Если разумом он не понимал, что ему нужна Анна, нужны эти не совсем понятные ему и иногда просто смешные и неестественные люди, могучий инстинкт шептал ему: «Сиди тут. Это то, что нужно тебе. То место. Сиди тут. Это они. Именно этих людей ты искал безуспешно на заводах, на овощных базах, на дорогах Крыма, Кавказа и Азии. Сиди, молчи и учись». Так он и поступал. Игнорируя непрошеное сочувствие и иной раз насмешки. Лосиный Миша Басов был ироничнее всех. И не раз замечал на себе книгоноша его насмешливый взгляд.
…Брюки. Через дней десять Анна вдруг попросила его:
— Слушай, Эд, сшей брюки моему приятелю? Он худ как щепка, и обычная советская продукция выглядит на нем мешком. А его девушка, моя подруга Женя, хочет, чтобы Заяц выглядел красавцем. Сошьешь?
— С удовольствием, Анна. Пусть он купит 1 метр 20 сантиметров ткани, — отвечал лжец, подумав о том, что он помнит, в каких местах измерял его Максим, парень, пошивший ему хаки-джинсы. Конечно, ложью своей он сам создал себе ненужные хлопоты, подумал лжец, но выкрутиться он сумеет. Замерит приятеля Анны, возьмет материал и отвезет мерки и материал Максиму. Максим соорудит брюки, Эд вручит их приятелю Анны, и все останутся довольны.
Но насмешник-случай разыграл эту пьеску иначе. Когда получив у Юрки Кописсарова — брата несчастливого авантюриста Мишки — адрес юноши Максима, лжец добрался до красивой старой улочки и постучал в красивую, ставшую произведением абстрактного искусства, так она вылиняла, дверь одноэтажного дома, то вместо Максима к замершему со свертком в руках книгоноше вышла красивая, как и улица и дверь, старая женщина. «Ах, Максимчика на прошлой неделе забрали в армию! — сказала женщина радостно. И прибавила: — Слава Богу!»
Что сделал Максимчик, чтобы заслужить это «слава Богу!», Эдуард так никогда и не узнал. На красивой старой улице пахло красиво дымом, когда грустный книгоноша плелся к трамваю.
Других знакомых портных у него не было. Нормальный портной в ателье в те годы не умел да и не захотел бы сшить расклешенные брюки. Что делать? Когда Эдуард обратился за советом к Юрке Кописсарову, Юрка сказал, что других знакомых модных портных у него нет, и философски заметил: «Зачем врал?»
О том, чтобы вернуть материал Зайцу, не могло быть и речи. Это значило навеки уронить свое достоинство в глазах новоприобретенных друзей, а главное — Анны. Прослыть трепачом. Подумав, Эдуард решил сшить брюки сам. Прежде всего он в сотне точек измерил свои собственные расклешенные брюки и перенес размеры на бумагу. Получился чертеж брюк. Раиса Федоровна скептически наблюдала за действиями сына, разложившегося с бумагой, мелом, тканью и угольником на семейном круглом столе в единственной их комнате «Как же ты собираешься шить? Ты же не умеешь?» — заметила она. Однако ей, видимо, было интересно, как же сын ее выпутается из истории, о которой, обычно скрытный, он решил почему-то ей рассказать.
Конечно, он никогда не шил брюк, но иголку держать в руках умел. Несколько лет практики — подпольного, втайне от матери, зауживания штанин, сделали его вполне сносным передельщиком брюк. Еще у него был явный прирожденный талант чертежника, он хорошо понимал геометрию. Еще мальчиком он иногда умудрялся заработать пару рублей тем, что увеличивал соседкам по дому и даже, когда в конце концов его слава возросла, женщинам из других домов, выкройки из журнала «Работница». И вообще любые выкройки.
Вооруженный этими начальными навыками и здравым смыслом, затратив на свое предприятие сорок восемь часов (особенно трудно оказалось понять устройство карманов), он соорудил брюки. И мать, Раиса Федоровна, к собственному удивлению, обнаружила, когда сын надел их, что это хорошие брюки. Можно сказать, даже отличные брюки. Не желая сдавать позиций (в основном позиция сводилась к уверенности, что сын ее «ни на что путное не способен»), Раиса Федоровна все же спросила:
— А этот, как его, Заяц, действительно такого размера, как ты?
— Чуть худее… — буркнул сын.
В понедельник, отправляясь продавать народу книги, он захватил с собой новые брюки Зайца.
Худенький, с морщинистой физиономией Заяц, он же ученый физик Виктор Зайцев, белая и пышная жгучая брюнетка Женя Кацнельсон в черной шубке и Анна, в ярком цветами платке поверх грубошерстного пальто с меховым воротником, явились в обеденный перерыв. Так как в тот холодный зимний день книгоноше было позволено установить стол рядом с сорок первым магазином, то Заяц, с разрешения Лили, ушел в подсобку примерить брюки. Вышел Заяц из подсобки другим человеком.
