..
— Сергач! Взялся рассказывать по порядку, будь любезен, придерживайся хронологии.
— Буду любезен, но и ты не перебивай меня лишний раз, договорились? А то сегодня... то есть вчера, все кому не лень обрывали меня на полуслове, и сегодня опять то же самое начинается... Итак, выяснил мужик с ремешком, что я не вру...
— Как выяснил? Конкретнее опиши.
— Блин! Ну я ж просил не перебивать, а? Очень просто выяснил — в компьютерной базе данных имелась моя фотография. Солидно, да? Короче, я один остался в приемной, украдкой взглянул на монитор, подивился своей фотке, прочитал подпись под фотографией — все как положено, «Сергач И.К., владелец частного предприятия „Альфхейм“, прорицатель», — а охранник тем временем сходил, доложил обо мне Велиару. Вернулся минуты через полторы, пропустил к самому. Захожу — большущая комната, письменный стол у дальней от входа стены. На столешнице обычные письменные принадлежности, за столом сидит, как после выяснилось, Велиар, под ним вращающийся стул на треноге, и больше никакой мебели, представляешь? Ковровая дорожка поверх елочки паркета, стены белые, лампы дневного света под потолком, черные шторы на окнах, полная стерильность. Не за что глазом зацепиться, кроме как за икону Иуды. Не перебивай! Сам объясню, что за икона. Вообрази: висит в углу, косо под потолком лакированная доска, метр на метр. В стиле иконописина доске изображен Иуда Искариот, повесившийся на осине. Честно признаться, я не сразу догадался, что это Иуда, сначала думал, это какой-то малоизвестный мученик, но разглядел под ногами повешенного горсть сребреников и запоздало сообразил... Впрочем, может, это вовсе и не Иуда, может, я и ошибся, не знаю...
Игнат отхлебнул потеплевшей колы. Пользуясь паузой, Архивариус попросил:
— Опиши Велиара поподробнее.
— Когда я вошел, кроме Велиара, там оказался еще один кадр — смуглый паренек, лет этак тридцати, высокий, спортивный брюнет весь в черном. А Велиар выглядит, как поп-расстрига, — борода лопатой, патлы до плеч. Во что одет, ты знаешь, я не запомнил. Неброско прикинут, во что-то серое... Я зашел, брюнет в черном сразу же за дверь, и мы с Велиаром остались тет-а-тет. Он за столом сидит, а я перед ним на ковровой дорожке по стойке «смирно», будто рядовой перед маршалом. Куртку я еще в прихожей распахнул, снять-то верхнюю одежду охранник не предложил. Ну, я, значит, поправил галстук, одернул пиджак и с ходу выпалил первоначальную легенду про богатея — заказчика порчи и отсутствие нужных специалистов в фирме «Альфхейм». Велиар как просек фишку, как сообразил, что я ему предлагаю, сразу же на меня и наехал. Откуда, спрашивает, у меня взялся адрес его конторы, кто, требует назвать поименно, меня на него, Великого Мага, навел. Я и так, и сяк, ужом извиваюсь, соскакиваю с адресной темы, а он, хамло, угрожать начал, обзываться, оскорблять. Ну, я, понимаешь, заскучал и вежливо так ему говорю — захлопни, говорю, свой вонючий едальник, хорош, говорю, слюной брызгать, ауфвидерзеен, говорю, пошел я. И топаю на выход. Я уже потом сообразил, что у Велиара под столешницей приделана специальная кнопка вызова охраны. Три шага мне до дверей оставалось, как вдруг они распахнулись, и навстречу выбежал мужик в камуфляже с ремешком на пузе. А за камуфляжным спортивный брюнет поспешает, и Велиар орет им что-то типа «вяжи его», меня то есть. Первый в камуфляже ловко так отстегивает пряжку со звездой, я и глазом моргнуть не успел, а ремешок уже свистит в воздухе. Старый солдатский приемчик — расстегиваешь ремешок, свободный конец дергаешь, и пряха вылетает из-за спины. Испугаться я не успел, испугался бы — пряжка сто процентов звезданула бы мне по затылку. Убить бы, конечно, не убило, однако нокаут был бы обеспечен. Спасли благоприобретенные под руководством Фама Тхыу Тхыонга инстинкты. Ты знаешь, чем отличается стиль Сегучо от прочих боевых аналогов?
— Да, я слышал. Фам требовал от учеников постоянной самоотдачи, заставлял выкладываться до полной...
