Молоденького же бойца по общему
соглашению решили не трогать. Первый шок - штука особенная. Парень мог
оклематься только самостоятельно.
- Слышь, сынки! Надо успеть зарядить все стволы, - орал старшина. -
Чтобы до единого! Потом будет некогда.
- Не боись, успеем! - сержант с азартом подмигнул Ларсену. Вдвоем они
принялись подтаскивать к пушкам тяжеленные кассеты со снарядами. Старшина,
чумазый коротыш с необъятной грудью, справлялся со снарядными ящиками в
одиночку. Они работали споро и действительно уложились в короткие минуты.
Ценя время, тут же и пристроились на станине, торопливо закуривая.
- Уже троих сволочей сбили. Троих! - старшина для наглядности показал
Ларсену три черных от копоти пальца. Для него весь мир теперь принадлежал
к стану глухих. - Бегали к обломкам смотреть. Чепуха какая-то. Один каркас
и все. Словно муляж какой-то, а не летательный аппарат. Я тогда же и
майору сказал, мол, что если они нам голову морочат? С их техникой это
запросто! Нам здесь, стало быть, арапа заправляют, боеприпасы заставляют
жечь, а где-нибудь гвоздят всерьез - по телебашням разным,
правительственным бункерам.
- Мне майор говорил, будто у них такие особые системы
самоуничтожения, - возразил сержант. - Чтобы в случае чего нашим
специалистам ни единого винтика не доставалось.
Ларсен поглядел в степь, на сереющие вдали обломки, поразмыслив,
кивнул. Что ж, вполне логично. Почему бы и нет? Подобное и у нас на
широкую ногу поставлено. Уничтожать все, что остается за врагом. Мосты,
поля с хлебом, столицы... На ум внезапно пришла мысль о Предателе. Вот и
того, видно, самоуничтожили. Использовали по основной функции и
ликвидировали. Спятивший человек, - какой с него спрос?..
Покончив с перекуром, снова приступили к орудиям. На этот раз
распаковывали оставшиеся ящики и скользкие от масла снаряды подносили
вплотную к орудиям. Чтобы потом - "ни единого лишнего движения" - как
вразумлял старшина. Сначала таскали взрывчатую кладь на весу, чуть позже
стали устало выгружать на мешковину, волоча по грязному снегу до самых
броневых щитов.
Ларсен то и дело мотал головой. Хмель успел выветриться, но ясного
здравомыслия еще не было. При всем при том он знал, что бой - это бой, и
скидок на "раскосое" состояние здесь не делается. Пьяный танкист попросту
не въедет на мост, а снайпер после веселой ноченьки будет плотно садить в
"молоко".
К тому времени, когда с укладкой снарядов было покончено, "плуг"
успел уже скрыться из глаз. С наслаждением распрямив спину, Ларсен
внимательно огляделся. Оставленная "плугом" борозда пролегла не далее, чем
в ста шагах от позиций. Из нее продолжал фонтанировать пар, то и дело
вылетали какие-то ошметки. Лейтенант обратил внимание на то, что на
очередной воздушный налет немцы не ответили ни единой ракетой. Взрывы
безнаказанно прошлись по германским окопам и переместились за холмы. Он
представил себе громоздкие махины установок, широко расставленные станины,
пугающее безлюдье. И все удовольствие - за каких-нибудь четверть часа!..
Теперь наступила очередь батареи. Завершив в вечереющем небе замысловатый
маневр, "сигары" вновь возвращались.
- Ну, с богом, сынки! - старшина степенно поплевал на ладони и косо
зыркнул на перепачканных "сынков". Ларсен с сержантом послушно побежали к
орудиям.
Устроившись в жестком кресле наводчика, лейтенант приник глазом к
резиновому колечку окуляра. Не сразу поймал в перекрестие одну из
сдвоенных "сигар", включил систему автоматического слежения. Катамаран
быстро увеличивался в размерах, уши плотно обкладывал нарастающий рев.
Крестик прицела цепко держал противника. Внезапно справа часто замолотило
орудие старшины. Совершенно преждевременно.
- Уходят! - заблажил сержант.
Только тут до лейтенанта дошло, что их жестоко надули. ОНИ
действительно уходили. Было видно, что строй пришельцев рушится, -
вражеские аппараты плавно разворачивались. Может, кончилось у них горючее
или иссяк боекомплект, может, случилось что другое. А возможно, они
попросту утомились и теперь спешили на чашечку своего вечернего кофе.
Следом за сержантом и старшиной Ларсен что-то бешено заорал и даванул
гашетку. Кресло завибрировало, стволы комплекса завращались, извергая
шквал огня. Окутанные клубками разрывов, "сигары" даже не прибавили хода.
