«Я прощаюсь с вами, сударь. За время вашего присутствия здесь я имел возможность убедиться в вашем несравненном уме и необычайной изобретательности и хочу попросить вас об одной услуге. Быть может, я напрасно опасаюсь покушения ближайшей ночью, но, так как надо все предусмотреть, я счел своим долгом поставить вас в известность и теперь рассчитываю на вас, надеюсь, вы сделаете это покушение невозможным… Надо принять все необходимые меры, чтобы изолировать мадемуазель Станжерсон, не спускайте с нее глаз. Сделайте так, чтобы к мадемуазель Станжерсон никто не мог войти. Охраняйте ее комнату, как сторожевой пес. Не спите. Не давайте себе ни минуты покоя. Человек, которого мы страшимся, обладает немыслимой хитростью, равной которой, возможно, и нет в мире. Однако, именно благодаря этой самой его хитрости, мадемуазель Станжерсон и можно будет спасти, поэтому охраняйте ее , он наверняка дознается, что вы ее охраняете, и если узнает об этом, то не станет ничего предпринимать». – «А вы говорили о своих опасениях с господином Станжерсоном?» – «Нет». – «Почему?» – «Потому что я вовсе не хочу, сударь, чтобы господин Станжерсон сказал мне, как вы сейчас: „Вам известно имя убийцы!“ Если даже вас удивили мои слова: „Убийца, возможно, придет завтра!“ – то вообразите, каково будет удивление господина Станжерсона, если я скажу ему то же самое! Очень может быть, что он не поверит, будто мой мрачный прогноз основан лишь на совпадениях, которые и он, в конце концов, несомненно сочтет более чем странными… Все это я говорю вам, господин Рультабий, потому что очень… очень верю в вас… Я знаю, что вы меня не подозреваете!..» Бедняга, – продолжал Рультабий, – отвечал мне, как мог, изворачивался. Он испытывал тяжкие муки. Я пожалел его, тем более что прекрасно понимал: он скорее умрет, нежели назовет имя убийцы, точно так же как мадемуазель Станжерсон скорее даст убить себя, нежели согласится выдать человека из Желтой комнаты и загадочной галереи. Человек этот, должно быть, держит ее или их обоих каким-то ужасным образом, а для них, верно, нет ничего страшнее разоблачения этой тайны, ведь тогда господин Станжерсон узнает, что его дочь оказалась в руках убийцы. Я дал понять господину Дарзаку, что он достаточно ясно выразился и что теперь он может молчать, раз ему нельзя сказать ничего больше. Я обещал ему не спать ночью и охранять мадемуазель Станжерсон. Он настаивал, чтобы я организовал поистине непреодолимый барьер вокруг спальни мадемуазель Станжерсон и вокруг будуара, где после событий в загадочной галерее спал господин Станжерсон, – словом, полностью взял под наблюдение апартаменты мадемуазель Станжерсон. По той настойчивости, с какой господин Дарзак просил меня преградить путь в спальню мадемуазель Станжерсон, я понял, что преграда эта должна быть настолько видимой, чтобы у преступника сразу же пропала всякая охота преодолевать ее и чтобы он бесследно исчез. Так я мысленно расшифровал для себя фразу, которую он сказал мне на прощанье: «После моего отъезда вы можете ни от кого не скрывать ваших подозрений относительно грядущей ночи, расскажите о них и господину Станжерсону, и папаше Жаку, и Фредерику Ларсану – словом, всем в замке – и организуйте вплоть до моего возвращения неусыпное наблюдение за мадемуазель Станжерсон, но так, чтобы в глазах всех эта идея исходила только от вас».
С этим он и ушел, бедняга; несчастный сам уже не знал, что говорит, его угнетало мое молчание, мой взгляд, буквально кричавший о том, что я отгадал две трети его секрета. Да, да, он, должно быть, совсем потерял голову, если пришел ко мне в такой момент, да еще решился оставить мадемуазель Станжерсон, хотя ему не давала покоя эта ужасная мысль о совпадениях…
После его ухода я задумался. А думал я о том, что надо быть хитрее хитрого и перехитрить саму хитрость, сделать так, чтобы убийца, если он и в самом деле собирался этой ночью отправиться в комнату мадемуазель Станжерсон, ни на секунду не заподозрил, что мы догадываемся о его намерениях. Разумеется, необходимо помешать ему проникнуть туда, пускай даже ценою его жизни, и все-таки дать ему возможность достаточно проявить себя, чтобы живого или мертвого, но увидеть его воочию! Ибо пора уже кончать с этим, пора освободить мадемуазель Станжерсон, спасти ее от этой медленной агонии! Да, мой друг, – заявил Рультабий, положив на стол трубку и допив свой стакан, – пора мне увидеть – и на этот раз вполне отчетливо – его лицо, чтобы быть уверенным, убедиться, наконец, что он вписывается в круг, подсказанный мне здравым смыслом .
Тут появилась хозяйка, она несла традиционный омлет с салом. Рультабий немного пошутил с госпожой Матье, пребывавшей в отличнейшем расположении духа.
– Пожалуй, – шепнул он мне, – теперь, когда папаша Матье прикован к постели своим ревматизмом, она выглядит гораздо веселее, чем когда он был в полном здравии.
Однако меня нисколько не занимали ни шутки Рультабия, ни улыбки хозяйки харчевни, мысли мои целиком были поглощены последними словами моего юного друга и странным поведением г-на Робера Дарзака.
Когда Рультабий покончил со своим омлетом и мы снова остались одни, он продолжил прерванный разговор.
– Отправляя вам сегодня утром телеграмму, – сказал он, – я полагался на слова господина Дарзака: «Убийца, возможно , придет ближайшей ночью». Теперь я могу с уверенностью сказать вам: он обязательно придет . Да, я жду его.
– И что же вселило в вас эту уверенность? Уж не…
– Молчите, – прервал меня с улыбкой Рультабий, – молчите, не то вы скажете очередную глупость. Да, я знаю о том, что убийца непременно придет, и узнал я об этом ровно в половине одиннадцатого утра , то есть еще до вашего приезда и, следовательно, до того, как мы увидели в окне замка Артура Ранса…
– Ах, – вздохнул я, – в самом деле… Но почему именно в половине одиннадцатого?
– Да потому что именно в половине одиннадцатого я заметил, что мадемуазель Станжерсон прилагает все старания, чтобы позволить убийце проникнуть к ней в комнату, точно так же как господин Робер Дарзак принимал все меры предосторожности, чтобы помешать ему войти, и даже обратился ко мне…
– О-о! – воскликнул я. – Возможно ли это?.. – И затем уже тихонько добавил: – Разве вы не говорили, что мадемуазель Станжерсон обожает господина Робера Дарзака?
– Да, я говорил это, и это истинная правда!
– В таком случае не кажется ли вам странным…
– В этом деле все достаточно странно, мой друг, но поверьте: то, чему вы удивляетесь теперь, ничто по сравнению с неожиданностью, которая вас ожидает!..
– Придется согласиться с тем, – добавил я еще, – что между мадемуазель Станжерсон и ее убийцей существует, по крайней мере, эпистолярная связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73