Он стоял на коленях в центре пентаграммы и слушал шелестящий голос тени.
– Дело сделано, господин. Могу я получить плату?
– Там, на столе, – ответил Эмил не поднимая глаз. – Ешь и уходи.
Послышались долгие хлюпающие звуки, потом по полу со звоном покатилась пустая чаша, и все стихло.
Эмил поднялся. Его шатало от потери крови и нервного напряжения. Он посмотрел на оплывшие свечи, на свои испачканные руки и рассмеялся. В пустой темной комнате этот смех прозвучал жалко, совсем не радостно, победители так не смеются. «Я убил в себе человека», – подумал колдун, упал на кровать и уснул.
Спал он долго, крепко, спокойно. Без сновидений и кошмаров. Иногда сквозь сон прорывались какие-то посторонние звуки – плач, шелест голосов, стук (кажется, стучали к нему). Но Эмил не отвечал и соизволил проснуться, только когда солнце стало бить в глаза.
Вставать не хотелось. Он повалялся еще немного в теплой постели, рассматривая солнечные лучи, играющие на вышивке полога, вспоминая, что же произошло вчера. Такое приятное, долгожданное… И наконец сообразил – ах да! Он стал свободен.
Эмил лениво огляделся по сторонам, увидел круг пентаграммы, огарки свечей, пустую чашу, ритуальный кинжал с пятнами крови на лезвии. Поморщился – что за бардак! И вонь отвратительная, как на скотобойне. Создания тьмы всем хороши, вот только к их запаху нужно привыкнуть. Колдун поднялся, ногой отшвырнул под кровать чашу из-под жертвенной крови, закрыл ковром пентаграмму, распахнул окно, снял засов с двери и снова завалился на постель. Решительно дернул за шнурок звонка. Подождал. Убедился, что на его призыв никто не откликается, и дернул еще раз…
Наконец дверь приоткрылась, и в комнату заглянула заплаканная мордочка горничной с распухшим от слез носом и губами.
– Господин Эмил, – пробормотала она всхлипывая.
– Где тебя носит?! – заговорил колдун, старательно подражая гневным интонациям Буллфера, – Сколько можно ждать!
– Но господин…– залепетала она.
– Принеси завтрак. Я буду есть здесь.
– Но…
– Живо!
Девица исчезла, а Эмил снова прилег, блаженно жмурясь на солнце. Ничего, скоро они все поймут, кто здесь настоящий хозяин.
Дверь распахнулась во второй раз, но вместо служанки с подносом в комнату вошла баронесса. Бледная, в черном шелковом платье. За ее спиной маячила испуганная мордочка горничной.
Молодой колдун приподнялся, предчувствуя неприятный разговор.
– Эмил. – заговорила баронесса сухим голосом. – Твой отец умер сегодня ночью.
– Да ну?! – отозвался ее сын равнодушно, – С чего бы это?
– Эмил! – воскликнула леди Диана, и ее белое лицо слегка порозовело.
– Мама, давай не будем ломать комедию, ладно? Ты знала, что я терпеть его не мог и не стану сокрушаться по поводу его неожиданной, но весьма удачной кончины.
Несколько мгновений леди Диана смотрела на своего сына, который повзрослел за одну ночь и стал еще более чужим.
– Как ты можешь?..
– Могу, – полудемон зевнул, прикрывая рот рукой, на которой сверкнул изумруд, похожий на зеленый зловещий глаз. – Я так устал притворяться милым, послушным мальчиком! Ну, чего ты от меня хочешь? Что нужно сказать? Да, мне жаль, что ты расстраиваешься из-за его смерти. Но он был дрянным человеком, мама, я рад, что он умер. Туда ему и дорога.
– Эмил, – как-то странно сказала баронесса, и молодому колдуну не понравился ее пристальный взгляд. – Скажи мне, ты знаешь что-нибудь о том, что произошло сегодня ночью?
– Только то, что ты мне сказала, – легко соврал он. Времена, когда он краснел под взглядом матери, говоря неправду, давно прошли.
– И ты ничего не слышал?
– Нет. Я спал. Очень крепко, – юноша широко улыбнулся, и в лице матери как будто что-то дрогнуло, смягчаясь. Но только на мгновение. Ее взгляд, скользнувший по полу, вдруг замер, баронесса быстро наклонилась и подняла какой-то предмет, держа его двумя пальцами.
– Что это?
Эмил выругался про себя, увидев ритуальный кинжал с рукояткой из черного дерева, руническими символами и Пятнами засохшей крови на клинке.
– Ничего, – ответил он, выхватил кинжал из рук матери и сунул его под подушку, – Ничего особенного. Я просто…
– Эмил! Хватит! Ты лжешь! Постоянно лжешь. Я не верю ни одному твоему слову! Ты занимаешься черной магией?! Отвечай!
– Мама, не кричи на меня, – сказал он грубее, чем хотел, и тут же добавил мягче, спокойнее: – С некоторых пор я ненавижу, когда на меня повышают голос.
Баронесса холодно смотрела на сына, и не чувствовалось в ней ни печали, ни прежней нежности. «Неужели они собирается спорить со мной? – удивился про себя Эмил. Нет, это пройдет. Наверное, она все же привыкла к этому чванливому идиоту. Но она поймет, что со мной ей будет лучше…»
– Мама, все будет хорошо, – сказал он как можно ласковее. – Не волнуйся.
– Нет, не будет, – ответила она жестко и вышла из комнаты. За ней, опасливо оглядываясь через плечо, побежала служанка.
Ну ясно, завтрака он не дождется. Эмил вскочил, пнул ковер, неровными складками лежащий на узоре пентаграммы, и лично отправился на кухню.
Приятно было видеть, как слуги шарахаются от него, провожают долгими испуганными взглядами. Неужели подозревают своего молодого господина в смерти барона? Да от Эмила все еще тянет кровью и смертью, запахом, который долго не выветривается после общения с потусторонними силами. А люди это чувствуют, и теперь всегда будут сторониться его…
Похороны барона прошли тихо.
В светлой часовне было совсем мало народа. Только слуги, баронесса, Эмил и какой-то дальний родственник Генрика – господин в дорогом камзоле, сшитом по последней моде, в неимоверно узких штанах и остроносых туфлях Он со скукой оглядывался по сторонам, рассматривал картины на стенах и с трудом сдерживал зевоту. Несколько раз Эмил ловил на себе его взгляд, загорающийся любопытством, но делал вид, что не замечает этого.
Колдун стоял в стороне, у колонны, прислонившись плечом к теплому мрамору. Он смотрел на знакомые с детства лица слуг, выражающие почтительную печаль, на фрески, изображающие прекрасных белокрылых ангелов, поднимал взгляд к потолку, откуда сквозь прозрачные витражи лился яркий солнечный свет.
Часовня строилась так, чтобы там всегда было светло – много света, много солнечных лучей – считалось, что так ангелам будет легче забирать душу умершего.
«Если будет что забирать», – ехидно подумал Эмил.
Откуда-то лилось негромкое мелодичное пение, без слов, один голос, то взлетающий под самый купол, то струящийся, словно тающий вдали. Голубоватый дымок ароматических курений вился между колонн, от него немного кружилась голова.
Баронесса стояла у гроба, опустив лицо, прикрытое черной вуалью, и беззвучно шептала что-то. Наверное, молилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115