- Гады! - пушка старшины смолкла. Прекратили стрельбу и "сынки".
Выбравшись из кресла, на подкашивающихся ногах Ларсен слепо побрел по
позиции. Услышав неожиданный звук, удивленно обернулся. Старшина сидел на
ящике из-под снарядов и, размазывая по чумазому лицу слезы, плакал.
Возвращался лейтенант на взятом у немцев танке. Он все-таки не
удержался и забрел к ним, за что и был щедро вознагражден. К его радости,
на позициях еще остались живые. Четверо бойцов! Каптенармус и трое
солдатиков. Так или иначе, но встретили Ларсена с распростертыми
объятиями. На какое-то время он стал пятым живым существом в их маленьком
коллективе, и этого было вполне достаточно. Солдатики Ларсену понравились,
а в маленького, застенчивого каптенармуса он просто влюбился. Последний
улыбался лейтенанту, как доброму, старому другу. В голосе и поведении
этого не молодого уже человека угадывалась изначальная мягкость, а в его
присутствии можно было смело позволить себе расслабиться, не боясь быть
ужаленным в самый уязвимый момент. Сызмальства тяготеющий к подражанию,
Ларсен и сам не заметил, как перенял у каптенармуса манеру улыбаться. Есть
такой сорт улыбок - совершенно несодержательных, знаменующих одну лишь
готовность к вежливому вниманию. Они мало что сообщают рассказчику об
отклике на его побасенки, но кое-что говорят о самих слушателях, зачастую
милых и незлобивых людях, улыбающихся с печальным постоянством именно
оттого, что они таковы по природе - чрезвычайно незлобивы - и в любом
настроении более всего опасаются досадить своим невниманием. Словом, на
военного каптенармус совсем не тянул, больше напоминая тех интеллигентных
новобранцев, что и на вторую неделю службы продолжают упорно называть
котелок кастрюлькой, а карабин ружьем.
Словом, Ларсен расслабился, Ларсен совершил то, чего не совершал уже
давно, а именно - распахнул душу. В итоге получилось даже некое подобие
праздника. На войне, как на войне. И поминки порой превращаются в
радостное времяпрепровождение. Говорили обо всем без стеснений, не взирая
на языковый барьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
соглашению решили не трогать. Первый шок - штука особенная. Парень мог
оклематься только самостоятельно.
- Слышь, сынки! Надо успеть зарядить все стволы, - орал старшина. -
Чтобы до единого! Потом будет некогда.
- Не боись, успеем! - сержант с азартом подмигнул Ларсену. Вдвоем они
принялись подтаскивать к пушкам тяжеленные кассеты со снарядами. Старшина,
чумазый коротыш с необъятной грудью, справлялся со снарядными ящиками в
одиночку. Они работали споро и действительно уложились в короткие минуты.
Ценя время, тут же и пристроились на станине, торопливо закуривая.
- Уже троих сволочей сбили. Троих! - старшина для наглядности показал
Ларсену три черных от копоти пальца. Для него весь мир теперь принадлежал
к стану глухих. - Бегали к обломкам смотреть. Чепуха какая-то. Один каркас
и все. Словно муляж какой-то, а не летательный аппарат. Я тогда же и
майору сказал, мол, что если они нам голову морочат? С их техникой это
запросто! Нам здесь, стало быть, арапа заправляют, боеприпасы заставляют
жечь, а где-нибудь гвоздят всерьез - по телебашням разным,
правительственным бункерам.
- Мне майор говорил, будто у них такие особые системы
самоуничтожения, - возразил сержант. - Чтобы в случае чего нашим
специалистам ни единого винтика не доставалось.
Ларсен поглядел в степь, на сереющие вдали обломки, поразмыслив,
кивнул. Что ж, вполне логично. Почему бы и нет? Подобное и у нас на
широкую ногу поставлено. Уничтожать все, что остается за врагом. Мосты,
поля с хлебом, столицы... На ум внезапно пришла мысль о Предателе. Вот и
того, видно, самоуничтожили. Использовали по основной функции и
ликвидировали. Спятивший человек, - какой с него спрос?..
Покончив с перекуром, снова приступили к орудиям. На этот раз
распаковывали оставшиеся ящики и скользкие от масла снаряды подносили
вплотную к орудиям. Чтобы потом - "ни единого лишнего движения" - как
вразумлял старшина. Сначала таскали взрывчатую кладь на весу, чуть позже
стали устало выгружать на мешковину, волоча по грязному снегу до самых
броневых щитов.
