго думал, потом, не раздеваясь, в брюках, рубашке и ботинках ступил в воду, добрался до лодки и подтянул её обратно. Влез на мостик, забрался в лодку и обнаружил, что теперь уплыло одно из весел. Долго думал парень, затем вылез из лодки, намереваясь опять влезть в воду и брести по озеру за веслом. К этому времени действия Раздрыга привлекли публику, и один из зевак сжалился над неумёхой.
— Ну куда же пан лезет? — остановил он его. — Садись, пан, в лодку и плыви за веслом, одно же осталось.
Раздрыга последовал мудрому совету, вернулся на мостик, влез в лодку и поплыл, гребя одним веслом. Не знаю, чем дело кончилось, мне надоело сидеть на берегу, знаю лишь, что балбес не утонул, потому как на следующий день видела его живого и невредимого. Однако с той поры твёрдо верю — нет предела человеческой глупости, и пусть меня никто не пытается убедить, что предел есть.
В Лонцком доме отдыха по вечерам бывали танцы, и я принимала в них участие с разрешения Тересы. Среди танцующих дам наибольшим успехом пользовалась некая генеральша, дама весьма почтённого возраста, лет пятидесяти, не меньше. Она всегда расхаживала в пурпурном халате до пят и вечно всем жаловалась на своё слабое здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76