А, Кенжи? Как ты думаешь? Мне почему-то кажется, что такой человек обязательно где-нибудь есть…
От этих разговоров у меня совсем испортилось настроение.
— Я пойду поиграю, — сказал я и отправился на площадку.
Цементный пол в баттинг-центре шел не ровно, а слегка под наклоном, чтобы пропущенные мячи скатывались на конвейер, и почему-то этот пол был густо выкрашен белой краской. Однако в свете флуоресцентных ламп белый цвет приобрел какой-то мертвенный оттенок. Сквозь ячейки забора помаргивали неоновые вывески лав-отелей, тускло светились окна. «Какое безрадостное зрелище», — подумал я и приступил к разминке. Окончив разминку, я выбрал из трех бит самую легкую. Потом закинул в щель специального аппарата три монеты, и над автоматом с надписью «100 км/ч» зажглась зеленая лампочка. Мотор загудел, и сразу же из темноты на меня вылетел белый резиновый мяч. Сто километров в час — довольно приличная скорость. Я не успел подготовиться к удару и промахнулся.
Фрэнк пристально следил за моей неумелой игрой. Я чувствовал на себе его взгляд. После очередного моего промаха он поднялся со стула и двинулся ко мне. Подойдя вплотную к забору, Фрэнк сказал:
— Кенжи, что с тобой? Он же прямо на тебя летел!
Не знаю почему, но меня чуть не стошнило от отвращения. Кто бы говорил, урод!
— Кенжи, посмотри на того парня! — Фрэнк указал пальцем на обладателя спортивного костюма, игравшего через две площадки от меня. — Он классно играет! Быстро, сильно. Классная реакция у человека — еще ни одного мяча не пропустил.
Парень от души лупил по мячам, отправляя их прямо по центру. Сразу было видно, что это не любитель. Слишком быстрый у него был удар. Я подумал, что он, наверное, один из тех профессионалов, которые зарабатывают себе на жизнь, играя по утрам в непрофессиональной лиге. Мне кто-то рассказывал, что в этом квартале живут несколько таких профессионалов-неудачников. Чаще всего это бывшие тренеры секций или спортивных клубов, потратившие все свои деньги на женщин и наркотики либо проигравшиеся в пух и прах. Таким людям ничего не остается, кроме как предлагать свои услуги любительским командам. За каждый хоум-ран они получают двадцать тысяч, за каждый отбитый мяч — пятьсот йен. Поэтому, чтобы не умереть с голоду, им надо быть в форме, а для этого необходимы тренировки.
— Я с самого начала наблюдаю за тобой, Кенжи, ты ни одного мяча не отбил как следует. А ведь твоя машина стреляет медленнее, чем его. Твои-то мячи гораздо медленнее летят.
— Я знаю! — немного повысив голос, ответил я. И тут же снова промахнулся.
— Ну что же это такое?! — покачал головой Фрэнк. — Господи боже мой! Мяч же еле двигался, ну как можно было не попасть?!
Это меня просто взбесило. Я несколько раз взмахнул битой для разогрева и сосредоточился на игре.
Но Фрэнк не унимался: «Это проклятье. Бог оставил тебя…» Я не выдержал и заорал:
— Заткнись! Ты бубнишь у меня за спиной, и я никак не смогу сосредоточиться!
Фрэнк вздохнул и снова покачал головой:
— Кенжи, а ты слышал историю про Джека Никлауса? Есть такой известный гольфист. На одном из соревнований он готовился к решающему пату и так сосредоточился — что даже не заметил, как ветром у него сорвало с головы кепку. Вот это я называю «сосредоточиться»!
— Не знаю я никакого Джека Никлауса, — сказал я. — Просто помолчи, ладно? Очень тебя прошу. Если ты замолчишь, я покажу тебе, что такое хоум-ран. Прямо в табличку попаду!
Фрэнк хмыкнул, кивнул и произнес без всякого выражения:
— На что спорим, что не попадешь?
Мне такой поворот дел очень не понравился. Кто бы мог подумать, что Фрэнк из любителей побиться об заклад. Неужели он, скотина такая, заранее все просчитал, и весь разговор был просто вступлением, ненавязчиво подводящим к ключевой фразе: «На что спорим?»
«Вот урод», — подумал я, вглядываясь в его бесстрастное лицо. Но отступать было поздно.
— Ну давай поспорим на что-нибудь, — сказал я.
Подчеркнутое безразличие, написанное на роже Фрэнка, настолько взбесило меня, что я потерял способность трезво мыслить, которой так гордился.
— Кенжи, предлагаю следующие условия: если из двадцати мячей хотя бы один попадет в табличку — ты победил. Тогда я заплачу тебе за сегодняшнюю работу в два раза больше, чем мы договаривались. Но если ты ни разу в табличку не попадешь, тогда выигрываю я. И в таком случае считаем, что ты работал сегодня бесплатно. По рукам?
«По рукам», — чуть было не ответил я, но вовремя остановился.
