Там они довольно долго о чем-то говорили. Петрова, на тонких ножках в коричневых чулках, в юбке-стаканчике с каким-то нелепым белым пояском, не доставала Тамаре до груди – но что-то жестко ей втолковывала, не отпуская ни глазами, ни рукой, а крупная Тамара глядела на нее с каким-то нежным удивлением, время от времени трогая на шее золотую мелкую цепочку. Наконец собеседницы расстались, обменявшись короткими кивками, причем Петрова напоследок едва не оборвала Тамаре шелковый рукав.
В зале уже не было никого, кроме ожидавшего Тамару напряженного Крылова. Устало вздыхая, Тамара подсела к нему и сбросила туфли, горячие внутри, точно в них пекли пироги. Ее большие покрасневшие ступни пылали, и Крылов недобросовестно сравнил их с другими, совершенной формы, бывшими изящней самой лучшей обуви. Мысли о Тане, как всегда, вызывали боль, и, как всегда, без видимых причин. Стоит вообразить ее мокрые следы из ванной, как охватывает ужас перед миром. Этого Крылов не мог себе позволить. Глаза Тамары, например, были куда красивее Таниных светлых, как бы потрескавшихся внутри своей прозрачности, не украшенных, а просто защищенных колкими короткими ресницами, – но это не имело ровно никакого значения. Крылов был носитель несправедливости, о масштабе и мере которой он мог только гадать. Тем с большей нежностью он взял Тамару за отяжелевшую руку с ягодными подушечками длинных, словно по линейке выровненных пальцев. Пальцы дрожали, и ягоды были красны.
– Что тебе наговорила эта гарпия? – спросил он, сбиваясь на тон обеспокоенного мужа.
– Ты знаешь, хорошая женщина… – Тамара мечтательно глядела на прояснявшееся небо, на золотые чернила расползающейся тучи. – Предостерегала меня, советовала затихнуть на время, переждать какой-то опасный момент. Очень, между прочим, отговаривала идти на шоу Мити Дымова…
– Так и я тебе то же самое говорю! – воскликнул Крылов. – Это же элементарный здравый смысл. Тем более мне совершенно не понравились намеки господина Сакова на какие-то кредиты. Ты понимаешь, что именно имел в виду наш замечательный министр?
– Да брось, не стоит волноваться, – Тамара, не отнимая руки у Крылова, другой пыталась расчехлить коробочку сенсорного пульта. – Я много раз кредитовалась под разные проекты. До сорока процентов суммы всегда идет на откаты, на мелкие взятки, иначе ничто не сдвинется с места. Ну, и норма прибыли по белой бухгалтерии всегда занижена, ибо налоги абсурдны. – Тут Тамаре удалось нажать на нужную кнопку, и затемнение окон исчезло, хлынули влажные звуки, зажурчали полные хлябей мутно-золотые улицы, зашумел, как ни в чем не бывало, многоводный Алтуфьевский фонтан.
– Мне кажется, это твое высшее общество тебя не любит, – мрачно проговорил Крылов, ощутивший при упоминании о Дымове ту самую темную дурноту, какой реальный Митя никогда не вызывал, а вызывали типы вроде Лехи Терентьева и его глумливых отмороженных дружков. – Я, например, вижу это невооруженным глазом. Причем не залюбили они тебя именно в последнее время. Может быть, стоит…
– И не подумаю! – отрезала Тамара. – Не буду брать отпуска, не уеду из страны, не передам бизнес в управление наемным людям. И пусть эта презентация провалилась, пусть они все намочили штаны от страха, но я все равно построю «Купол», хотя бы только для нас двоих.
– Ну какого хрена ты все время лезешь на рожон! Чего тебе мало, чего ты хочешь, что за шило в заднице сидит! – в отчаянии Крылов почти отбросил душистую руку Тамары, в которой сила, как золото, была тяжела и лежала беспомощным грузом на большой раскрывшейся ладони.
Крылова охватило раздражение, в котором он, бывало, ей грубил, вызывая не слезы, но влагу слез, от которых ее ассирийские глаза становились еще темней. Всякий раз Крылову делалось не по себе, он думал, что несчастному человеку часто грубят, а Тамара, с ее сентиментальными подарками и двумя необжитыми спальнями, дошла именно до этого положения вещей. Крылова немного утешало, что никто, кроме него самого, не получает от Тамары призывов о помощи, чтобы раздраженно отвергнуть притязания лишнего существа. Но теперь ему казалось, что защита Тамары разрушена, и разрушена почти бесстыдно, раз какой-то Саков смеет обращаться к ней в подобном тоне.
