Чем так - лучше никак.
Страшно, как страшно! Все ближе железнозубый оскал древнего чудища,
смрадные выдохи уже обжигают лицо... А где-то снаружи, в мире невесть
почему восстающих от тысячелетнего небытия мрачных и темных сил, - Ксюша.
Беспомощная, беззащитная, одна. Господи!
Что это? Показалось, или замерла, отшатнулась надвигающаяся тварь?
Испугалась? Имени Господа - испугалась? "Вот так и становятся верующими" -
снова до нелепости неуместная мысль... А пальцы уже рвут рубаху,
обшаривают грудь в поисках бабушкиного крестика. Маленький кусочек
почернелого серебра, помоги, помоги, спаси!
Не спасет. Затряслось при виде его исчадие прошлой веры, да не от
страха - от хриплого клокочущего рыка - хохота. Крест без искренней веры
не защита - кощунство. Хотел оборониться, - сделал хуже, чем было, вконец
озлил древнего. Нехристь, превративший освященный крест в бездельное
украшение... Кощунство. К вере отцов равнодушный и к прародительской вере
почтителен быть не может. Нельзя обороняться непонятым, нельзя!
А чем можно? Ножом? Может быть, подступившее уже чуть не вплотную
чудище - не бог, а неведомый зверь из плоти и крови? Мало ли что может
водиться в этих дремучих болотах. Может, пращуры творили своего Переплута
с натуры? Зверь... А лик на стене? А грозившая с вечера кулачком крыса?
Нет, не зверь это, не бывает зверей с железом в алчущей пасти. Значит,
бессилен против него нож. А хоть бы и не так - все равно ведь нету его,
ножа, он остался на полу возле их с Ксюшей ложа, не достать его... Так
что, смерть?
А Ксюша?! Нет, нельзя, не хочу! Думай, ты, кретин, делай же
что-нибудь, сейчас будет поздно!!! Ведь это же злой! Вчера - помнишь? -
старушка... заклятия против злых... Ну, ты же помнишь, давай!
Почти расплющиваясь о стену в безнадежных попытках отшатнуться от
жаркого оскала, от парализующих волю пламенеющих глаз, Олег забормотал
услышанное вчера. Губы его немели, отказывались повиноваться, голос
постыдно и жалко срывался на всхлипы, но он шептал, плакал, бредил:
Ты, неведомый, смутный,
Не подходи, стой.
Яви свою суть.
Стань сам собой,
Ты, злой!
Сам на себя свое зло
Обороти.
Змием, свой хвост угрызающим,
Будь, будь.
Дымом развейся, не заступай
Путь, путь.
Уйди от меня, уйди,
Сгинь, сгинь, пропади!
Честному - честь,
Честному - плоть,
Честному - жить.
Злобному - зло! Зло!
Пропади!
А чудище не хочет сгинуть-пропасть. Наоборот, оно словно еще выросло
под Олегову скороговорку, еще отчетливее забугрились его могучие мышцы...
Да что же это, почему?!
А почему ты решил, что должно быть иначе?
Почему ты решил, что можешь знать, кто был злым, кто - честным для
выдумавшего произнесенное тобой? На что ты посмел рассчитывать, снова
бессмысленно воспользовавшись плодами не своей мудрости? Дурак, дурак!
Конец. Вот это уже точно конец. Смерть. Скорей бы, скорей, чтоб
закончилась эта пытка ожиданием неминуемого... Ксюша, Ксенечка, бедная
моя... Да скорее же!
Почему оно не двигается? Стоит, огромное и непобедимое, стоит совсем
рядом, вот здесь, раскинуло крылья, не двигается... Стережет? Загнало в
угол и не выпускает, ждет. Чего, чего еще дожидается эта гадина, паскуда,
сволочь мерзостная?!
Олег не заметил, как бессвязный бред его мыслей прорезался
остервенелым криком, как животный ужас сменился звериным бешенством, и
бешенство это, неосознанное еще, помимо воли швырнуло его вперед - бить,
убивать, рвать в клочья зубами и пальцами.
Что именно произошло потом, он понял, только когда выскочил из
часовни, когда замер на миг, озираясь растерянно и безумно. Собственно, не
произошло ничего - Олег проскочил сквозь стоящее перед ним, не встретив
помехи: проклятая тварь оказалась бесплотной. Только вот где он оказался,
промчавшись через неведомое? В своем ли он мире теперь?
Вроде все то же было вокруг, а вроде и нет. Огромная луна так же
нависала над болотом, разлившимся широкой угрюмой водой, все так же легок
и чист ветер, все так же тихо кругом. Только что-то было иным, что-то
ускользающее, ничтожное, но бесконечно важное, главное...
Шелест травы под ногами - не тот шелест, странный он, непривычный. Не
та трава. Вкус воздуха чуден и нов - и воздух не тот. Даже тишина не та -
не бывает такой тишины.
А главное - там, откуда ворвался сюда Олег, не было Ксюши. Здесь же
она была, но была непостижимо - везде. Ее волосами пахли стелющиеся под
ноги травы; лунные блики мерцали в воде, как мерцали бы в ее глазах;
осторожный ветер постанывал тихо, но слышимо, как постанывает она, когда
во сне видится страшное, но проснуться нет сил...
Некоторое время Олег стоял, настороженно и недоуменно всматриваясь,
вслушиваясь, пытаясь понять и не понимая. Потом нетвердо и робко шагнул
было к воде, но тут же вскрикнул, крутнулся на месте затравленным зверем.
Сзади... Нет, показалось. Это просто шевельнулась своя же тень, подаренная
призрачным лунным сиянием. Бесплотная жуть не погналась, она осталась в
часовне. Если осталась вообще...
И снова пришлось постоять, пока не успокоилось сорвавшееся в бешеную
скачку сердце, пока не унялась дрожь в омертвелых ногах. И снова
осторожный шаг - подальше от часовни, к воде. Потому что стоять страшно и
нельзя, потому что надо идти, надо искать, искать...
Олег облизнул сухие горькие губы:
- Ксеня... Где же ты, Ксеня?
И словно в ответ на этот еле слышимый шепот, прямо перед ним с гулким
тяжелым всплеском взметнулась из неглубокой воды драконья голова на
короткой и толстой шее. Суетливые ручейки шустро сбегали с грубой замшелой
чешуи, огромные круглые глаза мерцали тускло и холодно, судорожно
подергивающиеся ноздри со свистом втягивали стылый и влажный воздух...
Глупо, как глупо было надеяться, что прошлое ожило, лишь чтобы напугать и
оставить в покое! Ничто еще не кончилось - это только начало.
Страшный рывок за ноги швырнул Олега лицом на траву, будто выдернули
из-под подошв землю, и будто теперь она тяжело проворачивается под ним,
царапая лицо жесткими стеблями. Упираясь кулаками, напрягшись до хруста в
костях, Олег сумел перевернуться, увидеть: то, крылатое, появившееся
первым, уже здесь. Вцепилась зубами в Олегову тень, урчит, упирается,
тащит за нее, как за продолжение ног, обратно в часовню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10