— Заяц, какая у тебя прекрасная фигура! — закричала Анна. — Я всегда думала, что у тебя тощий торс и огромная жопа. А это, оказывается, вина ужасных твоих штанов. Какой ты молодец, Эд! — И Анна поцеловала Эда.
— Действительно, здорово… — сказал Заяц, разглядывая себя в стеклянную дверь. — Не ожидал. Сколько я тебе должен?
— Ничего, — сказал, смотря в сторону, книгоноша. Тогда он еще не умел брать с людей деньги за свой труд.
— Ну-ка, Заяц, повернись! — строго попросила Женя. Заяц послушно, но скорчив хмурую гримаску, повернулся. — Не слишком ли затянут зад? — обратилась Женя к книгоноше.
— Такой фасон, — вступилась за брюки Лиля-директриса, гордая талантливым подчиненным.
— Так сколько я тебе должен? — переспросил Заяц, дружески похлопав книгоношу по плечу.
— Ты же говорил семь рублей, Эд? — сказала Анна. (Может, он и сказал семь, нужно же было что-то соврать, сколько с него брал Максим, он забыл.)
— На… Спасибо огромное, старичок, — Заяц неловко сунул книгоноше в руку десятку.
— Сейчас я тебе сдачу дам… — книгоноша зашарил в карманах.
— Какую сдачу… Забудь… — теперь застеснялся Заяц. — Ты на обед идешь? Идем с нами в кафе. Я угощаю.
— Не знаю. Вообще-то нужно работать… — книгоноша оглянулся на директрису.
— Попроси Задохлика постоять за тебя час…
— Постою-постою… — согласилась Задохлик, высунувшись из-за портьеры, где она считала на счетах. Радостный книгоноша выскочил с приятелями из магазина, и они отправились в кафе на площади Гоголя обмывать первые сшитые им брюки. Так он стал портным.
После Зайца ему пришлось сшить брюки Кулигину, бывшему мужу Вики, бывшему любовнику Анны. Впрочем, в то время Анна, кажется, еще спала иногда с Толиком. А может быть, нет? Эду кажется, что да, но ведь он сам тогда еще не спал с Анной. Кулигин… человек в очках, человек с книгой… Умный Толик, остроумный Толик, все знающий Толик, обаятельный Толик… На одно отрицательное качество в Кулигине — он много пил — казалось, все остальные девяносто девять были исключительно положительные.
Прошло два с половиной года. Эд Лимонов, ставший старше и опытнее, сидит с друзьями в харчевне и, отвлекшись от общей беседы, размышляет о Кулигине, о человеке вообще, о человеке и его судьбе, о том, можно ли предугадать, кто получится из того или иного мальчика, юноши, подростка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
…Брюки. Через дней десять Анна вдруг попросила его:
— Слушай, Эд, сшей брюки моему приятелю? Он худ как щепка, и обычная советская продукция выглядит на нем мешком. А его девушка, моя подруга Женя, хочет, чтобы Заяц выглядел красавцем. Сошьешь?
— С удовольствием, Анна. Пусть он купит 1 метр 20 сантиметров ткани, — отвечал лжец, подумав о том, что он помнит, в каких местах измерял его Максим, парень, пошивший ему хаки-джинсы. Конечно, ложью своей он сам создал себе ненужные хлопоты, подумал лжец, но выкрутиться он сумеет. Замерит приятеля Анны, возьмет материал и отвезет мерки и материал Максиму. Максим соорудит брюки, Эд вручит их приятелю Анны, и все останутся довольны.
Но насмешник-случай разыграл эту пьеску иначе. Когда получив у Юрки Кописсарова — брата несчастливого авантюриста Мишки — адрес юноши Максима, лжец добрался до красивой старой улочки и постучал в красивую, ставшую произведением абстрактного искусства, так она вылиняла, дверь одноэтажного дома, то вместо Максима к замершему со свертком в руках книгоноше вышла красивая, как и улица и дверь, старая женщина. «Ах, Максимчика на прошлой неделе забрали в армию! — сказала женщина радостно. И прибавила: — Слава Богу!»
Что сделал Максимчик, чтобы заслужить это «слава Богу!», Эдуард так никогда и не узнал. На красивой старой улице пахло красиво дымом, когда грустный книгоноша плелся к трамваю.
Других знакомых портных у него не было. Нормальный портной в ателье в те годы не умел да и не захотел бы сшить расклешенные брюки. Что делать? Когда Эдуард обратился за советом к Юрке Кописсарову, Юрка сказал, что других знакомых модных портных у него нет, и философски заметил: «Зачем врал?»