— Заставлял?! Фиг! Предлагал — или выжимай из себя все, на что способен, до последней капельки, или садись на скамеечку, отдыхай, копи силы. Иная работа, кроме как на максимуме сил и скорости, в Сегучо исключена в принципе. Фам никого не выгонял, ученики сами уходили из секции, стыдно, понимаешь, через три минуты тренировки ползти к шведской стенке и полчаса приходить в себя, чтоб потом продержаться еще минуту и сдохнуть окончательно. Мы у Фама на каждом занятии проходили своеобразный профотбор, жесточайшую проверку на вшивость, он вколачивал в нас весьма и весьма специфические навыки без всякой жалости или снисхождения, постоянно увеличивая и без того запредельные нагрузки. Я хоть и не тренировался уже тыщу лет, однако школа Сегучо меня спасла — мужика с ремешком я сделал. Правда, и мне перепало, ну, очень больно! Едва пряжка блеснула в воздухе, я на автопилоте шагнул вперед, вскинул руку, ремень захлестнуло вокруг предплечья, и, представляешь, проклятая пряжка, просвистев у виска, задела-таки ухо. Боль я почувствовал потом, сначала дернул пойманный ремешок, охранника рвануло на меня, и я ввинтил кулак в его жирное пузо. Бил в область печени. Попал. В спортивном карате давно отказались от связок «рывок-удар», дабы физкультурники в кимоно не калечились понапрасну. Я чуть пальцы себе не сломал, а мужика аж подбросило. Спекся пузатый — ремень отпустил, упал, свернулся калачиком и закричал. И тут я уже схватился за ухо. Кожу как огнем жгло, даже в глазах потемнело, слезы проступили. Гляжу слезящимися глазами на второго, на брюнета, и вижу сквозь соленую влагу, что он, паскуда, закрыл дверь на ключ. Закрыл, ключ оставил в замке и вдруг ка-а-ак прыгнет! Вперед и вверх. Над пузатым приятелем на полу перелетел, ножкой так грамотно-грамотно сбрыкнул, едва не заехал мне каблуком по лбу. Опять спасла былая выучка. Коленки у меня сами собой подогнулись, тело упало на спину, перекувыркнулось, откатилось от брюнета подальше. Ремень я как стиснул пальцами, так и не отпускал машинально и, вскочив на ноги после кувырка, сразу же от брюнета отмахнулся. А он, представляешь, скок-поскок, метра на два назад отскочил, встал на цыпочки, ладошки собрал лодочками, запястья скрючил и быстро-быстро так взлохматил волосы у себя на макушке. А главное, губы вытянул трубочкой и глаза, глазищи округлил. И башкой крутит, и так негромко вскрикивает: «У!..» А смотрит так выразительно-выразительно...
— Стиль Обезьяны! По-китайски «хоуцюань». У обезьян, у животных, которым подражают бойцы, глаза всегда круглые. Косить глазами обезьяна не умеет, поворачивает голову. Ученики обезьяньего стиля разучивают двенадцать основных выражений глаз и двадцать четыре дополнительных.
— Слушай, эрудит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Сергач! Взялся рассказывать по порядку, будь любезен, придерживайся хронологии.
— Буду любезен, но и ты не перебивай меня лишний раз, договорились? А то сегодня... то есть вчера, все кому не лень обрывали меня на полуслове, и сегодня опять то же самое начинается... Итак, выяснил мужик с ремешком, что я не вру...
— Как выяснил? Конкретнее опиши.
— Блин! Ну я ж просил не перебивать, а? Очень просто выяснил — в компьютерной базе данных имелась моя фотография. Солидно, да? Короче, я один остался в приемной, украдкой взглянул на монитор, подивился своей фотке, прочитал подпись под фотографией — все как положено, «Сергач И.К., владелец частного предприятия „Альфхейм“, прорицатель», — а охранник тем временем сходил, доложил обо мне Велиару. Вернулся минуты через полторы, пропустил к самому. Захожу — большущая комната, письменный стол у дальней от входа стены. На столешнице обычные письменные принадлежности, за столом сидит, как после выяснилось, Велиар, под ним вращающийся стул на треноге, и больше никакой мебели, представляешь? Ковровая дорожка поверх елочки паркета, стены белые, лампы дневного света под потолком, черные шторы на окнах, полная стерильность. Не за что глазом зацепиться, кроме как за икону Иуды. Не перебивай! Сам объясню, что за икона. Вообрази: висит в углу, косо под потолком лакированная доска, метр на метр. В стиле иконописина доске изображен Иуда Искариот, повесившийся на осине. Честно признаться, я не сразу догадался, что это Иуда, сначала думал, это какой-то малоизвестный мученик, но разглядел под ногами повешенного горсть сребреников и запоздало сообразил... Впрочем, может, это вовсе и не Иуда, может, я и ошибся, не знаю...
Игнат отхлебнул потеплевшей колы. Пользуясь паузой, Архивариус попросил:
— Опиши Велиара поподробнее.
