Он не был грязным, и даже был совершенно гладко выбрит, как она припоминала, вплоть до сегодняшнего утра, когда она почувствовала его подбородок на своем плече…
(Значит, он шел к своей смерти гладко выбритым? Женщина? Встреча с любовницей? Но те крадущиеся фигуры в черных капюшонах вовсе не показались Альтаир возмущенными родственниками.)
Очевидно, он был щепетилен. А если на его теле и была какая-нибудь грязь, то только оставленная каналом рыбная вонь, которая в Нижнем Меровингене считается чистой. Альтаир тоже могла быть такой, как он — именно щепетильной, если бы захотела.
Мыло у нее было. Она нашла маленький кусок из щелочи и свиного сала и в безопасности полумрака перед рассветом скользнула через борт лодки в воду, попрыгала, болтая ногами, вверх-вниз в легком плеске волн. Никакой опасности, что ее отнесет течением. Она намылила волосы не один, но два и три раза, потом вымыла тело; по воде под опорами поплыла белая пена. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы придать облупившейся краске на боку лодки ржавый оттенок.
И когда Альтаир, нырнув последний раз, выскочила на поверхность, она увидела выглядывающее из-за края лодки бледное, но очень живое лицо.
Ну вот, она здесь, над ней в лодке голый мужчина, и она сама в решительно невыгодной позиции в холодной воде.
— Назад! — сказала она резко и враждебно. — Назад! Она поразмыслила, что у нее, если он не проявит
дурных намерений, по-прежнему имелась куча возможностей и вдобавок вода и крюк — а потом кости на дне бухты. Она сверкнула на него глазами, двигаясь в воде вверх и вниз. Брызнула в него водой.
— Назад!
Это, кажется, разбудило его душу. Он торопливо отступил на несколько шагов к носу, пока она сверкала на него глазами, держась руками за край лодки. Он не производил угрожающего впечатления, скорее казался вялым, как это вполне могло быть у мужчины, который свежим утром совершенно голым восстал из мертвых.
Она бросила мыло в ящик и сурово и недоверчиво взглянула на мужчину, удостоверяясь, что он остается там, где находился. Он сел, стыдливо поджав колени и повернувшись к ней боком. Альтаир еще раз сверкнула глазами в его сторону, пригнулась, энергично подтянулась и перевалилась через край лодки, неся за собой потоки воды. Потом села и пошарила рукой в поисках одежды, торопливо бросила ее себе на колени и начала борьбу с пуловером, не дожидаясь, когда высохнут кожа и волосы. Потом — торопливо с брюками. Она встала и натянула их, и ей хватило ума не поворачиваться целомудренно к нему спиной. Она фиксировала его сверкающими глазами, показывая, что нимало не смущена и что он лишь временный гость у нее на борту.
Он вытаращился на нее. Не так, как те грязные парни на мостах, которые таращатся сверху, улюлюкают и выкрикивают ругательства, воображая, что видят больше, чем на самом деле. Этот мужчина разглядывал ее, как будто нагая женщина была для него каким-то священным и неожиданным чудом, а лодка тем временем качалась на носовых волнах проплывающего мимо каботажного судна. Он сидел, упираясь в палубу ладонями, и качался вместе с лодкой.
Как он чертовски хорош! Сердце Альтаир пережило странное короткое ускорение, и она почувствовала тепло. И странным образом совсем не чувствовала себя в опасности, даже не была смущена; она была очень довольна тем, что сделала. Очень легкомысленно, клянусь предками! Обычно она не бывала такой легкомысленной. Но, может быть, вполне естественно, что влюбленные рискуют, например, скачут на приливной волне Дета, хотя она может перевернуть лодку и поглотить неумелого. Такое же чувство было у нее сейчас — сердце стучало, все как-то изменилось и стало незнакомым и, клянусь предками, живым.
— Меня зовут Джонс, — сказала она. — Альтаир Джонс. Это моя лодка. — И когда он никак на это не отреагировал, добавила: — Я решила, что ты можешь стать моим любовником.
Он прищурился, настороженно посмотрел на нее и начал отодвигаться назад, пока не уперся спиной в противоположный борт лодки. На протяжении целого удара сердца Альтаир была озадачена; при следующем показалась себе глупой; после третьего уже точно знала, что она глупая. Мужчина имел право сказать «нет». Она еще никогда не слышала, чтобы хоть один сделал это, разве только… ну, если он желал мужчину. Что было бы печально. Он был очень красивым. Возможно, слишком красивым. Она с сожалением разглядывала его.
— Ну, да, ты ничего не должен, — ворчливо сказала она и вытащила из укрытия еще одни брюки побольше, потом пуловер (у нее было три, все вдвое больше ее размера), и бросила ему то и другое. — Попробуй вот это.