— Так нечестно, Фрэнк.
— Почему это?
— Потому что если ты выиграешь спор, то весь мой заработок пропадает. Вся моя сегодняшняя работа — коту под хвост. А если выиграю я, то ты всего лишь заплатишь мне в два раза больше. Это нечестная игра.
— И что ты предлагаешь?
— Если я проспорил — то ты платишь мне за работу только половину суммы. Если ты проспорил — то я получаю двойную оплату. Логично, правда?
— То есть если ты победишь, то я должен буду тебе заплатить… двадцать тысяч плюс доплата за два часа — еще двадцать тысяч, это сорок тысяч. Умножить на два, получается восемьдесят тысяч йен. Так?
— Ага, — ответил я, немного удивившись, что Фрэнк так хорошо запомнил мои объяснения по поводу оплаты. Впрочем, это лишний раз доказывало, что он самый обычный американец. Заключив сделку, американец никогда не забудет ее условия. Каким бы он ни был пьяным, как бы ни кружилась у него голова от созерцания полуголых баб — все, что касается дела, он будет помнить до мелочей.
— Тогда твой вариант тоже нечестный. Потому что если ты выиграешь, то ты заработаешь лишних сорок тысяч, а я при своем выигрыше получаю прибыли только двадцать тысяч. — Сказав так, Фрэнк пристально посмотрел мне в глаза и вдруг выпалил:
— Да ты просто жмот!
Наверное, это все-таки была провокация. Я так и не понял. В любом случае я клюнул на эту удочку:
— Ладно. Тогда играем на тех условиях, которые ты вначале предложил.
Услышав это, Фрэнк криво усмехнулся. Он сказал, что заплатит за эту игру, и полез во внутренний карман пиджака за монетницей. Обкусанными ногтями выковырял из пластикового цилиндрика три монеты по сто йен и протянул мне. «Вон сколько у него мелочи. Почему же он не заплатил за пурикуру?» — подумал я, забирая у Фрэнка деньги.
— А сколько мячиков ты получаешь за триста йен?
— Тридцать.
— Ладно. Тогда первые десять — для тренировки, а начиная с одиннадцатого — играем на спор.
«Ты посмотри, он уже и посчитать все успел», — злобно подумал я. Хитрый какой попался. Надо с ним поосторожней. Он наверняка следил за этим полупрофи и заметил, что даже его центровые мячи до таблички «хоум-ран» не долетают.
Когда я приехал в Токио из Сидзуоки, первые четыре месяца я учился на подготовительных курсах и вдобавок подрабатывал носильщиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
От этих разговоров у меня совсем испортилось настроение.
— Я пойду поиграю, — сказал я и отправился на площадку.
Цементный пол в баттинг-центре шел не ровно, а слегка под наклоном, чтобы пропущенные мячи скатывались на конвейер, и почему-то этот пол был густо выкрашен белой краской. Однако в свете флуоресцентных ламп белый цвет приобрел какой-то мертвенный оттенок. Сквозь ячейки забора помаргивали неоновые вывески лав-отелей, тускло светились окна. «Какое безрадостное зрелище», — подумал я и приступил к разминке. Окончив разминку, я выбрал из трех бит самую легкую. Потом закинул в щель специального аппарата три монеты, и над автоматом с надписью «100 км/ч» зажглась зеленая лампочка. Мотор загудел, и сразу же из темноты на меня вылетел белый резиновый мяч. Сто километров в час — довольно приличная скорость. Я не успел подготовиться к удару и промахнулся.
Фрэнк пристально следил за моей неумелой игрой. Я чувствовал на себе его взгляд. После очередного моего промаха он поднялся со стула и двинулся ко мне. Подойдя вплотную к забору, Фрэнк сказал:
— Кенжи, что с тобой? Он же прямо на тебя летел!
Не знаю почему, но меня чуть не стошнило от отвращения. Кто бы говорил, урод!
— Кенжи, посмотри на того парня! — Фрэнк указал пальцем на обладателя спортивного костюма, игравшего через две площадки от меня. — Он классно играет! Быстро, сильно. Классная реакция у человека — еще ни одного мяча не пропустил.
Парень от души лупил по мячам, отправляя их прямо по центру. Сразу было видно, что это не любитель. Слишком быстрый у него был удар. Я подумал, что он, наверное, один из тех профессионалов, которые зарабатывают себе на жизнь, играя по утрам в непрофессиональной лиге. Мне кто-то рассказывал, что в этом квартале живут несколько таких профессионалов-неудачников. Чаще всего это бывшие тренеры секций или спортивных клубов, потратившие все свои деньги на женщин и наркотики либо проигравшиеся в пух и прах. Таким людям ничего не остается, кроме как предлагать свои услуги любительским командам. За каждый хоум-ран они получают двадцать тысяч, за каждый отбитый мяч — пятьсот йен. Поэтому, чтобы не умереть с голоду, им надо быть в форме, а для этого необходимы тренировки.
