Он увидит все сам, сам оценит все отрасли образованности и тогда уже собственными руками перенесет их в родную страну. Для счастья подданных своих он не пожалеет ничего, он подвергнется не только всяким трудностям, но даже и всяким опасностям.
Да, друзья мои, он решился - и русские услышали новость, никогда прежде не слыханную в отечестве нашем: царь отправился в чужие края! И подумайте, каким образом - без малейшего признака той пышности, с которой государи русские обыкновенно показывались народу, даже скрыв это знаменитое достоинство под именем и одеждой простого дворянина посольства, отправлявшегося в Вену для переговоров с императором о войне против турок. Он сделал это для того, чтобы избавиться от всех торжественных встреч, всех тягостных церемоний, отнимающих так много времени у того, кто каждую минуту свою желает употребить на что-нибудь полезное.
Поручив управление столицей и всем государством одному из достойнейших вельмож того времени - князю Феодору Юрьевичу Ромодановскому, Петр выехал из Москвы со всем посольством 7 марта 1697 года. Первым послом был наместник новгородский, генерал-адмирал Лефорт, вторым - сибирский наместник Феодор Алексеевич Головин, третьим - думный дьяк Возницын. Сам же царь назывался просто дворянским десятником Петром Михайловым.
Свита посольства была многочисленна. Кроме всех чиновников, в ней было еще двадцать пять молодых людей из знатных фамилий, назначенных в это путешествие для усовершенствования себя в науках. Между ними отличался - не породой, а редкими способностями и умом - Александр Меншиков. Это был любимец царский. Петр увидел его в первый раз в доме Лефорта, где Меншиков служил простым мальчиком. Ловкость и проворство его так понравились проницательному государю, что он взял его к себе и сначала сделал своим камердинером, потом записал в потешную роту и наконец так полюбил умного Алексашу (так Петр называл Меншикова), что почти ни на минуту не отпускал его от себя и приказал ему даже спать в одной с ним комнате. Вы часто будете слышать об этом Алексаше, милые читатели, он станет впоследствии князем, знаменитым полководцем и министром Петра, но теперь это еще только молодой человек, любящий до обожания великого благодетеля своего, страстный к ученью и восхищенный мыслью ехать в чужие края и увидеть все, что в них есть любопытного.
Проницательный Петр не ошибся, приготовясь к неприятностям, какие могли случиться с ним в этом путешествии. Они начались с первых шагов его за границу России. Вы помните, с каким неудовольствием обитатели берегов Балтийского моря, эти прежние враги-соседи, а теперь добрые соотечественники наши - лифляндцы и эстляндцы всегда смотрели на старания государей русских образовать своих подданных? Вы помните, как последние рыцари Ливонии остановили всех иностранцев, выписанных из чужих краев Иоанном IV? Итак, удивительно ли, что и потомки их так же угрюмо смотрели на знаменитое посольство, ехавшее как будто на завоевание всех наук и искусств образованной Европы! Петр и его непросвещенная Россия уже были страшны для соседей своих. Что же было бы, если бы необыкновенный гений государя соединился с образованностью народа? Такое соединение предвещало слишком великое могущество - лифляндцы и шведы боялись его, и жители Риги осмелились явно показать послам свое нерасположение. Генерал-губернатор их граф Дальберг не только смотрел за ними, как за людьми опасными, но даже совершил в отношении Петра непростительную грубость. Однажды любопытный царь хотел осмотреть городские укрепления и измерить глубину рвов. Что ж? Ему не только не позволили сделать этого, но дерзкие часовые даже чуть было не выстрелили в него из ружей. Тогда Петр сказал примечательные слова, в самом деле исполнившиеся впоследствии: «Не хотят, чтобы я видел укрепления Риги, - я надеюсь некогда увидеть их с меньшим для меня затруднением и отказать шведскому королю в том, в чем отказывает мне нынче Дальберг».
Чем далее ехал Петр, тем радушнее встречали его: с отдалением исчезала зависть, с которой смотрели на молодого царя соседи, боявшиеся в нем будущего победителя своего, и потому в Митаве, Кенигсберге, Берлине и Ганновере уже с удовольствием показывали ему все достойное интереса. В Берлине он особенно занимался военным искусством, в Ганновере был у двух тамошних принцесс, которые оставили любопытное о нем описание. Если вам хочется знать, дети, каков был наш Петр во время этого первого путешествия своего в чужие края, то скажу вам, что одна из принцесс, угощавших государя, как будто предчувствуя желание ваше, описала в истории своей жизни примечательный день, проведенный ею с Петром, и вот что говорит о нем: «Петр имеет видный рост и привлекательное лицо, ответы его скоры и всегда удачны. Он небольшой охотник до музыки, но более всего любит кораблестроение и фейерверки. По словам его, он знает довольно хорошо четырнадцать ремесел, и в доказательство этого показывал нам руки свои, покрытые мозолями. По просьбе нашей царь послал за своими музыкантами и танцевал с нами русский танец. Странно было видеть, как он то целовал, то щипал четырех карликов своей свиты, а десятилетнюю принцессу Софию-Доротею поднял за голову вверх: это очень испортило головной убор ее. Он очень добрый государь, - говорит в заключение принцесса, - но, по обычаю своей страны, обходится со всеми уж слишком без чинов. При лучшем воспитании ничего недоставало бы к его великим достоинствам, потому что в нем заметно много ума и много хороших качеств».
Неудивительно, что немецкая принцесса находила недостатки в воспитании Петра. Замечания ее были отчасти справедливы: воспитание Петра, с тех пор как сестра его сделалась самовластной правительницей царства, оставлено было в большом небрежении, и если после коронования своего он имел учителей, то это были только такие, которых он сам выбирал себе. В науках необыкновенный ум его делал удивительные успехи, несмотря на все препятствия, какие мешали ему образовываться, и потому принцесса, вероятно, говорила не об этой части воспитания, а о той, которая касается светского образования. Вероятно, наш откровенный Петр не обращался так чинно, не кланялся так ловко и не говорил так вежливо, как немецкие принцы. Это не могло быть иначе. Когда было ему учиться этому? Ум его был беспрестанно занят каким-нибудь важным делом. Да притом и в России в то время еще не обращали внимания на эту светскую образованность. Стало быть, принцессы могли бы извинить этот небольшой недостаток Петра, и они, конечно, сделали это. К тому же быстрый ум его с такой легкостью понимал все хорошее, что безо всякого сомнения, проезжая назад мимо Ганновера, он уже удивил принцесс как переменой своего обращения, так и необыкновенными успехами своими во всех науках и искусствах, которыми он занимался во время путешествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126