Немцы пили и закусывали. Вероятно, за упокой
однополчан. Ларсен, разумеется, пил с ними, потчуя Сашкиным самогоном,
вздыхая о потерях артиллеристов. В слезном порыве несколько раз он
отчетливо повторил имя денщика и протянул союзникам кружку. Германцы,
покивав головами, с готовностью тяпнули и за Сашку.
Наверное, он переоценил их силы. Самогон немцам впрок не пошел.
Союзников быстро развезло и одного за другим начало заваливать на землю.
Они еще пытались противиться, но мощь гравитации уже возобладала над ними.
И никто из союзников не стал возражать, когда Ларсен решительно взобрался
на танковую броню. Сердечно помахав провожающим рукой, лейтенант распахнул
люк и нырнул в прохладную башенную глубину.
Повозившись с незнакомыми рычагами, машину он в конце концов завел. И
тотчас где-то снаружи, приветствуя его успех, радостно завопили немцы. Со
вздохом помянув разбитый "Хаккель", Ларсен тронул с позиций бундесвера.
Отъезд получился не совсем гладким. Прежде чем выбраться на дорогу,
лейтенант развалил какую-то постройку, а после протаранил колючие
заграждения, прокатав среди них широкую просеку. Так или иначе, но позиции
ракетчиков остались позади. Ларсен вырвался на оперативный простор.
Конечно же, он поехал не туда. Однако, чтобы убедиться в этом,
лейтенанту пришлось дважды разворачиваться. Уже начинало смеркаться, когда
он включил башенный прожектор. Ко всему прочему танк оказался оборудован
могучим мегафоном, чем захмелевший Ларсен не замедлил воспользоваться.
- Что есть атеизм?! - рычал он, надсаживаясь, и крик его разносился
над заснеженной степью, пугая выбравшихся из нор мышей и недремлющих сов.
- Атеизм, братья мои, это неприятие идеи! Идеи - неважно какой. И уже
только поэтому всякий атеизм - мура и примитив! Человек обязан не доверять
- это нормально. Потому что свою веру, как единственный вклад, он желает
поместить в надежнейший из банков. И человек обязан заниматься
допущениями. То есть, предполагать, не зная. Сие, братья мои, одно из
свойств абстрактного мышления! И это тоже нормально! Неверящих вообще -
нет. Верят в собственное словоблудие и мускулы, в кулаки и талант. Словом,
во что-нибудь да верят. А уж в идею - всегда и с удовольствием. Вот и
выходит, братья мои, что хваленый ваш атеизм - та же идея и та же религия.
Вера! Но не в Христа, а в собственный куцый умишко. Браво, господа
оглоеды!.. Даешь религию голого материализма, религию эгоцентрической
пустоты!..
Ухнув гусеницей в колею, танк волчком закрутился на одном месте.
Заглушив мотор, Ларсен с чертыханием выбрался наружу. Откупорив бутыль,
привычно приложился к холодному горлышку. Где-то среди туч утробно
громыхнуло. Лейтенант поднял голову и прислушался. Громыхание
продолжалось. Казалось, кто-то очень большой и тяжелый набегает издалека,
топоча по кровельному железу сапогами.
- Илья Громовержец, - Ларсен вяло помахал небесам рукой. - Грозится,
старый хрыч...
Неожиданно родилась мысль заехать к Сашкиному комроты, тому самому,
что отбил у лейтенанта теплую женщину, что удачливым образом переждал
бомбежку под теплым пуховым одеялом. Лейтенант суматошно полез обратно в
башню. Порыв был силен. Мозг взмутило от злости, сердце перетянуло
стальными кольцами. А может, взыграла запоздалая обида. За себя и за
Сашку, за майора-пушкаря - мужа теплой женщины, погибшего в те самые часы,
когда неверная супружница развлекалась с чужаком. Ларсен взялся за рычаги
управления...
Все получилось до нелепого смешно. Капитан стоял возле знакомого дома
и махал танку рукой. Широкоплечий, высокий, с уверенным лицом. Ларсен
остановил машину и перебрался выше, на место пулеметчика. Он не собирался
убивать более удачливого конкурента, но надо было как-то унять
разгоревшийся зуд, успокоить расшалившиеся нервы. И удивительно к месту в
памяти всплыли слова денщика о заносчивости капитана.
- Значит, ты у нас заносчивый, да? Что ж, заносчивым по их
заносчивости... - Ларсен нажал спуск.