О том, чтобы вернуть материал Зайцу, не могло быть и речи. Это значило навеки уронить свое достоинство в глазах новоприобретенных друзей, а главное — Анны. Прослыть трепачом. Подумав, Эдуард решил сшить брюки сам. Прежде всего он в сотне точек измерил свои собственные расклешенные брюки и перенес размеры на бумагу. Получился чертеж брюк. Раиса Федоровна скептически наблюдала за действиями сына, разложившегося с бумагой, мелом, тканью и угольником на семейном круглом столе в единственной их комнате «Как же ты собираешься шить? Ты же не умеешь?» — заметила она. Однако ей, видимо, было интересно, как же сын ее выпутается из истории, о которой, обычно скрытный, он решил почему-то ей рассказать.
Конечно, он никогда не шил брюк, но иголку держать в руках умел. Несколько лет практики — подпольного, втайне от матери, зауживания штанин, сделали его вполне сносным передельщиком брюк. Еще у него был явный прирожденный талант чертежника, он хорошо понимал геометрию. Еще мальчиком он иногда умудрялся заработать пару рублей тем, что увеличивал соседкам по дому и даже, когда в конце концов его слава возросла, женщинам из других домов, выкройки из журнала «Работница». И вообще любые выкройки.
Вооруженный этими начальными навыками и здравым смыслом, затратив на свое предприятие сорок восемь часов (особенно трудно оказалось понять устройство карманов), он соорудил брюки. И мать, Раиса Федоровна, к собственному удивлению, обнаружила, когда сын надел их, что это хорошие брюки. Можно сказать, даже отличные брюки. Не желая сдавать позиций (в основном позиция сводилась к уверенности, что сын ее «ни на что путное не способен»), Раиса Федоровна все же спросила:
— А этот, как его, Заяц, действительно такого размера, как ты?
— Чуть худее… — буркнул сын.
В понедельник, отправляясь продавать народу книги, он захватил с собой новые брюки Зайца.
Худенький, с морщинистой физиономией Заяц, он же ученый физик Виктор Зайцев, белая и пышная жгучая брюнетка Женя Кацнельсон в черной шубке и Анна, в ярком цветами платке поверх грубошерстного пальто с меховым воротником, явились в обеденный перерыв. Так как в тот холодный зимний день книгоноше было позволено установить стол рядом с сорок первым магазином, то Заяц, с разрешения Лили, ушел в подсобку примерить брюки. Вышел Заяц из подсобки другим человеком.
— Заяц, какая у тебя прекрасная фигура! — закричала Анна. — Я всегда думала, что у тебя тощий торс и огромная жопа. А это, оказывается, вина ужасных твоих штанов. Какой ты молодец, Эд! — И Анна поцеловала Эда.
— Действительно, здорово… — сказал Заяц, разглядывая себя в стеклянную дверь. — Не ожидал. Сколько я тебе должен?
— Ничего, — сказал, смотря в сторону, книгоноша. Тогда он еще не умел брать с людей деньги за свой труд.
— Ну-ка, Заяц, повернись! — строго попросила Женя. Заяц послушно, но скорчив хмурую гримаску, повернулся. — Не слишком ли затянут зад? — обратилась Женя к книгоноше.
— Такой фасон, — вступилась за брюки Лиля-директриса, гордая талантливым подчиненным.
— Так сколько я тебе должен? — переспросил Заяц, дружески похлопав книгоношу по плечу.
— Ты же говорил семь рублей, Эд? — сказала Анна. (Может, он и сказал семь, нужно же было что-то соврать, сколько с него брал Максим, он забыл.)
— На… Спасибо огромное, старичок, — Заяц неловко сунул книгоноше в руку десятку.
— Сейчас я тебе сдачу дам… — книгоноша зашарил в карманах.
— Какую сдачу… Забудь… — теперь застеснялся Заяц. — Ты на обед идешь? Идем с нами в кафе. Я угощаю.
— Не знаю. Вообще-то нужно работать… — книгоноша оглянулся на директрису.
— Попроси Задохлика постоять за тебя час…
— Постою-постою… — согласилась Задохлик, высунувшись из-за портьеры, где она считала на счетах. Радостный книгоноша выскочил с приятелями из магазина, и они отправились в кафе на площади Гоголя обмывать первые сшитые им брюки. Так он стал портным.
После Зайца ему пришлось сшить брюки Кулигину, бывшему мужу Вики, бывшему любовнику Анны. Впрочем, в то время Анна, кажется, еще спала иногда с Толиком. А может быть, нет? Эду кажется, что да, но ведь он сам тогда еще не спал с Анной. Кулигин… человек в очках, человек с книгой… Умный Толик, остроумный Толик, все знающий Толик, обаятельный Толик… На одно отрицательное качество в Кулигине — он много пил — казалось, все остальные девяносто девять были исключительно положительные.
Прошло два с половиной года. Эд Лимонов, ставший старше и опытнее, сидит с друзьями в харчевне и, отвлекшись от общей беседы, размышляет о Кулигине, о человеке вообще, о человеке и его судьбе, о том, можно ли предугадать, кто получится из того или иного мальчика, юноши, подростка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79