Петр, со своей стороны, точно так же восхищался англичанами и всем, что видел в Англии. Как часто, проводя целые дни в лондонском адмиралтействе он говаривал новым друзьям своим - адмиралам Кармартену и Митчелю: «Без Англии я был бы плохой мастер!» А когда эти адмиралы вздумали однажды показать морские маневры, то Петр был так восхищен совершенством английского флота, что от души вскричал: «Если бы я не был царем в России, то желал бы быть адмиралом в Англии!»
Возвращаясь в апреле в Голландию, царь был в большой опасности: сильная буря задержала его в море на четверо суток. С ужасом глядя на высокие волны, бросавшие во все стороны царскую яхту, спутники Петра уже приходили в отчаяние, но герой, не боявшийся никаких опасностей, сохранил присутствие духа и в этом случае и, ободряя испуганных улыбкой, шутливо говорил им: «Чего вы боитесь? Слыханное ли это дело, чтобы царь русский утонул в немецком море?»
Из Голландии Петр намерен был ехать в Италию через Вену. В этом городе ему надобно было переговорить с императором Леопольдом о турках, с которыми русские все еще вели удачную войну, между тем как австрийцы желали мира. Леопольд принял и угощал знаменитого путешественника с тем же радушием и уважением, какие ожидали его во всяком государстве. Между всеми праздниками, данными в честь его в Вене, особенно примечателен был маскарад 1 июля. Император, все семейство его и триста придворных особ представляли ремесленников и крестьян всех народов. Петр был в платье фрисландца, фрейлина Турн, занимавшая место его дамы, - фрисландки. Оба государя были очень веселы на этом простом и в то же время необыкновенном празднике. Император предложил гостю своему, все еще считавшемуся дворянином посольства, выпить за здоровье царя московского. «Выпьем, - сказал Леопольд, - мне известно, что вы знаете этого государя!» - «С лица и с изнанки!» - отвечал фрисландец.
Дружеское расположение Леопольда к Петру приметно было и во время переговоров их о делах турецких, и, соглашаясь на мир с султаном, он желал того же, что и Петр: чтобы все места, завоеванные русскими, остались во владении их.
Имея основательную надежду на этот мир и, стало быть, на совершенное спокойствие своих подданных, царь с большим удовольствием думал о своем скором путешествии в Италию, так давно прославленную историей, Италию, знаменитую воспоминаниями, очаровательную красотами природы. Уже все распоряжения к отъезду посольства были сделаны, как вдруг приехавший гонец от князя Ромодановского привозит известие о новом ужасном бунте стрельцов. Ромодановский, которого Петр, оставив в Москве на своем месте, называл князем-кесарем, вице-царем и даже царским величеством, писал донесение свое в таком расстроенном состоянии духа, что государь ясно видел опасность, угрожавшую столице его. Отложив путешествие в Италию, он поспешил возвратиться в отечество.
Причины этого нового и последнего бунта стрельцов были все те же, что и прежде: досада их на новый порядок, заводимый в войске, на предпочтение, какое Петр явно отдавал перед ними полкам, образованным по-европейски, и страх, что он, возвратясь из чужих краев, начнет еще более заботиться о преобразовании, которое они ненавидели. Эта ненависть происходила вот отчего: многие из них имели странную мысль, что просвещение вредит благочестию и что чем более люди занимаются учением, тем менее думают о Боге. Такая мысль, во всяком случае неосновательная, - может ли что-нибудь более наук и образования дать нам понятие о Боге и его чудесных творениях! - была совершенным несчастьем для народа, который имел столько набожности, как наши предки. Она заставляла некоторых суеверов не любить Петра, принуждавшего их к учению.
Враги Петра умели пользоваться этим несчастным заблуждением, и вы видели уже, милые читатели, сколько бед происходило оттого в правление властолюбивой царевны Софии. С тех пор как стены монастырские разлучили ее со светом, Россия сделалась спокойнее, и все думали, что прежняя правительница, отказавшись от всех безрассудных замыслов, оплакивает в уединенной келье монахини несчастные ошибки свои. Но не то делала София: под монашеской рясой ее все еще билось сердце гордой княжны, все еще таилась надежда отнять у брата престол его. Однако она не смела предаваться этой надежде с прежней уверенностью и, может быть, не решилась бы ни на что, если бы путешествие Петра в чужие края не увеличило недовольства народа и не ободрило любимцев Софии - дерзких стрельцов. Государство оставалось полтора года без царя В это время злые неприятели Петра много могли сделать вреда и вот что сделали.
Почти все начальники стрельцов, преданные Софии, старались, каждый в своем полку, уверять своих подчиненных, что Петр, возвратясь из путешествия, обратит всех их в правильное войско и вообще заведет во всем европейский порядок. Такими уверениями немудрено было внушить им самые отчаянные намерения. Мысль, что не только царевна София, но даже и супруга Петра царица Евдокия Феодоровна, так же, как и стрельцы, ненавидевшая новые обычаи и просвещение, была на их стороне, еще более подкрепляла дерзость бунтовщиков. В совете их замышляли на жизнь Петра при возвращении его из чужих краев и положили сделать Софию правительницей государства до совершеннолетия царевича Алексея, восьмилетнего сына Петра, и уничтожить все новости, введенные им в правление, войско и нравы русских.
С такими ужасными намерениями стрелецкие полки, расположенные по разным городам, пошли к Москве, чтобы соединиться там со своими главными товарищами, но храбрость и присутствие духа генералов Шеина и Гордона спасли столицу и усмирили бунтовщиков незадолго до приезда государя. Следствие о преступлениях их началось уже при нем, и открываемые подробности их замыслов были так ужасны, что надобно было Петру, милосердному даже к врагам своим, показать чрезвычайную строгость: виновные наказаны были так, как заслуживали их злодейские намерения. В сильном негодовании на преступников, так хладнокровно сговорившихся истребить все, что он с такой заботливостью приготовил для счастья любимого народа, все драгоценные плоды его тяжких трудов, его беспрестанных пожертвований, Петр готов был осудить на смерть всех до последнего из ненавистных стрельцов, но достойный наставник и друг его добрый Лефорт склонил к жалости оскорбленное сердце, и казнены были только самые виновные. Правда, их было очень много. Государь пощадил и сестру свою: она жила по-прежнему в монастыре. Но оставить ее вовсе без наказания казалось несправедливостью для Петра, в высочайшей степени правосудного, и он наказал ее следующим образом: перед окнами монастыря ее поставлены были виселицы, на которых повесили самых виновных и самых преданных ей преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126