Сначала он намеревался сбить с офицера фуражку, но руки мелко
тряслись, в глазах все плыло, лицо капитана и мушка никак не хотели
совмещаться. Поэтому он опустил ствол чуть ниже и начал с короткими
интервалами садить по ступеням, на которых стоял капитан. Дым щипал
ноздри, направляемые отсекателями, гильзы искристым фонтанчиком ссыпались
в специальные резервуары. Кончилось все тем, что комроты укрылся за ветхим
заборчиком и, вытащив пистолет, стал с самым решительным видом
отстреливаться от танка. То ли он ничего не понял, то ли действительно был
заносчивым и самоуверенным. На минуту Ларсен прекратил огонь,
прислушиваясь, как щелкают по броне пистолетные пули.
- Ага, значит, репозиции захотел, волчонок? Ладно, я тебе дам
репозицию! Током в пару тысяч вольт!..
Чуть поразмыслив, он развернул башню, заставив капитана переместиться
от заборчика к пустой собачьей конуре, и с наслаждением стеганул длинной
очередью по дому. Стекла, рамы - все вдрызг и в щепу! Не забыл Ларсен
пройтись и по резному коньку крыши. А когда пулемет, отжевав последний
патрон в ленте, устало замолк, он удовлетворенно вздохнул. Не глядя больше
на бывшего конкурента, снова взялся за рычаги и начал разворачивать танк к
дороге.
Уже в сгустившихся сумерках он подкатил к части. Под гусеницы опять
попался солдатский хлам, стеллажи каких-то трескучих ящиков. Офицер из
патруля залихватски вскарабкался на башню и замолотил по металлу прикладом
карабина. Заглушив бронированного зверя, Ларсен с руганью полез наружу.
Почти вывалившись из люка, он милостиво позволил патрульным поднять себя
и, объяснив, что танк отнюдь не казенный, а напротив - подарок от лица
дружественного германского командования, потопал к родной землянке.
То ли он избрал неверное направление, то ли вообще забыл, где
расположен его блиндаж, но выбрел он почему-то на околицу, к бревенчатым
домишкам. Светили звезды, а в лицо задувал сонный ночной ветер.
Деревенская улица приглашающе расстилалась под ногами, земля
представлялась единой большой колыбелью. Окутанная тьмой, она звала в
путь, благословляла всяческое поступательное движение. Ларсен не заставил
себя упрашивать, - выделывая замысловатые кренделя, ноги его зашагали сами
собой, и через каких-нибудь пять-десять минут он очутился в расположении
Клайпа.
- Эй! Кто тут шляется!.. А-а, это вы, лейтенант? Извиняюсь, в темноте
не узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
однополчан. Ларсен, разумеется, пил с ними, потчуя Сашкиным самогоном,
вздыхая о потерях артиллеристов. В слезном порыве несколько раз он
отчетливо повторил имя денщика и протянул союзникам кружку. Германцы,
покивав головами, с готовностью тяпнули и за Сашку.
Наверное, он переоценил их силы. Самогон немцам впрок не пошел.
Союзников быстро развезло и одного за другим начало заваливать на землю.
Они еще пытались противиться, но мощь гравитации уже возобладала над ними.
И никто из союзников не стал возражать, когда Ларсен решительно взобрался
на танковую броню. Сердечно помахав провожающим рукой, лейтенант распахнул
люк и нырнул в прохладную башенную глубину.
Повозившись с незнакомыми рычагами, машину он в конце концов завел. И
тотчас где-то снаружи, приветствуя его успех, радостно завопили немцы. Со
вздохом помянув разбитый "Хаккель", Ларсен тронул с позиций бундесвера.
Отъезд получился не совсем гладким. Прежде чем выбраться на дорогу,
лейтенант развалил какую-то постройку, а после протаранил колючие
заграждения, прокатав среди них широкую просеку. Так или иначе, но позиции
ракетчиков остались позади. Ларсен вырвался на оперативный простор.
Конечно же, он поехал не туда. Однако, чтобы убедиться в этом,
лейтенанту пришлось дважды разворачиваться. Уже начинало смеркаться, когда
он включил башенный прожектор. Ко всему прочему танк оказался оборудован
могучим мегафоном, чем захмелевший Ларсен не замедлил воспользоваться.
- Что есть атеизм?! - рычал он, надсаживаясь, и крик его разносился
над заснеженной степью, пугая выбравшихся из нор мышей и недремлющих сов.
- Атеизм, братья мои, это неприятие идеи! Идеи - неважно какой. И уже
только поэтому всякий атеизм - мура и примитив! Человек обязан не доверять
- это нормально. Потому что свою веру, как единственный вклад, он желает
поместить в надежнейший из банков. И человек обязан заниматься
допущениями. То есть, предполагать, не зная. Сие, братья мои, одно из
свойств абстрактного мышления! И это тоже нормально! Неверящих вообще -
нет. Верят в собственное словоблудие и мускулы, в кулаки и талант. Словом,
во что-нибудь да верят. А уж в идею - всегда и с удовольствием. Вот и
выходит, братья мои, что хваленый ваш атеизм - та же идея и та же религия.