— Я с самого начала наблюдаю за тобой, Кенжи, ты ни одного мяча не отбил как следует. А ведь твоя машина стреляет медленнее, чем его. Твои-то мячи гораздо медленнее летят.
— Я знаю! — немного повысив голос, ответил я. И тут же снова промахнулся.
— Ну что же это такое?! — покачал головой Фрэнк. — Господи боже мой! Мяч же еле двигался, ну как можно было не попасть?!
Это меня просто взбесило. Я несколько раз взмахнул битой для разогрева и сосредоточился на игре.
Но Фрэнк не унимался: «Это проклятье. Бог оставил тебя…» Я не выдержал и заорал:
— Заткнись! Ты бубнишь у меня за спиной, и я никак не смогу сосредоточиться!
Фрэнк вздохнул и снова покачал головой:
— Кенжи, а ты слышал историю про Джека Никлауса? Есть такой известный гольфист. На одном из соревнований он готовился к решающему пату и так сосредоточился — что даже не заметил, как ветром у него сорвало с головы кепку. Вот это я называю «сосредоточиться»!
— Не знаю я никакого Джека Никлауса, — сказал я. — Просто помолчи, ладно? Очень тебя прошу. Если ты замолчишь, я покажу тебе, что такое хоум-ран. Прямо в табличку попаду!
Фрэнк хмыкнул, кивнул и произнес без всякого выражения:
— На что спорим, что не попадешь?
Мне такой поворот дел очень не понравился. Кто бы мог подумать, что Фрэнк из любителей побиться об заклад. Неужели он, скотина такая, заранее все просчитал, и весь разговор был просто вступлением, ненавязчиво подводящим к ключевой фразе: «На что спорим?»
«Вот урод», — подумал я, вглядываясь в его бесстрастное лицо. Но отступать было поздно.
— Ну давай поспорим на что-нибудь, — сказал я.
Подчеркнутое безразличие, написанное на роже Фрэнка, настолько взбесило меня, что я потерял способность трезво мыслить, которой так гордился.
— Кенжи, предлагаю следующие условия: если из двадцати мячей хотя бы один попадет в табличку — ты победил. Тогда я заплачу тебе за сегодняшнюю работу в два раза больше, чем мы договаривались. Но если ты ни разу в табличку не попадешь, тогда выигрываю я. И в таком случае считаем, что ты работал сегодня бесплатно. По рукам?
«По рукам», — чуть было не ответил я, но вовремя остановился.
— Так нечестно, Фрэнк.
— Почему это?
— Потому что если ты выиграешь спор, то весь мой заработок пропадает. Вся моя сегодняшняя работа — коту под хвост. А если выиграю я, то ты всего лишь заплатишь мне в два раза больше. Это нечестная игра.
— И что ты предлагаешь?
— Если я проспорил — то ты платишь мне за работу только половину суммы. Если ты проспорил — то я получаю двойную оплату. Логично, правда?
— То есть если ты победишь, то я должен буду тебе заплатить… двадцать тысяч плюс доплата за два часа — еще двадцать тысяч, это сорок тысяч. Умножить на два, получается восемьдесят тысяч йен. Так?
— Ага, — ответил я, немного удивившись, что Фрэнк так хорошо запомнил мои объяснения по поводу оплаты. Впрочем, это лишний раз доказывало, что он самый обычный американец. Заключив сделку, американец никогда не забудет ее условия. Каким бы он ни был пьяным, как бы ни кружилась у него голова от созерцания полуголых баб — все, что касается дела, он будет помнить до мелочей.
— Тогда твой вариант тоже нечестный. Потому что если ты выиграешь, то ты заработаешь лишних сорок тысяч, а я при своем выигрыше получаю прибыли только двадцать тысяч. — Сказав так, Фрэнк пристально посмотрел мне в глаза и вдруг выпалил:
— Да ты просто жмот!
Наверное, это все-таки была провокация. Я так и не понял. В любом случае я клюнул на эту удочку:
— Ладно. Тогда играем на тех условиях, которые ты вначале предложил.
Услышав это, Фрэнк криво усмехнулся. Он сказал, что заплатит за эту игру, и полез во внутренний карман пиджака за монетницей. Обкусанными ногтями выковырял из пластикового цилиндрика три монеты по сто йен и протянул мне. «Вон сколько у него мелочи. Почему же он не заплатил за пурикуру?» — подумал я, забирая у Фрэнка деньги.
— А сколько мячиков ты получаешь за триста йен?
— Тридцать.
— Ладно. Тогда первые десять — для тренировки, а начиная с одиннадцатого — играем на спор.
«Ты посмотри, он уже и посчитать все успел», — злобно подумал я. Хитрый какой попался. Надо с ним поосторожней. Он наверняка следил за этим полупрофи и заметил, что даже его центровые мячи до таблички «хоум-ран» не долетают.
Когда я приехал в Токио из Сидзуоки, первые четыре месяца я учился на подготовительных курсах и вдобавок подрабатывал носильщиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60