— Когда я вошел, кроме Велиара, там оказался еще один кадр — смуглый паренек, лет этак тридцати, высокий, спортивный брюнет весь в черном. А Велиар выглядит, как поп-расстрига, — борода лопатой, патлы до плеч. Во что одет, ты знаешь, я не запомнил. Неброско прикинут, во что-то серое... Я зашел, брюнет в черном сразу же за дверь, и мы с Велиаром остались тет-а-тет. Он за столом сидит, а я перед ним на ковровой дорожке по стойке «смирно», будто рядовой перед маршалом. Куртку я еще в прихожей распахнул, снять-то верхнюю одежду охранник не предложил. Ну, я, значит, поправил галстук, одернул пиджак и с ходу выпалил первоначальную легенду про богатея — заказчика порчи и отсутствие нужных специалистов в фирме «Альфхейм». Велиар как просек фишку, как сообразил, что я ему предлагаю, сразу же на меня и наехал. Откуда, спрашивает, у меня взялся адрес его конторы, кто, требует назвать поименно, меня на него, Великого Мага, навел. Я и так, и сяк, ужом извиваюсь, соскакиваю с адресной темы, а он, хамло, угрожать начал, обзываться, оскорблять. Ну, я, понимаешь, заскучал и вежливо так ему говорю — захлопни, говорю, свой вонючий едальник, хорош, говорю, слюной брызгать, ауфвидерзеен, говорю, пошел я. И топаю на выход. Я уже потом сообразил, что у Велиара под столешницей приделана специальная кнопка вызова охраны. Три шага мне до дверей оставалось, как вдруг они распахнулись, и навстречу выбежал мужик в камуфляже с ремешком на пузе. А за камуфляжным спортивный брюнет поспешает, и Велиар орет им что-то типа «вяжи его», меня то есть. Первый в камуфляже ловко так отстегивает пряжку со звездой, я и глазом моргнуть не успел, а ремешок уже свистит в воздухе. Старый солдатский приемчик — расстегиваешь ремешок, свободный конец дергаешь, и пряха вылетает из-за спины. Испугаться я не успел, испугался бы — пряжка сто процентов звезданула бы мне по затылку. Убить бы, конечно, не убило, однако нокаут был бы обеспечен. Спасли благоприобретенные под руководством Фама Тхыу Тхыонга инстинкты. Ты знаешь, чем отличается стиль Сегучо от прочих боевых аналогов?
— Да, я слышал. Фам требовал от учеников постоянной самоотдачи, заставлял выкладываться до полной...
— Заставлял?! Фиг! Предлагал — или выжимай из себя все, на что способен, до последней капельки, или садись на скамеечку, отдыхай, копи силы. Иная работа, кроме как на максимуме сил и скорости, в Сегучо исключена в принципе. Фам никого не выгонял, ученики сами уходили из секции, стыдно, понимаешь, через три минуты тренировки ползти к шведской стенке и полчаса приходить в себя, чтоб потом продержаться еще минуту и сдохнуть окончательно. Мы у Фама на каждом занятии проходили своеобразный профотбор, жесточайшую проверку на вшивость, он вколачивал в нас весьма и весьма специфические навыки без всякой жалости или снисхождения, постоянно увеличивая и без того запредельные нагрузки. Я хоть и не тренировался уже тыщу лет, однако школа Сегучо меня спасла — мужика с ремешком я сделал. Правда, и мне перепало, ну, очень больно! Едва пряжка блеснула в воздухе, я на автопилоте шагнул вперед, вскинул руку, ремень захлестнуло вокруг предплечья, и, представляешь, проклятая пряжка, просвистев у виска, задела-таки ухо. Боль я почувствовал потом, сначала дернул пойманный ремешок, охранника рвануло на меня, и я ввинтил кулак в его жирное пузо. Бил в область печени. Попал. В спортивном карате давно отказались от связок «рывок-удар», дабы физкультурники в кимоно не калечились понапрасну. Я чуть пальцы себе не сломал, а мужика аж подбросило. Спекся пузатый — ремень отпустил, упал, свернулся калачиком и закричал. И тут я уже схватился за ухо. Кожу как огнем жгло, даже в глазах потемнело, слезы проступили. Гляжу слезящимися глазами на второго, на брюнета, и вижу сквозь соленую влагу, что он, паскуда, закрыл дверь на ключ. Закрыл, ключ оставил в замке и вдруг ка-а-ак прыгнет! Вперед и вверх. Над пузатым приятелем на полу перелетел, ножкой так грамотно-грамотно сбрыкнул, едва не заехал мне каблуком по лбу. Опять спасла былая выучка. Коленки у меня сами собой подогнулись, тело упало на спину, перекувыркнулось, откатилось от брюнета подальше. Ремень я как стиснул пальцами, так и не отпускал машинально и, вскочив на ноги после кувырка, сразу же от брюнета отмахнулся. А он, представляешь, скок-поскок, метра на два назад отскочил, встал на цыпочки, ладошки собрал лодочками, запястья скрючил и быстро-быстро так взлохматил волосы у себя на макушке. А главное, губы вытянул трубочкой и глаза, глазищи округлил. И башкой крутит, и так негромко вскрикивает: «У!..» А смотрит так выразительно-выразительно...
— Стиль Обезьяны! По-китайски «хоуцюань». У обезьян, у животных, которым подражают бойцы, глаза всегда круглые. Косить глазами обезьяна не умеет, поворачивает голову. Ученики обезьяньего стиля разучивают двенадцать основных выражений глаз и двадцать четыре дополнительных.
— Слушай, эрудит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50