Ларсен то и дело мотал головой. Хмель успел выветриться, но ясного
здравомыслия еще не было. При всем при том он знал, что бой - это бой, и
скидок на "раскосое" состояние здесь не делается. Пьяный танкист попросту
не въедет на мост, а снайпер после веселой ноченьки будет плотно садить в
"молоко".
К тому времени, когда с укладкой снарядов было покончено, "плуг"
успел уже скрыться из глаз. С наслаждением распрямив спину, Ларсен
внимательно огляделся. Оставленная "плугом" борозда пролегла не далее, чем
в ста шагах от позиций. Из нее продолжал фонтанировать пар, то и дело
вылетали какие-то ошметки. Лейтенант обратил внимание на то, что на
очередной воздушный налет немцы не ответили ни единой ракетой. Взрывы
безнаказанно прошлись по германским окопам и переместились за холмы. Он
представил себе громоздкие махины установок, широко расставленные станины,
пугающее безлюдье. И все удовольствие - за каких-нибудь четверть часа!..
Теперь наступила очередь батареи. Завершив в вечереющем небе замысловатый
маневр, "сигары" вновь возвращались.
- Ну, с богом, сынки! - старшина степенно поплевал на ладони и косо
зыркнул на перепачканных "сынков". Ларсен с сержантом послушно побежали к
орудиям.
Устроившись в жестком кресле наводчика, лейтенант приник глазом к
резиновому колечку окуляра. Не сразу поймал в перекрестие одну из
сдвоенных "сигар", включил систему автоматического слежения. Катамаран
быстро увеличивался в размерах, уши плотно обкладывал нарастающий рев.
Крестик прицела цепко держал противника. Внезапно справа часто замолотило
орудие старшины. Совершенно преждевременно.
- Уходят! - заблажил сержант.
Только тут до лейтенанта дошло, что их жестоко надули. ОНИ
действительно уходили. Было видно, что строй пришельцев рушится, -
вражеские аппараты плавно разворачивались. Может, кончилось у них горючее
или иссяк боекомплект, может, случилось что другое. А возможно, они
попросту утомились и теперь спешили на чашечку своего вечернего кофе.
Следом за сержантом и старшиной Ларсен что-то бешено заорал и даванул
гашетку. Кресло завибрировало, стволы комплекса завращались, извергая
шквал огня. Окутанные клубками разрывов, "сигары" даже не прибавили хода.
- Гады! - пушка старшины смолкла. Прекратили стрельбу и "сынки".
Выбравшись из кресла, на подкашивающихся ногах Ларсен слепо побрел по
позиции. Услышав неожиданный звук, удивленно обернулся. Старшина сидел на
ящике из-под снарядов и, размазывая по чумазому лицу слезы, плакал.
Возвращался лейтенант на взятом у немцев танке. Он все-таки не
удержался и забрел к ним, за что и был щедро вознагражден. К его радости,
на позициях еще остались живые. Четверо бойцов! Каптенармус и трое
солдатиков. Так или иначе, но встретили Ларсена с распростертыми
объятиями. На какое-то время он стал пятым живым существом в их маленьком
коллективе, и этого было вполне достаточно. Солдатики Ларсену понравились,
а в маленького, застенчивого каптенармуса он просто влюбился. Последний
улыбался лейтенанту, как доброму, старому другу. В голосе и поведении
этого не молодого уже человека угадывалась изначальная мягкость, а в его
присутствии можно было смело позволить себе расслабиться, не боясь быть
ужаленным в самый уязвимый момент. Сызмальства тяготеющий к подражанию,
Ларсен и сам не заметил, как перенял у каптенармуса манеру улыбаться. Есть
такой сорт улыбок - совершенно несодержательных, знаменующих одну лишь
готовность к вежливому вниманию. Они мало что сообщают рассказчику об
отклике на его побасенки, но кое-что говорят о самих слушателях, зачастую
милых и незлобивых людях, улыбающихся с печальным постоянством именно
оттого, что они таковы по природе - чрезвычайно незлобивы - и в любом
настроении более всего опасаются досадить своим невниманием. Словом, на
военного каптенармус совсем не тянул, больше напоминая тех интеллигентных
новобранцев, что и на вторую неделю службы продолжают упорно называть
котелок кастрюлькой, а карабин ружьем.
Словом, Ларсен расслабился, Ларсен совершил то, чего не совершал уже
давно, а именно - распахнул душу. В итоге получилось даже некое подобие
праздника. На войне, как на войне. И поминки порой превращаются в
радостное времяпрепровождение. Говорили обо всем без стеснений, не взирая
на языковый барьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18