Синяки
еще не покинули лица Реброва, хотя тона бесформенных пятен стали
приглушеннее, будто кожу Реброва, ранее размалеванную гуашью, теперь
окрасили акварелью.
- А ты ничего... - Лена отпила из бокала.
- Ты тоже... ничего. - Ребров рассмеялся.
- Ничего лишнего не говоришь. - Шестопалова тряхнула золотой гривой
и, не дождавшись ответа, заключила: - И правильно делаешь. Я сама себя
боюсь. - Лена кивнула - бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже
перелилось чуть на салфетку.
- Обожаю шампанское... - и мужиков. - Лена заглянула в глаза Реброву.
- Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!
- Отчего ж... - Ребров гладил ее руку, - обидно.
- Врешь ты все! - Лена рассмеялась. - Если б я исчезла навсегда...
прямо сейчас... на глазах... ты б и не вспомнил. Никогда!
- Пожалуй, - не стал юлить Ребров.
- Именно это держит! - Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно
освоив и полюбив игры в откровенность. - И еще! Ты всех настроил против
себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за
тобой стоит?
- Я знаю в Москве женщину... редкостно хороша... с ума сходит, чтобы
узнать: кто за мной стоит?..
Шестопалова поджала губы:
- Лучше меня?
- Совсем другая! - Ребров тоже отпил.
- Пошел к черту! - В притворном гневе выкрикнула Лена. - Учти, в
совболоте и не такие тонули!
За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник,
Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали
маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих
ружей: у маршала трофейный "зауэр три кольца", у Мастодонта "уитэрби", у
Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили
тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее
подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.
Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо
мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее
захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных
фраз, красноречивых вздохов... Седой перебирал мысленно каждое словцо,
перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных
сведений.
Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах,
расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые
яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные
головы с кулак младенца, блюда зелени - кинзы, петрушки, укропа, аниса -
соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из
последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились
домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не
истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в
центре - бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки
деревьев на безлесых пространствах.
Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил
домашним квасом:
- Смертельный выстрел мой... выходит, губы мои... заливные губы лося!
А? - Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного
нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..
Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику -
интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие
за столом и были заговорщиками...
Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил
ствол к уху Представителя, гаркнул:
- Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи! - Вынул из толстых
охотничьих штанов банку, протянул Представителю.
Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой
обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило
камень.
К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие
кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в
углах МО СССР.
Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по
выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с
темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.
Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и... удалилась.
В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером
чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован
вензель с завитками и... переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой...
заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.
Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:
- Что Ребров... успокоился?..
Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже
отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.
Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился
единственно в слух, но... бесполезно - маршал бездарно терзал струны
гитары и вопил с удручающей монотонностью:
- ...и танки наши быстры... и танки наши быстры... и танки наши
быстры...
Марь Пална приникла к Сановнику. Мастодонт исподлобья наблюдал за
парой: о приятности зрелища и речи не шло, но... и негодовать глупо.
Мастодонт с легкой руки Марь Палны уже не дурно "отжал" Сановника,
подхарчился информушкой экстра-класса и хорошо понимал: не задействуй
прелестей Марь Палны, бесценный канал накроется. Мастодонт крякнул,
хрипанул, вырвал из рук маршала гитару:
- Давай, сокол! Давай примем!
Готовность сокола к принятию горячительных равных не имела. Звякнули
рюмками. Выпили. Заброшенный заботами старших, Представитель ковырялся с
банкой икры, пытаясь допотопным консервным ножом отодрать крышку и
добраться до содержимого. Такой открывалки Представитель не токмо не
видывал, но определенно и не слыхивал о таковской никогда.
- Варвар! - Пожалел маршал, вырвал консервный нож у Представителя. -
Вот деревня! Дай помогу!
Сановник зло зыркнул на воина, маршал, памятуя печальный опыт
Лаврова, припомнив необходимость привечать товарищей из братских партий,
заулыбался, залопотал:
- Экий ты, брат... не боись... минута, и ты весь в икре!
Марь Пална, глядя в окно на снега, тянущиеся к горизонту, черные
полосы лесов и одиноко дымящуюся трубу крохотного заводика, призналась
Сановнику:
- Сто лет знаю Седого... а фамилию его не знаю, называл какие-то...
сразу видно, липовые...
- Прут его фамилия, - обронил Сановник, думая о своем, - Павел
Устинович Прут, сокращенно - ПУП. - И засмеялся.