Он заморгал и оставил одежду лежать на досках.
— Ты так и будешь валяться в воде на днище, черт возьми?
Он собрал вещи, но больше не сделал никакого движения. Его лицо блестело белизной в неторопливом рассвете. Светлые волосы высохли и завились. Еще один корабль проснулся к жизни стуком мотора — рыбацкая шхуна, которая, проплывая мимо, гнала волны; и эти волны плескались у опор и лизали их.
— Ты немой?
Он помотал головой. Нет.
Она присела на корточки, порылась и достала маленький сверток, который положила рядом с укрытием; открыла кувшин и развернула сверток с куском хлеба и сыром. Протянула ему и то, и другое. Он снова покачал головой.
Идиотка! Действовать так опрометчиво! Его ударили по голове; он наглотался воды. А ты сразу предлагаешь ему стать твоим любовником. С его-то пробитым черепом! Чертовски глупо, Джонс. Попытайся использовать твой крошечный мозг. Вероятно, он принял тебя за сумасшедшую.
— Эй, тебе плохо, да? Кивок.
— Голова болит? Кивок.
— У тебя нет голоса?
— Что я тут делаю?
Никакого тебе «Чеятуделаю». Так ясно и отчетливо, как только мог выговорить язык; спокойный, безупречный голос, который заставил Альтаир застыть с протянутой рукой.
Подобный акцент она слышала только издали, звук важного голоса, который доносился с высоты моста, изнутри здания или с другой стороны зарешеченной двери.
— Я выловила тебя из канала; вот что случилось. У тебя шишка на голове и ты наглотался воды. Она разъест твои кишки. — Она приблизилась к нему и присела, протягивая бутылку и упираясь пятками в доски, чтобы удержаться в качающейся лодке. — Выпей. Виски — самое лучшее лекарство, которое я знаю. Бери!
Он взял бутылку и отпил глоток, скорчив гримасу. Он осторожно пил и корчил гримасы, один раз, второй, потом вернул Альтаир бутылку и вытер выступившие на глазах слезы.
— Надень что-нибудь, — сказала она. — Или хочешь, чтобы на тебя таращились люди? Я должна думать о своей репутации.
Он опять прищурился. Может быть, подумала Альтаир, его разум помутился от удара по голове. Она жестом дала понять, чтобы он пошевеливался, и в порыве раскаяния за ошибку, которую сделала, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
(Значит, он шел к своей смерти гладко выбритым? Женщина? Встреча с любовницей? Но те крадущиеся фигуры в черных капюшонах вовсе не показались Альтаир возмущенными родственниками.)
Очевидно, он был щепетилен. А если на его теле и была какая-нибудь грязь, то только оставленная каналом рыбная вонь, которая в Нижнем Меровингене считается чистой. Альтаир тоже могла быть такой, как он — именно щепетильной, если бы захотела.
Мыло у нее было. Она нашла маленький кусок из щелочи и свиного сала и в безопасности полумрака перед рассветом скользнула через борт лодки в воду, попрыгала, болтая ногами, вверх-вниз в легком плеске волн. Никакой опасности, что ее отнесет течением. Она намылила волосы не один, но два и три раза, потом вымыла тело; по воде под опорами поплыла белая пена. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы придать облупившейся краске на боку лодки ржавый оттенок.
И когда Альтаир, нырнув последний раз, выскочила на поверхность, она увидела выглядывающее из-за края лодки бледное, но очень живое лицо.
Ну вот, она здесь, над ней в лодке голый мужчина, и она сама в решительно невыгодной позиции в холодной воде.
— Назад! — сказала она резко и враждебно. — Назад! Она поразмыслила, что у нее, если он не проявит
дурных намерений, по-прежнему имелась куча возможностей и вдобавок вода и крюк — а потом кости на дне бухты. Она сверкнула на него глазами, двигаясь в воде вверх и вниз. Брызнула в него водой.
— Назад!
Это, кажется, разбудило его душу. Он торопливо отступил на несколько шагов к носу, пока она сверкала на него глазами, держась руками за край лодки. Он не производил угрожающего впечатления, скорее казался вялым, как это вполне могло быть у мужчины, который свежим утром совершенно голым восстал из мертвых.
Она бросила мыло в ящик и сурово и недоверчиво взглянула на мужчину, удостоверяясь, что он остается там, где находился. Он сел, стыдливо поджав колени и повернувшись к ней боком. Альтаир еще раз сверкнула глазами в его сторону, пригнулась, энергично подтянулась и перевалилась через край лодки, неся за собой потоки воды. Потом села и пошарила рукой в поисках одежды, торопливо бросила ее себе на колени и начала борьбу с пуловером, не дожидаясь, когда высохнут кожа и волосы. Потом — торопливо с брюками. Она встала и натянула их, и ей хватило ума не поворачиваться целомудренно к нему спиной. Она фиксировала его сверкающими глазами, показывая, что нимало не смущена и что он лишь временный гость у нее на борту.
