— Схамэнися Савэнко, схамэнися! Ще маеш время. Но прийде година и, як Тарас (Корнейчук указал через улицу на памятник другому Тарасу) Бульба стану судыть я тэбэ! Ну што, запрошу, помоглы тоби твои жыды? Схамэнися, Савэнко, не запизныся!
Ребята хохочут. Поворачиваются и идут к «Автомату».
— Что он там буровил о менструальной юшке, Викт'ор?
— Неграмотные пейзане утверждают, что, напоив мужчину менструальной кровью, возможно навечно приворожить его. Говорят, что это делают цыганки и еврейки…
— Ну и мракобес! Откуда он свалился на Сумскую, такой Корнейчук, из какой далекой деревни прибыл?
— Ты не бери в голову, Эд. Анна самая положительная и понимающая фройлайн, которую я встречал.
— У Анны нет национальности! — Эд вдруг разозлился на оставшегося в дверях пирожковой насосавшегося портвейна клопа. И на себя, за то, что не среагировал дать клопу в морду. Викт'ор среагировал, а он нет. Нужно было врезать за Анну. Правы и Генка и Бах — Эд Лимонов стал очень уж осторожным. То, что он боится попасть в руки мусоров — ясно, он — тунеядец и шьет, не платя налога. Однако его приятелям, может быть, кажется, что он трус. — Анна — выродок! Анна — шиза. У шиз нет национальности. Анна ненавидит своего дядю академика — благополучную суку и называет его «жыдом», Викт'ор… А этот урод!.. Бля, попадись он мне еще раз… — Эд останавливается и оглядывается назад, в сторону пирожковой.
— Успокойся, партгеноссе… То, чем ты сейчас занимаешься, у французов, язык которых ты изучаешь со мной за пятерку в неделю, называется «разговоры на лестнице». По-нашему «после драки кулаками махать». В следующий раз — бей. Не думай. Только и всего.
Викт'ор прав. Он старше Эда на шесть лет, но ближе к природе. Наш юноша, может быть, перегнул палку и стал слишком интеллигентен. Забыл простые законы Салтовки и Тюренки. Чтение книг и написание стихов развивают робость и замедляют мышечную реакцию, долженствующую быть немедленной. «Бить или не бить» — вместо простого животного рефлекса-решения становится философской категорией.
— Не терзайся, партгеноссе, — подбадривает его опять Викторушка. — Ты ударил, я ударил, какая разница. Главное, он получил свое. Вот Бах не мог наказать Черевченко, твой новый приятель, как ты знаешь, на полторы головы выше Баха и здоровый лоб, мы его побили — «СС».
— Насколько я знаю, он от вас сбежал.
— Сбежал потом, но побить мы его успели. Фима сбил его с ног, а Полюшко наш битловскими сапожками по ребрам его бил и приговаривал: «Не будешь стишки писать, не будешь стишки писать!» — Викт'ор хохочет. — Только после хорошей порции сапожек по ребрам морячок вывернулся и, оттолкнув Фиму, сбежал в парк. Быстро бегает твой приятель…
— Ты что, меня осуждаешь, Викт'ор? Бах с Сашкой давно помирился.
— Помирился, — согласился Викторушка и сплюнул, — а зря. И человек он хуевый, и поэт говенный. Ирке баховской хуйню какую-то о Шляпном переулке, где Ирка живет, сочинил. Мне Бах показывал. Придумал, что якобы Есенин себе в Шляпном переулке, шляпы покупал. Вот за есенинские шляпки его Полюшко сапожками и потюкал. — И, остановившись у входа в «Автомат», Викт'ор изобразил озабоченного обрабатыванием ребер Сашки Черевченко мсье Бигуди. — «Не будешь стишки писать… Не будешь стишки писать…»
17
Весной 1967 года Сашка Черевченко взял Эда с собой в командировку. Почему? Просто по своей прихоти, очевидно. Сашка как раз тогда получил премию Ленинского комсомола и стал специальным корреспондентом киевской газеты «Правда Украины» в Харькове. Чтобы понять значение этого поста, достаточно отметить здесь, что «Правда Украины» — это эквивалент газеты «Правда» на территории Украинской ССР. Сашке только что исполнилось 26 лет.
Какие именно нити вдруг связали совсем неофициального Эда Лимонова и сверхофициального Сашку Черевченко, посвятившего последний сборник стихов экипажу крейсера «Дзержинский», на котором Сашка служил по окончании Севастопольского военно-морского училища и с которого он был комиссован по состоянию здоровья? Большой знак вопроса. Что вообще связывает людей? Взаимная симпатия?
Эд постоянно сотворял себе кумиров. Устаревший, не оправдавший надежд или уличенный в жульничестве кумир безжалостно свергался, и его место занимала свеженькая статуя. Сашка заменил Эду Мотрича, разложившегося у него на глазах и превратившегося в полубродягу-алкоголика, вымогателя рублей или даже двадцати копеек у знакомых. Стихи теперь служили Мотричу средством добычи алкоголя. Все без исключения человеческие существа имеют, как и растения, свои годы роста, буйного цветения и затем усыхания или загнивания, если почва слишком влажная и жирная. Заласканный и декадентами и официальными, Мотрич в 1967 году начинал день с обхода Рымарской и Сумской в поисках опохмелки. Впоследствии в Москве — столице нашей родины — Савенко-Лимонов встретил местных Мотричей и вовсе не был удивлен, когда жизнь проиграла перед ним опять и опять тот же вариант судьбы поэта.
Как и человеческому растению Владимиру Мотричу, Сашке Черевченко было назначено его, Сашкино, время цветения и увядания. В 1967 году Сашка цвел. Высокий, «длина шага» у Сашки выражалась куда более значительной цифрой, чем у всех других брючных клиентов Эда, широкоплечий, широкоротый, с шапкой светло-русых кудрей, Сашка добровольно, как мы увидим, полез в пасть к удаву, согласился послужить привередливому юноше кумиром. В биографии Эдуарда Савенко-Лимонова не раз появлялись уже и будут появляться могучие фигуры как бы старших братьев — указатели пути. Геннадий Гончаренко продержался в кумирах дольше других, но к весне 1967 года Эд уже убедился в Генкиной несомненной слабости. Без кумира Эдуард Лимонов жить не умел. Так Сашка стал его новым старшим братом.
Статую нового кумира, однако, с самого начала раскалывала видимая Эду трещина. Сашкины стихи, хотя и небесталанные, Эду не нравились. Они казались ему слишком обыкновенными. Ну, стихи о море, ну и что? Пусть в сухопутном Харькове стихи о море и звучат романтичнее, чем в приморских городах. Были среди стихов Сашки очень лиричные, грустные стихи. Ну и хули из этого. Тысячи людей пишут такие обычные прелести, думал Эд, наблюдая за своим временным героем. Уже понимая, что и этот долго не удержится в героях.
Здесь уместно будет привести образчик творчества молодого лауреата премии Ленинского комсомола:
Когда пустеют пляжи
Крепчает ветерок
Когда у мыса пляшет
Единственный буек…
Я снаряжаю яхту
Бросаю в форпик плащ
И приезжаю в Ялту
И прихожу на пляж…
Плавучая пустыня
Республика медуз
Осколки грампластинок…

* * *
Ну и пустые пляжи, и осколки, и что? Большое дело! Все равно Сашкин молодой человек, высадившийся на ялтинский пляж с яхты, виделся Эду обычным ручным дисциплинированным советским молодым человеком, а, увы, не страшным малайским пиратом, и даже не романтическим героем, скажем, Багрицкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79