– Послушай, не сердись, – Крылов опять придвинулся поближе и привалился плечом к ее плечу, как, бывало, сидели они вечерами на кухне, вдвоем над одним журналом и тарелкой с розовым сушеным миндалем. – Мне и правда не нравится твоя погребальная деятельность, куда теперь мешается политика. Зачем тебе все это? Ведь у тебя и деньги, и здоровье, и красота. Путешествуй, книги читай хорошие, ты ведь и сотой доли не брала в руки, или наряжайся, танцуй, веселись! Ты еще совсем молодая, даже юная по нынешним меркам. Почему ты не можешь просто жить?
– Потому, что мы с тобой в разводе, – просто ответила Тамара.
Это был удар ниже пояса – и одновременно это была чистая правда. Тамара имела привычку отвечать на вопрос так, как он поставлен. Крылов почувствовал, что его, как пылесос соринку, затягивает логика его семейного сюжета. Как сладостно было бы сдаться прямо сейчас, сколько облегчения принесли бы ему три-четыре фразы вроде «Давай опять поженимся» или «Пусть все у нас будет, как в прежние времена». Крылов понимал, что может буквально единым словом развеять все эти наглые, плотные химеры: и Митю в беленьком приталенном костюмчике, и Сакова с его министерским, заляпанным кровью портфелем, и даже «Гранит» – веселенькое казино на границе небытия, где по свидетельству о смерти якобы можно выиграть счастье. Все это, конечно, не исчезнет, но потеряет значение и будет просвечивать на солнце. Крылов сознавал, что для него настала одна из немногих, редких в жизни минут, когда он может не только выйти в ноль в своем непрерывном матче со всем человечеством, но и закрепить за собой серьезное превосходство. В конце концов, будет просто противоестественно не сделать Тамаре предложение – сейчас, когда ей так досталось.
Но именно противоестественное было для Крылова единственно возможным. Если бы он только мог пожаловаться Тамаре, в какую ловушку попался! На самом деле его интересовало одно: добавила ли Тамара к привычному, родному соглядатаю еще и своих профессионалов наружки. В то единственное свидание, что было у них с Татьяной между сегодняшним днем и разговором в «Сошке», Крылов протащил ее через несколько жестоких автобусных давок и кишащих прелыми голубями проходных дворов, так что собственный шпион едва поспевал, отдуваясь и отмахиваясь от бурлящих птиц. Никто не показался подозрительным, никто не нарисовался против света в кривых певучих арках, имевших в качестве зеркала дополнительного вида мертвые лужи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
В зале уже не было никого, кроме ожидавшего Тамару напряженного Крылова. Устало вздыхая, Тамара подсела к нему и сбросила туфли, горячие внутри, точно в них пекли пироги. Ее большие покрасневшие ступни пылали, и Крылов недобросовестно сравнил их с другими, совершенной формы, бывшими изящней самой лучшей обуви. Мысли о Тане, как всегда, вызывали боль, и, как всегда, без видимых причин. Стоит вообразить ее мокрые следы из ванной, как охватывает ужас перед миром. Этого Крылов не мог себе позволить. Глаза Тамары, например, были куда красивее Таниных светлых, как бы потрескавшихся внутри своей прозрачности, не украшенных, а просто защищенных колкими короткими ресницами, – но это не имело ровно никакого значения. Крылов был носитель несправедливости, о масштабе и мере которой он мог только гадать. Тем с большей нежностью он взял Тамару за отяжелевшую руку с ягодными подушечками длинных, словно по линейке выровненных пальцев. Пальцы дрожали, и ягоды были красны.
– Что тебе наговорила эта гарпия? – спросил он, сбиваясь на тон обеспокоенного мужа.
– Ты знаешь, хорошая женщина… – Тамара мечтательно глядела на прояснявшееся небо, на золотые чернила расползающейся тучи. – Предостерегала меня, советовала затихнуть на время, переждать какой-то опасный момент. Очень, между прочим, отговаривала идти на шоу Мити Дымова…
– Так и я тебе то же самое говорю! – воскликнул Крылов. – Это же элементарный здравый смысл. Тем более мне совершенно не понравились намеки господина Сакова на какие-то кредиты. Ты понимаешь, что именно имел в виду наш замечательный министр?