Он вытаращился на нее. Не так, как те грязные парни на мостах, которые таращатся сверху, улюлюкают и выкрикивают ругательства, воображая, что видят больше, чем на самом деле. Этот мужчина разглядывал ее, как будто нагая женщина была для него каким-то священным и неожиданным чудом, а лодка тем временем качалась на носовых волнах проплывающего мимо каботажного судна. Он сидел, упираясь в палубу ладонями, и качался вместе с лодкой.
Как он чертовски хорош! Сердце Альтаир пережило странное короткое ускорение, и она почувствовала тепло. И странным образом совсем не чувствовала себя в опасности, даже не была смущена; она была очень довольна тем, что сделала. Очень легкомысленно, клянусь предками! Обычно она не бывала такой легкомысленной. Но, может быть, вполне естественно, что влюбленные рискуют, например, скачут на приливной волне Дета, хотя она может перевернуть лодку и поглотить неумелого. Такое же чувство было у нее сейчас — сердце стучало, все как-то изменилось и стало незнакомым и, клянусь предками, живым.
— Меня зовут Джонс, — сказала она. — Альтаир Джонс. Это моя лодка. — И когда он никак на это не отреагировал, добавила: — Я решила, что ты можешь стать моим любовником.
Он прищурился, настороженно посмотрел на нее и начал отодвигаться назад, пока не уперся спиной в противоположный борт лодки. На протяжении целого удара сердца Альтаир была озадачена; при следующем показалась себе глупой; после третьего уже точно знала, что она глупая. Мужчина имел право сказать «нет». Она еще никогда не слышала, чтобы хоть один сделал это, разве только… ну, если он желал мужчину. Что было бы печально. Он был очень красивым. Возможно, слишком красивым. Она с сожалением разглядывала его.
— Ну, да, ты ничего не должен, — ворчливо сказала она и вытащила из укрытия еще одни брюки побольше, потом пуловер (у нее было три, все вдвое больше ее размера), и бросила ему то и другое. — Попробуй вот это.
Он заморгал и оставил одежду лежать на досках.
— Ты так и будешь валяться в воде на днище, черт возьми?
Он собрал вещи, но больше не сделал никакого движения. Его лицо блестело белизной в неторопливом рассвете. Светлые волосы высохли и завились. Еще один корабль проснулся к жизни стуком мотора — рыбацкая шхуна, которая, проплывая мимо, гнала волны; и эти волны плескались у опор и лизали их.
— Ты немой?
Он помотал головой. Нет.
Она присела на корточки, порылась и достала маленький сверток, который положила рядом с укрытием; открыла кувшин и развернула сверток с куском хлеба и сыром. Протянула ему и то, и другое. Он снова покачал головой.
Идиотка! Действовать так опрометчиво! Его ударили по голове; он наглотался воды. А ты сразу предлагаешь ему стать твоим любовником. С его-то пробитым черепом! Чертовски глупо, Джонс. Попытайся использовать твой крошечный мозг. Вероятно, он принял тебя за сумасшедшую.
— Эй, тебе плохо, да? Кивок.
— Голова болит? Кивок.
— У тебя нет голоса?
— Что я тут делаю?
Никакого тебе «Чеятуделаю». Так ясно и отчетливо, как только мог выговорить язык; спокойный, безупречный голос, который заставил Альтаир застыть с протянутой рукой.
Подобный акцент она слышала только издали, звук важного голоса, который доносился с высоты моста, изнутри здания или с другой стороны зарешеченной двери.
— Я выловила тебя из канала; вот что случилось. У тебя шишка на голове и ты наглотался воды. Она разъест твои кишки. — Она приблизилась к нему и присела, протягивая бутылку и упираясь пятками в доски, чтобы удержаться в качающейся лодке. — Выпей. Виски — самое лучшее лекарство, которое я знаю. Бери!
Он взял бутылку и отпил глоток, скорчив гримасу. Он осторожно пил и корчил гримасы, один раз, второй, потом вернул Альтаир бутылку и вытер выступившие на глазах слезы.
— Надень что-нибудь, — сказала она. — Или хочешь, чтобы на тебя таращились люди? Я должна думать о своей репутации.
Он опять прищурился. Может быть, подумала Альтаир, его разум помутился от удара по голове. Она жестом дала понять, чтобы он пошевеливался, и в порыве раскаяния за ошибку, которую сделала, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75