Вера! Но не в Христа, а в собственный куцый умишко. Браво, господа
оглоеды!.. Даешь религию голого материализма, религию эгоцентрической
пустоты!..
Ухнув гусеницей в колею, танк волчком закрутился на одном месте.
Заглушив мотор, Ларсен с чертыханием выбрался наружу. Откупорив бутыль,
привычно приложился к холодному горлышку. Где-то среди туч утробно
громыхнуло. Лейтенант поднял голову и прислушался. Громыхание
продолжалось. Казалось, кто-то очень большой и тяжелый набегает издалека,
топоча по кровельному железу сапогами.
- Илья Громовержец, - Ларсен вяло помахал небесам рукой. - Грозится,
старый хрыч...
Неожиданно родилась мысль заехать к Сашкиному комроты, тому самому,
что отбил у лейтенанта теплую женщину, что удачливым образом переждал
бомбежку под теплым пуховым одеялом. Лейтенант суматошно полез обратно в
башню. Порыв был силен. Мозг взмутило от злости, сердце перетянуло
стальными кольцами. А может, взыграла запоздалая обида. За себя и за
Сашку, за майора-пушкаря - мужа теплой женщины, погибшего в те самые часы,
когда неверная супружница развлекалась с чужаком. Ларсен взялся за рычаги
управления...
Все получилось до нелепого смешно. Капитан стоял возле знакомого дома
и махал танку рукой. Широкоплечий, высокий, с уверенным лицом. Ларсен
остановил машину и перебрался выше, на место пулеметчика. Он не собирался
убивать более удачливого конкурента, но надо было как-то унять
разгоревшийся зуд, успокоить расшалившиеся нервы. И удивительно к месту в
памяти всплыли слова денщика о заносчивости капитана.
- Значит, ты у нас заносчивый, да? Что ж, заносчивым по их
заносчивости... - Ларсен нажал спуск.
Сначала он намеревался сбить с офицера фуражку, но руки мелко
тряслись, в глазах все плыло, лицо капитана и мушка никак не хотели
совмещаться. Поэтому он опустил ствол чуть ниже и начал с короткими
интервалами садить по ступеням, на которых стоял капитан. Дым щипал
ноздри, направляемые отсекателями, гильзы искристым фонтанчиком ссыпались
в специальные резервуары. Кончилось все тем, что комроты укрылся за ветхим
заборчиком и, вытащив пистолет, стал с самым решительным видом
отстреливаться от танка. То ли он ничего не понял, то ли действительно был
заносчивым и самоуверенным. На минуту Ларсен прекратил огонь,
прислушиваясь, как щелкают по броне пистолетные пули.
- Ага, значит, репозиции захотел, волчонок? Ладно, я тебе дам
репозицию! Током в пару тысяч вольт!..
Чуть поразмыслив, он развернул башню, заставив капитана переместиться
от заборчика к пустой собачьей конуре, и с наслаждением стеганул длинной
очередью по дому. Стекла, рамы - все вдрызг и в щепу! Не забыл Ларсен
пройтись и по резному коньку крыши. А когда пулемет, отжевав последний
патрон в ленте, устало замолк, он удовлетворенно вздохнул. Не глядя больше
на бывшего конкурента, снова взялся за рычаги и начал разворачивать танк к
дороге.
Уже в сгустившихся сумерках он подкатил к части. Под гусеницы опять
попался солдатский хлам, стеллажи каких-то трескучих ящиков. Офицер из
патруля залихватски вскарабкался на башню и замолотил по металлу прикладом
карабина. Заглушив бронированного зверя, Ларсен с руганью полез наружу.
Почти вывалившись из люка, он милостиво позволил патрульным поднять себя
и, объяснив, что танк отнюдь не казенный, а напротив - подарок от лица
дружественного германского командования, потопал к родной землянке.
То ли он избрал неверное направление, то ли вообще забыл, где
расположен его блиндаж, но выбрел он почему-то на околицу, к бревенчатым
домишкам. Светили звезды, а в лицо задувал сонный ночной ветер.
Деревенская улица приглашающе расстилалась под ногами, земля
представлялась единой большой колыбелью. Окутанная тьмой, она звала в
путь, благословляла всяческое поступательное движение. Ларсен не заставил
себя упрашивать, - выделывая замысловатые кренделя, ноги его зашагали сами
собой, и через каких-нибудь пять-десять минут он очутился в расположении
Клайпа.
- Эй! Кто тут шляется!.. А-а, это вы, лейтенант? Извиняюсь, в темноте
не узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18