Наверняка речь пойдет только о «наглом» поведении Кэнди.
К несчастью, поведению учащихся директор уделял особое внимание. Всего месяц назад он произнес перед школьниками целую речь, посвященную проблемам дисциплины и уважительного отношения к учителям. Смысл этого выступления заключался в том, что грубиянам не будет никаких поблажек, что любое проявление дерзости или грубости в адрес школьных наставников повлечет за собой суровое наказание. Все знали, что это были не пустые угрозы. Недели через две после этого директор исключил из школы двоих учеников за их, как он выразился, «крайне неучтивое поведение» по отношению к одному из учителей.
У Кэнди мелькнула было мысль, что, может, еще не поздно извиниться, но нет, это не прошло бы: судя по всему, мисс Шварц уже со злорадным восторгом предвкушала, как через несколько минут в кабинете директора будет наблюдать за корчащейся от стыда и ужаса провинившейся ученицей. Какие там извинения? Да историчка ни за что на свете не позволит лишить себя такого удовольствия!
— Чего ты еще ждешь, интересно знать? — нетерпеливо спросила мисс Шварц. — Ты слышала, что я тебе сказала? А?
— Что отведете меня к директору, мисс Шварц.
— Так пошевеливайся наконец! Подними свое ленивое седалище!
Кэнди, прикусив язык, встала из-за парты. Стул, который она отодвинула, издал протяжный и жалобный скрип. Несколько учеников в разных концах класса нервно хихикнули, но большинство, включая даже болтливую Дебору Хакбарт, напряженно молчали. Все притихли, чтобы ненароком не навлечь на себя гнев разбушевавшейся учительницы.
— И учебник свой подними, Квокенбуш, — сказала мисс Шварц. — Объяснишь директору, с какой целью ты портишь школьное имущество.
Кэнди не стала ей перечить. Послушно опустилась на корточки и подобрала все, что мисс Шварц сбросила с парты: карандаши, ручки, учебник и работу о Генри Мракитте.
— Свое бездарное сочинение и учебник изволь отдать мне! — потребовала мисс Шварц.
— Зачем? — спросила Кэнди.
— Повторяю, дай их сюда!
Голос мисс Шварц едва не сорвался на визг.
Кэнди положила карандаши и ручки на парту, а учебник и сочинение отдала учительнице, после чего, не оглядываясь на одноклассников, направилась к двери.
Очутившись одна в гулкой тишине коридора, Кэнди вдруг испытала странное чувство — будто вырвалась из заточения. Рассудком она понимала, что ей сейчас следовало бы раскаиваться и сожалеть о случившемся, думать, как бы выпутаться из создавшегося положения, но вместо этого Кэнди поймала себя на том, что в глубине души радуется, почти гордится своим поступком. Мисс Шварц никогда не упускала случая ее задеть — надо же было наконец дать ей отпор.
Да и вообще, смешная она, эта мисс Шварц, смешная и жалкая. С этими ее бесконечными уничижительными колкостями, с ее нелепой страстью к птицеводству.
— Ну кому они нужны, эти цыплята? — сказала Кэнди вслух, и звук ее голоса эхом прокатился по коридору.
В самом его конце была настежь открыта входная дверь, в проеме виднелись часть школьного двора, решетка ворот и улица. Как здорово было бы, подумалось Кэнди, уйти отсюда прямо сейчас, чтоб никогда больше не слышать дифирамбов мисс Шварц в адрес Великой Птицеводческой Отрасли!
«О чем это я? — мысленно одернула она себя. — Нельзя же так просто взять и уйти. За такое меня точно исключат из школы».
«Ну и что с того? — произнес вдруг голос, донесшийся из какого-то потаенного уголка ее души. — Возьми да и выйди отсюда. Давай, шагом марш!»
И тут ей почему-то припомнился бессмысленный узор, которым она покрыла обложку и поля на страницах учебника. Только он предстал перед ее внутренним взглядом совсем не таким, каким был в действительности: синие линии на сероватой бумаге, сделанной из макулатуры. Теперь они стали яркими, ослепительно яркими, эти волнообразные линии. И разноцветными. Точно такие цвета мерцают перед глазами, сменяя друг друга, если посмотреть на полуденное солнце, а потом зажмуриться. Десятки маленьких слепящих солнечных дисков — зеленый, красный, золотистый и еще какие-то необычные цвета, для которых и названий-то не существует. Именно такими были линии, которые внезапно возникли перед мысленным взором Кэнди.
А еще они двигались. Ей казалось, что они перемещаются в темном, замкнутом пространстве внутри ее черепной коробки, перекатываются, плещутся, набегая друг на друга, рассыпаются серебристо-пенными брызгами.
Сзади послышался знакомый ненавистный звук: цок-цок-цок — это стучали каблуки мисс Шварц.
— Почему ты до сих пор болтаешься в коридоре, Кэнди Квокенбуш? — завопила историчка. — Я же тебе велела идти к директору!
Кэнди не сомневалась, что вопль этот был отчетливо слышен во всех классах, двери которых выходили в коридор. Сколько же идиотских шуточек в свой адрес ей предстоит услышать завтра!
Кэнди оглянулась через плечо. Мисс Шварц приближалась к ней со скрещенными на груди руками, крепко прижимая к себе ценные улики, что указывали на вину Кэнди, — учебник и работу о Генри Мракитте. Бедняга Генри Мракитт, сидевший в одиночестве в тесном, холодном гостиничном номере с секстантом в руках и ожидавший, когда наконец за ним придет корабль... В нетерпении он окидывал взглядом звездное небо, посматривал на часы. Все ждал и ждал. А потом у него не осталось больше сил ждать.
Кэнди перевела взгляд с мисс Шварц на прямоугольник света в конце коридора.
