Он опять склонился к клумбе. Серые с голубыми прожилками камни, казалось, не изменились. Стыки все еще такие же грубые, несмотря на пятнадцать лет, что прошли с тех пор, как он соорудил оградку. Что же, пятнадцать лет для камня ничто. Или для пилота-переходника, подсказал ему внутренний голос. Он отбросил эту мысль и сосредоточился на оградке. В некоторых местах щели получились малость шире, чем лезвие ножа, который отец использовал как мерку, но ненамного. Элсин просто-напросто улыбнулся, сказав: «Достаточно близко к идеалу. Ты запомнишь, что на некоторых участках не справился с заданием, а это само по себе дополнительное наказание». В тот раз он всего лишь испытал облегчение.
Теперь он поглядел на щели меж камней, недостаточно узкие, и рассмеялся. Но сейчас он понял, что имел в виду отец. Тристин почти жаждал переложить камни. Он беззаботно рассмеялся, прежде чем подобрать три тяжелых мешка и направиться через самшитовый лабиринт к невысокому дому из камня и дерева, поставленному посреди сада. То, что дом крупней и просторней, а такой эффект достигается перспективой, никто бы не догадался, пока не попал внутрь. Тристин задумался, отражает ли это суть всех Десоллов, или подобный образ – лишь пустое тщеславие. И что там происходит, в глубине здания?
Он опять остановился, когда поравнялся с кедром бонсаи. Тем самым и не тем самым. Когда бы Тристин ни являлся домой, кедр был тот же и немножко другой. Еще один образ? Кивнув своим мыслям, Тристин быстро зашагал по мощенной камнем тропе, упиваясь духом сосен и тяжелым, но отдаленным ароматом ранних роз. А не мешкал ли он в саду, любуясь растениями, потому что боялся скрытого смысла послания, полученного от отца?
Обведя сад еще одним коротким взглядом, Тристин постучал в дверь и подождал. Постучал снова. Дубовая дверь открылась. Белокурая женщина в форме Службы улыбнулась Тристину.
– Салья? Это на тебя отец намекал в послании? А я так беспокоился.
– Дурачок! – Сестра обняла его, прежде чем он успел войти, его мешки рассыпались по камням, когда и он стиснул ее в объятиях. Затем она отстранилась и поглядела на его парадную зеленую форму Службы.
– Ты этого и впрямь добился. Офицер, пилот Десолл.
– Я всегда говорил, что так и будет, – заметил Элсин из прихожей.
Тристин насмешливо сверкнул глазами.
– Ну и встревожил же ты меня своим посланием.
– А ты всех нас встревожил своей пилотской подготовкой, – заявила сестра.
– Дайте человеку войти, – предложила Нинка. – Вы разбросали его имущество по всему парадному крыльцу.
Тристин подобрал наплечную и полетную сумки, а Салья подняла вещмешок и последовала за братом в нижнюю спальню, ту, что за кабинетом.
– Не могу поверить, что ты здесь, – сказал он сестре, ставя свои пожитки у дверей чулана.
– А я, что ты здесь. – Ее темно-синие глаза изучали его. – Мой брат. И уже не братец-малыш.
– Я все еще твой младший братишка.
– Спасибо.
Они внимательно глядели друг на друга.
– Думаю, у мамы припасены кое-какие лакомства. И ждут уже день-другой. – Салья вышла из комнаты и поднялась на полмарша по ступеням. Тристин задержал взгляд на обстановке. Узкая кровать, чуть пыльная деревянная модель древнего корвета, висящая над столом, где когда-то стояла его школьная консоль. Наконец он насытился созерцанием прошедшего детства и последовал за Сальей.
Когда они добрались до большой комнаты, мать поставила поднос с пирожными-малютками на стол, где уже красовались дымящиеся чайнички как с зеленым, так и с черным чаем на старых резных деревянных подставках.
– Приятно выглядит, – заметил Тристин.
– Было еще лучше. Твоя мать почти весь прошлый день провела, выпекая, начиняя, поправляя и нарезая.
– Я чуток помогла, – добавила Салья.
– И съела не меньше, чем сделала, – глаза Нинки блеснули.
– Я по себе знаю, как она по такому истосковалась, – вмешался Тристин, взяв чайник с зеленым чаем и наполнив тяжелую зеленую кружку. – Не могу себе представить, чтобы пища на станции Хелконьи шла в какое-то сравнение с той, что готовят у нас на кухне. – Он обернулся к сестре. – Зеленого или черного?
– Зеленого.
Наполнив кружку сестры, он посмотрел на отца.
– А тебе налить?
– Да, черного.
После этого Тристин налил чаю и для матери. Она никогда не любила черный чай и называла его пахучей водицей.
– Пожалуйста.
– Он все еще сперва наливает чай себе, но хотя бы научился наливать всем другим, прежде чем проглотит свой, – ухмыльнулась Салья.
– Я тоже тебя люблю.
Они сидели вчетвером на капитанских стульях вокруг стола светлого дерева. Элсин поглядел на сына.
– Как чувствуешь себя, став дипломированным пилотом?
Тристин дожевал шоколадный кекс с орехами и пригубил чаю, приподняв руку.
– Да пусть он сперва немного поест, дорогой. Он ведь не исчезнет завтра.
– С этой Службой никогда не знаешь. – Салья бросила взгляд на полуоткрытую скользящую дверь в средний сад, вобрав глазами быстро движущиеся за деревьями облака.
– Чувство как чувство, ничего особенного, разве что оглядываешься на прошлое и понимаешь, что делаешь нечто такое, чего раньше себе и представить не мог.
– Например?
– Ставишь две сотни тонн пластика, металла и композита у никелево-железного астероида и паришь там во тьме при нескольких градусах выше абсолютного нуля. – Тристин вновь отпил чаю и задержал чашку у носа, дабы пар обволок лицо. Вдыхая аромат, закрыл на миг глаза.
Салья подняла пирожное с лимонным кремом.
– Вот эти хороши.
– Не ешь слишком много, – предупредил Элсин, – у меня в запасе особенный обед.
– Мы поедим позже. Как всегда.
Элсин тихо поднялся и, подхватив оба чайника, с зеленым чаем и черным, понес их обратно на кухню.
– Как я понимаю, нам нужен еще чай.
– Как твои проекты? – Тристин попивал черный чай.
– Продвигаются, – Салья помедлила и пригубила из кружки. – Воздушные споры превзошли все ожидания, они начинают достигать верхних слоев тропосферы, разве что в действительности ее нельзя так назвать. И мы добиваемся некоторого охлаждения с помощью водяных комет, хотя прямо сейчас все, что остается после их переправки, просто испаряется. И все-таки количество пара иногда превышает абсорбирующую способность поверхности. А высокотемпературные жучки, которых мы распространяем по скалам, начинают выдавать свободный кислород и снижать уровень угарного газа…
– Когда там можно будет жить?
– Эта программа долгосрочная. Буквально долгосрочная. Скажем, через восемьсот лет, если повезет.
Мать покачала головой.
– Не так худо, – заметила дочь. – Прежде всего, Хелконья высоко стерильная планета. То есть, все, что мы делаем, не создает непредвиденных экологических узлов. Вдобавок, есть этические соображения…
Тристин кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85