– Да брось, не стоит волноваться, – Тамара, не отнимая руки у Крылова, другой пыталась расчехлить коробочку сенсорного пульта. – Я много раз кредитовалась под разные проекты. До сорока процентов суммы всегда идет на откаты, на мелкие взятки, иначе ничто не сдвинется с места. Ну, и норма прибыли по белой бухгалтерии всегда занижена, ибо налоги абсурдны. – Тут Тамаре удалось нажать на нужную кнопку, и затемнение окон исчезло, хлынули влажные звуки, зажурчали полные хлябей мутно-золотые улицы, зашумел, как ни в чем не бывало, многоводный Алтуфьевский фонтан.
– Мне кажется, это твое высшее общество тебя не любит, – мрачно проговорил Крылов, ощутивший при упоминании о Дымове ту самую темную дурноту, какой реальный Митя никогда не вызывал, а вызывали типы вроде Лехи Терентьева и его глумливых отмороженных дружков. – Я, например, вижу это невооруженным глазом. Причем не залюбили они тебя именно в последнее время. Может быть, стоит…
– И не подумаю! – отрезала Тамара. – Не буду брать отпуска, не уеду из страны, не передам бизнес в управление наемным людям. И пусть эта презентация провалилась, пусть они все намочили штаны от страха, но я все равно построю «Купол», хотя бы только для нас двоих.
– Ну какого хрена ты все время лезешь на рожон! Чего тебе мало, чего ты хочешь, что за шило в заднице сидит! – в отчаянии Крылов почти отбросил душистую руку Тамары, в которой сила, как золото, была тяжела и лежала беспомощным грузом на большой раскрывшейся ладони.
Крылова охватило раздражение, в котором он, бывало, ей грубил, вызывая не слезы, но влагу слез, от которых ее ассирийские глаза становились еще темней. Всякий раз Крылову делалось не по себе, он думал, что несчастному человеку часто грубят, а Тамара, с ее сентиментальными подарками и двумя необжитыми спальнями, дошла именно до этого положения вещей. Крылова немного утешало, что никто, кроме него самого, не получает от Тамары призывов о помощи, чтобы раздраженно отвергнуть притязания лишнего существа. Но теперь ему казалось, что защита Тамары разрушена, и разрушена почти бесстыдно, раз какой-то Саков смеет обращаться к ней в подобном тоне.
– Послушай, не сердись, – Крылов опять придвинулся поближе и привалился плечом к ее плечу, как, бывало, сидели они вечерами на кухне, вдвоем над одним журналом и тарелкой с розовым сушеным миндалем. – Мне и правда не нравится твоя погребальная деятельность, куда теперь мешается политика. Зачем тебе все это? Ведь у тебя и деньги, и здоровье, и красота. Путешествуй, книги читай хорошие, ты ведь и сотой доли не брала в руки, или наряжайся, танцуй, веселись! Ты еще совсем молодая, даже юная по нынешним меркам. Почему ты не можешь просто жить?
– Потому, что мы с тобой в разводе, – просто ответила Тамара.
Это был удар ниже пояса – и одновременно это была чистая правда. Тамара имела привычку отвечать на вопрос так, как он поставлен. Крылов почувствовал, что его, как пылесос соринку, затягивает логика его семейного сюжета. Как сладостно было бы сдаться прямо сейчас, сколько облегчения принесли бы ему три-четыре фразы вроде «Давай опять поженимся» или «Пусть все у нас будет, как в прежние времена». Крылов понимал, что может буквально единым словом развеять все эти наглые, плотные химеры: и Митю в беленьком приталенном костюмчике, и Сакова с его министерским, заляпанным кровью портфелем, и даже «Гранит» – веселенькое казино на границе небытия, где по свидетельству о смерти якобы можно выиграть счастье. Все это, конечно, не исчезнет, но потеряет значение и будет просвечивать на солнце. Крылов сознавал, что для него настала одна из немногих, редких в жизни минут, когда он может не только выйти в ноль в своем непрерывном матче со всем человечеством, но и закрепить за собой серьезное превосходство. В конце концов, будет просто противоестественно не сделать Тамаре предложение – сейчас, когда ей так досталось.
Но именно противоестественное было для Крылова единственно возможным. Если бы он только мог пожаловаться Тамаре, в какую ловушку попался! На самом деле его интересовало одно: добавила ли Тамара к привычному, родному соглядатаю еще и своих профессионалов наружки. В то единственное свидание, что было у них с Татьяной между сегодняшним днем и разговором в «Сошке», Крылов протащил ее через несколько жестоких автобусных давок и кишащих прелыми голубями проходных дворов, так что собственный шпион едва поспевал, отдуваясь и отмахиваясь от бурлящих птиц. Никто не показался подозрительным, никто не нарисовался против света в кривых певучих арках, имевших в качестве зеркала дополнительного вида мертвые лужи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143