– Нет, не врешь, – проговорил он, присмотревшись к Тамаре, к ее пустому лицу, на котором словно не было ничего, кроме красной помады. – Но почему, а? Почему именно на этот раз? Ведь ты всегда шпионила за мной. Крайне интересовалась моими женщинами. Смаковала каждую, каждой завидовала, сама подсовывала мне девиц, чтобы только поучаствовать, не оставаться в стороне. Так почему теперь такая щепетильность? Решила поиграть в настоящую леди? Поставить меня на место? Придумала что-то еще?
– Может, ты все же прекратишь? – ровным голосом перебила Тамара, глядя мимо Крылова в пространство.
– А почему, собственно? Ты достаешь меня четыре года. Может, разлюбила? – Крылова несла какая-то горячая и мутная волна, он словно опьянел от горя и стал неестественно весел. Ему вдруг показались уморительно смешными вьющееся растение за Тамариной спиной, с листьями как поданные для поцелуя дамские ручки, и этот янтарный компьютер, похожий на удивленную амебу.
А ты думал, я буду вечно тебя дожидаться? – проговорила Тамара самым ледяным из своих голосов, но лицо ее пылало пятнами, будто жар переливался по угольям. – Думал, буду опекать тебя, беречь, ревновать к каждой юбке, за которую ты уцепился? Ты считал, сколько их у тебя было на одного моего Дымова? Восемнадцать, блондинка девятнадцатая! И иди ты вместе с ними к черту! – Она внезапно хватила кулаком по подскочившему столу монитор плаксиво поморщился, а серебряный орел угловато свалился Крылову на ботинок, достав какую-то болезненную выпуклую косточку.
– Полегче! – Крылов вскочил, ковыльнул, отвалив с ноги тяжелого орла, снова упал, дотянулся из кресла до птицы, зарывшейся, точно в распаханную почву, в густейший ковер.
– Что, больно? А вот переживешь. – Тамара, некрасивая, вся набрякшая гневом, глядела на Крылова исподлобья. – Да, я завидовала им, блондинкам и брюнеткам, я мечтала стать одной из них, чтобы начать все сначала с тобой, как с другим человеком. Я боялась, что ты нарвешься на оторву и принесешь мне от нее какую-нибудь мерзкую инфекцию. Я тряслась над тобой, как мамочка. Но мне надоело, ты слышишь? Меня абсолютно не интересует эта твоя бумажная цапля, на которую ни один мужчина со вкусом даже не посмотрит. И знаешь, что это означает? Это означает, что меня больше не интересуешь ты!
– Вот и слава богу! Наконец-то! Я уж думал, не дождусь! – Крылов с трудом поднялся, хватая в обе горсти рассыпанные распечатки. – Я тоже устал быть у тебя на привязи. Выбор у тебя шикарный, бери себе хоть Семянникова, хоть Дымова. А меня уволь!
Тамара тоже встала, дрожа и оступаясь, стараясь держать как можно выше свою идеально посаженную голову, словно вокруг нее поднималась вода.
– Отлично, Крылов, – проговорила она спокойно, глядя ему в лицо как бы поверх этой высоко подступившей воды, как бы не видя его целиком. – Если бы не сегодняшний случай, я бы еще долго не заметила, насколько ты изменился. Теперь я вижу, каким ты стал равнодушным и подлым. Ты играешь с вещами, которые каждый вменяемый человек обязан уважать. Ты презираешь простой дар жизни и ищешь извращенные формы отношений. Потому ты не со мной, а с этой женщиной, которая согласилась разделить с тобой глумление над вашими же обоюдными чувствами. Но с меня довольно. Убирайся из моего дома и из моей жизни. Я уже забыла, как тебя зовут.
После такой Тамариной речи медлить было нельзя ни в коем случае – но Крылов тем не менее медлил, стоя перед бывшей женой с разведенными в стороны руками, полными бумаг. Прекрасное лицо Тамары все еще переливалось жаром, как уголья, когда они становятся хрупкими и как бы стеклянными, когда прогорел костер, бывший временным домом на трудном пути, и со всех сторон подступает глубокая, шумная, ветреная тьма.
– Лучшее, что я могу сделать для тебя, – это дать тебе разочароваться во мне, – произнес Крылов и тут же пожалел о сказанном, потому что это следовало осознать, но не говорить вслух.
Кажется, с Тамарой все было закончено. Не так он представлял свое расставание с ней. А как? Это была очень личная, очень туманная греза, где Тамара, заплаканная и сияющая, быстро-быстро говорила ему что-то сердечное, а потом уходила первая и не оглядывалась, каждым своим длинным божественным шагом расширяя Крылову пространство для будущей жизни. Но теперь-то Крылов понимал всю невозможность такой счастливой процедуры. На самом деле, если люди так долго и сильно любили друг друга, они могут расстаться, только изловчившись обернуться друг другу врагами – чтобы можно было как-то вытерпеть эти безумные спазмы памяти, эти ведра крови, заливающие сердце.
Дверь из офиса в коридор была приоткрыта, и Крылов, наткнувшись, произведя с виляющей дверью серию неловких рокировок, оказался на темной стороне. Сразу он ощутил себя картинкой на странице – на перевернутой странице Тамариной жизни; он стоял в коридоре, будто в пространстве тускнеющего прошлого своей несчастной женщины, ни единым звуком себя не проявлявшей. Чтобы удержаться и ненароком не попасть в очаг нехорошо разгоревшегося праздника, он устремился к неровной, очень узкой лестнице, ведущей на задний двор и напоминавшей поваленные книжки. Навстречу ему поднималась необъятная Зина с пустым и липким изнутри пластмассовым контейнером; она позволила ему себя обтечь, оказавшись под своею чернотою ярко-розовой – словно пастила, измазанная нефтью; она как будто хотела что-то сообщить Крылову, но только дважды раскрыла рот и вытаращилась.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Дом соглядатая, найденный Крыловым по оскверненному атласу, оказался рыжим трехэтажным инвалидом, построенным почему-то в сочной, полной грязи и буйной зелени яме, много ниже асфальтового полотна, по которому враскачку и вскачь неслись грузовики. Штукатурку дома покрывали извилистые трещины, разделявшие сырой фасад как бы на разные государства, по три-четыре окошка в каждом. Дом был до отказа набит одутловатыми жильцами, гулявшими по узенькому дворику в домашней застиранной одежде. Разновозрастная жизнь переполняла кривые квартирки; то и дело распахивались ветхие рамы, содрогаясь по диагонали, словно бросая быстрый взгляд на улыбчивое небо, и в проеме взгромождался безгрудый подросток с допотопным зарешеченным кассетником либо крупная мать семейства, остывая от кухонного жара, нежно глядела на природу, представленную шерстяными астрами и мелкими рябыми воробьями. Окна квартиры номер шесть, относившиеся, по-видимому, к куску фасада, похожему на Францию, были мертвее остальных; сколько Крылов ни вглядывался, он не видел никакого движения за сизыми стеклами, только в раскрытой форточке надувалась и опадала волглая марля.
Прежде соглядатай так часто маячил возле подобных строений, дожидаясь подопечную пару на самом видном месте, что и теперь Крылову казалось, будто он вот-вот материализуется из воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143