— Да, это будет маленькая вселенная, — сказала Ретма, — быть может всего-лишь пятьдесят световых лет в диаметре в наибольшем своем объеме. Но это будет только в начале. Как только примется за действие постоянное созидание, все больше и больше атомов начнет добавляться к целому, до того времени, когда ее масса окажется достаточной, чтобы сформировать моноблок для следующего сжатия. По крайней мере, так мы это себе представляем; Вы должны понять, что все это — несколько умозрительно. У нас просто не хватило времени изучить все, что мы хотели бы узнать.
— НОЛЬ МИНУС ТРИДЦАТЬ МИНУТ.
— Ну вот, — сказал доктор Шлосс. — Все — в скафандры. Мы сможем продолжить переговоры по радио.
Амальфи осушил бокал с вином. Еще одно последнее действие. Он забрался в свой скафандр, медленно припоминая свое давнее знакомство с этим гротескным аппаратом. Он побеспокоился о том, чтобы радио было включено, но затем обнаружил, что ему больше нечего сказать. То, что ему предстояло неожиданно умереть, в сущности оказалось для него ничего не значащей реальностью, перед лицом такой величайшей смерти, чьей маленькой частицей он будет. И ни один из комментариев, приходивших ему в голову не казался ему чем-то большим, чем абсолютная чепуха.
Пока они проверяли друг друга в скафандрах, звучала кое-какая техническая беседа, с особенным вниманием в отношении Эстелль и Уэба. Но затем и этот разговор прекратился, так как и все остальные, а не только Амальфи, заметили, что слова просто невыносимы.
— НОЛЬ МИНУС ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ.
— А вы понимаете, что должно произойти с вами? — неожиданно спросил Амальфи.
— ДА, МИСТЕР МЭР. НАС ВЫКЛЮЧАТ В МОМЕНТ НОЛЬ.
— Что ж, хорошо.
Тем не менее, он задумался, допускали ли они мысль о том, что их могут снова включить в будущем. Конечно глупо думать о них, как радующихся чему-то хотя бы отдаленно напоминающему эмоции, но тем не менее, он решил не говорить ничего, что могло бы огорчить их. Они были машинами, но кроме того, они являлись еще и старыми друзьями и союзниками.
— НОЛЬ МИНУС ДЕСЯТЬ МИНУТ.
— Все это происходит вдруг так неожиданно быстро, — прошептал голос Ди в наушниках. — Марк, я… я не хочу, чтобы это произошло.
— И я не хочу этого, — ответил Хэзлтон. — Но это произойдет все равно. Я бы хотел, чтобы мне удалось прожить более человечную жизнь, чем я прожил. Но все произошло так, как произошло, так что теперь более нечего сокрушаться.
— А я бы хотела верить, — сказала Эстелль, — что во вселенной, которую я сотворю, не будет места горю.
— Тогда не сотворяйте ничего, моя дорогая, — сказал Гиффорд Боннер. — Оставайтесь здесь. Созидание означает горе, всегда и всегда.
— И радость, — произнесла Эстелль.
— Что ж, да, и это.
— НОЛЬ МИНУС ПЯТЬ МИНУТ.
— Мне кажется, что оставшуюся часть времени, мы можем обойтись и без отсчета, — сказал Амальфи. — Иначе далее они продолжат отсчет каждую минуту и последнюю они будут отсчитывать по секунде. Мы все хотим того, чтобы вырубить это бормотание? Кто-нибудь хочет сказать «да» или «нет»?
Все молчали.
— Очень хорошо, — сказал Амальфи. — Прекратить отсчет.
— ОЧЕНЬ ХОРОШО, МИСТЕР МЭР. ДО СВИДАНИЯ.
— До свидания, — пораженно произнес Амальфи.
— Я бы не хотел говорить то же самое, если вы не возражаете, — сдавленным голосом произнес Хэзлтон. — Это слишком близко приближает ко мне утрату вас всех, чтобы я мог это вынести. Я надеюсь, все сочтут, что я и так сказал это.
Амальфи кивнул головой, и только затем понял, что этот жест невозможно разглядеть внутри шлема.
— Я согласен, — сказал он. — Но лично я не чувствую себя обделенным. Я любил всех вас. И у вас остается моя любовь, которую вы можете забрать с собой, как она остается и со мной.
— Это единственная вещь во вселенной, которую можно отдать и по-прежнему хранить, — сказал Мирамон.
Пол задрожал под ногами Амальфи. Машины готовились к моменту неописуемого рывка. И звук их гула был приятен; и таким же было ощущение пола, стола, комнаты, горы, мира…
— Я думаю… — произнес Гиффорд Боннер.
И с этими словами все кончилось.
Сперва для Амальфи не существовало ничего, кроме внутренностей скафандра. Снаружи была даже не тьма, а просто ничто, что-то невозможное для взгляда, словно то, что нельзя увидеть за пределами угла вашего зрения. Никому ведь не удавалось еще увидеть тьму позади своей собственной головы, это просто невозможно увидеть, так что остается только предположить, что она — существует там. И все же через некоторое время, Амальфи обнаружил, что все еще может распознать своих друзей, как часть общего круга, хотя и комната и все что в ней было, исчезло вокруг них. Он не знал, как он чувствовал, что они все еще рядом, но он мог это ощущать.
Он знал, что не существовало никакой надежды на то, что он мог бы с ними переговорить; и действительно, пока он пытался разобраться в том, откуда он понимал, что они вообще рядом с ним, они начали отдаляться от него. Круг начал расширяться. И безмолвные фигуры стали уменьшаться — не с расстоянием, ибо здесь не существовало никаких расстояний, но тем не менее, каким-то образом, они все же покидали друг друга. Амальфи попытался поднять руку в жесте прощания, но обнаружил, что это почти что невозможно. К тому времени, когда он закончил этот жест, все остальные пропали, исчезли полностью, оставив после себя лишь столь же быстро улетучивающуюся память, подобную памяти о запахе духов.
Он остался один и теперь должен сделать то, что должен. Так как его рука была поднята, он продолжил ее движение, чтобы выпустить кислород из своих баллонов. Несреда, в которой, похоже, он висел, вроде бы стала менее сопротивляющейся; метрическая структура уже начала самоорганизовываться. И все же оказалось почти так же трудно затормозить свой жест, как он его и начал.
Тем не менее, он остановил его. Какой смысл во вселенной того рода, которая как он видел, только что умерла? Природа обеспечила две таких вселенных и приговорила их к гибели в один и тот же момент. Так почему бы не попробовать что-то иное? Ретма из своей осторожности, Эстелль из своего сочувствия, Ди из своего страха дадут рождение какой-то версии стандартной модели; но Амальфи пинал стандартную модель до тех пор, пока весь крепеж не вылетел из нее и поэтому столь устал, раздумывая о том, что едва смог заставить себя вдохнуть оставшийся кислород. А что произойдет если, вместо этого, он просто прикоснется к кнопке детонатора у себя на груди и позволит всем элементам, из которых состоит его тело и скафандр, мгновенно превратиться в плазму?
В этом заключалось непознанное. Но именно непознанного он и хотел. Он снова опустил руку.
Не было никакой причины для задержки. Ретма уже произнес эпитафию для Человека:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52