Похоже, Седой услышал "ПУП", а может и нет, а может, решил, что народ
размечтался о супе, как случается после обильной выпивки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
еще не покинули лица Реброва, хотя тона бесформенных пятен стали
приглушеннее, будто кожу Реброва, ранее размалеванную гуашью, теперь
окрасили акварелью.
- А ты ничего... - Лена отпила из бокала.
- Ты тоже... ничего. - Ребров рассмеялся.
- Ничего лишнего не говоришь. - Шестопалова тряхнула золотой гривой
и, не дождавшись ответа, заключила: - И правильно делаешь. Я сама себя
боюсь. - Лена кивнула - бокал пуст, Ребров наполнил да краев, даже
перелилось чуть на салфетку.
- Обожаю шампанское... - и мужиков. - Лена заглянула в глаза Реброву.
- Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!
- Отчего ж... - Ребров гладил ее руку, - обидно.
- Врешь ты все! - Лена рассмеялась. - Если б я исчезла навсегда...
прямо сейчас... на глазах... ты б и не вспомнил. Никогда!
- Пожалуй, - не стал юлить Ребров.
- Именно это держит! - Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно
освоив и полюбив игры в откровенность. - И еще! Ты всех настроил против
себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за
тобой стоит?
- Я знаю в Москве женщину... редкостно хороша... с ума сходит, чтобы
узнать: кто за мной стоит?..
Шестопалова поджала губы:
- Лучше меня?
- Совсем другая! - Ребров тоже отпил.
- Пошел к черту! - В притворном гневе выкрикнула Лена. - Учти, в
совболоте и не такие тонули!
За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник,
Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали
маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих
ружей: у маршала трофейный "зауэр три кольца", у Мастодонта "уитэрби", у
Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили
тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее
подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.
Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо
мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее
захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных
фраз, красноречивых вздохов... Седой перебирал мысленно каждое словцо,
перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных
сведений.
Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах,
расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые
яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные
головы с кулак младенца, блюда зелени - кинзы, петрушки, укропа, аниса -
соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из
последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились
домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не
истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в
центре - бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки
деревьев на безлесых пространствах.
Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил
домашним квасом:
- Смертельный выстрел мой... выходит, губы мои... заливные губы лося!
А? - Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного
нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..
Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику -
интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие
за столом и были заговорщиками...
Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил
ствол к уху Представителя, гаркнул:
- Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи! - Вынул из толстых
охотничьих штанов банку, протянул Представителю.
Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой
обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило
камень.
К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие
кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в
углах МО СССР.
Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по
выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с
темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.
Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и... удалилась.
В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером
чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован
вензель с завитками и... переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой...
заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.
Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:
- Что Ребров... успокоился?..
Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже
отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.
Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился
единственно в слух, но... бесполезно - маршал бездарно терзал струны
гитары и вопил с удручающей монотонностью:
- ...и танки наши быстры... и танки наши быстры... и танки наши
быстры...
Марь Пална приникла к Сановнику. Мастодонт исподлобья наблюдал за
парой: о приятности зрелища и речи не шло, но... и негодовать глупо.
Мастодонт с легкой руки Марь Палны уже не дурно "отжал" Сановника,
подхарчился информушкой экстра-класса и хорошо понимал: не задействуй
прелестей Марь Палны, бесценный канал накроется. Мастодонт крякнул,
хрипанул, вырвал из рук маршала гитару:
- Давай, сокол! Давай примем!
Готовность сокола к принятию горячительных равных не имела. Звякнули
рюмками. Выпили. Заброшенный заботами старших, Представитель ковырялся с
банкой икры, пытаясь допотопным консервным ножом отодрать крышку и
добраться до содержимого. Такой открывалки Представитель не токмо не
видывал, но определенно и не слыхивал о таковской никогда.
- Варвар! - Пожалел маршал, вырвал консервный нож у Представителя. -
Вот деревня! Дай помогу!
Сановник зло зыркнул на воина, маршал, памятуя печальный опыт
Лаврова, припомнив необходимость привечать товарищей из братских партий,
заулыбался, залопотал:
- Экий ты, брат... не боись... минута, и ты весь в икре!
Марь Пална, глядя в окно на снега, тянущиеся к горизонту, черные
полосы лесов и одиноко дымящуюся трубу крохотного заводика, призналась
Сановнику:
- Сто лет знаю Седого... а фамилию его не знаю, называл какие-то...
сразу видно, липовые...
- Прут его фамилия, - обронил Сановник, думая о своем, - Павел
Устинович Прут, сокращенно - ПУП. - И засмеялся.
Похоже, Седой услышал "ПУП", а может и нет, а может, решил, что народ
размечтался о супе, как случается после обильной выпивки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42