Воображаемые волны все еще продолжали мелькать у нее перед глазами. Они вздымались и перехлестывали одна через другую. Вздымались и обрушивались вниз.
— Куда это ты, с позволения сказать, направляешься? — раздался сзади грозный оклик мисс Шварц.
Ноги Кэнди хорошо знали, куда они ее несут, пусть даже разум получил представление об этом с некоторой задержкой. Они несли ее прочь. Прочь отсюда.
— Немедленно вернись и ступай в кабинет директора! — не унималась мисс Шварц.
Кэнди не вполне ясно расслышала ее слова: голос мисс Шварц потонул в других звуках — шуме волн, танцующих в ее голове. Это было похоже на звук телевизора, на экране которого мелькают помехи.
— Кэнди Квокенбуш! Вернись сейчас же!
Вопль мисс Шварц наверняка слышали все, кто в этот момент находился в школе. Кроме той, кому он был адресован. Одна только Кэнди осталась к нему глуха.
И она вышла наружу, преследуемая учительницей, которая грозила ей в случае дальнейшего неповиновения все новыми и новыми карами, да только Кэнди уже не было до нее никакого дела.
Она перешагнула порог и очутилась во дворе, залитом утренним солнцем.
Наиболее благоразумная часть сознания робко пыталась урезонить ее: «Кэнди, вернись, а? Ну сама подумай, чем все это может кончиться. Ведь они за милую душу тебя исключат».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
К несчастью, поведению учащихся директор уделял особое внимание. Всего месяц назад он произнес перед школьниками целую речь, посвященную проблемам дисциплины и уважительного отношения к учителям. Смысл этого выступления заключался в том, что грубиянам не будет никаких поблажек, что любое проявление дерзости или грубости в адрес школьных наставников повлечет за собой суровое наказание. Все знали, что это были не пустые угрозы. Недели через две после этого директор исключил из школы двоих учеников за их, как он выразился, «крайне неучтивое поведение» по отношению к одному из учителей.
У Кэнди мелькнула было мысль, что, может, еще не поздно извиниться, но нет, это не прошло бы: судя по всему, мисс Шварц уже со злорадным восторгом предвкушала, как через несколько минут в кабинете директора будет наблюдать за корчащейся от стыда и ужаса провинившейся ученицей. Какие там извинения? Да историчка ни за что на свете не позволит лишить себя такого удовольствия!
— Чего ты еще ждешь, интересно знать? — нетерпеливо спросила мисс Шварц. — Ты слышала, что я тебе сказала? А?
— Что отведете меня к директору, мисс Шварц.
— Так пошевеливайся наконец! Подними свое ленивое седалище!
Кэнди, прикусив язык, встала из-за парты. Стул, который она отодвинула, издал протяжный и жалобный скрип. Несколько учеников в разных концах класса нервно хихикнули, но большинство, включая даже болтливую Дебору Хакбарт, напряженно молчали. Все притихли, чтобы ненароком не навлечь на себя гнев разбушевавшейся учительницы.
— И учебник свой подними, Квокенбуш, — сказала мисс Шварц. — Объяснишь директору, с какой целью ты портишь школьное имущество.
Кэнди не стала ей перечить. Послушно опустилась на корточки и подобрала все, что мисс Шварц сбросила с парты: карандаши, ручки, учебник и работу о Генри Мракитте.
— Свое бездарное сочинение и учебник изволь отдать мне! — потребовала мисс Шварц.
— Зачем? — спросила Кэнди.
— Повторяю, дай их сюда!
Голос мисс Шварц едва не сорвался на визг.
Кэнди положила карандаши и ручки на парту, а учебник и сочинение отдала учительнице, после чего, не оглядываясь на одноклассников, направилась к двери.
Очутившись одна в гулкой тишине коридора, Кэнди вдруг испытала странное чувство — будто вырвалась из заточения. Рассудком она понимала, что ей сейчас следовало бы раскаиваться и сожалеть о случившемся, думать, как бы выпутаться из создавшегося положения, но вместо этого Кэнди поймала себя на том, что в глубине души радуется, почти гордится своим поступком. Мисс Шварц никогда не упускала случая ее задеть — надо же было наконец дать ей отпор.
Да и вообще, смешная она, эта мисс Шварц, смешная и жалкая. С этими ее бесконечными уничижительными колкостями, с ее нелепой страстью к птицеводству.
— Ну кому они нужны, эти цыплята? — сказала Кэнди вслух, и звук ее голоса эхом прокатился по коридору.
В самом его конце была настежь открыта входная дверь, в проеме виднелись часть школьного двора, решетка ворот и улица. Как здорово было бы, подумалось Кэнди, уйти отсюда прямо сейчас, чтоб никогда больше не слышать дифирамбов мисс Шварц в адрес Великой Птицеводческой Отрасли!
«О чем это я? — мысленно одернула она себя. — Нельзя же так просто взять и уйти. За такое меня точно исключат из школы».
«Ну и что с того? — произнес вдруг голос, донесшийся из какого-то потаенного уголка ее души. — Возьми да и выйди отсюда. Давай, шагом марш!»
И тут ей почему-то припомнился бессмысленный узор, которым она покрыла обложку и поля на страницах учебника. Только он предстал перед ее внутренним взглядом совсем не таким, каким был в действительности: синие линии на сероватой бумаге, сделанной из макулатуры. Теперь они стали яркими, ослепительно яркими, эти волнообразные линии. И разноцветными. Точно такие цвета мерцают перед глазами, сменяя друг друга, если посмотреть на полуденное солнце, а потом зажмуриться. Десятки маленьких слепящих солнечных дисков — зеленый, красный, золотистый и еще какие-то необычные цвета, для которых и названий-то не существует. Именно такими были линии, которые внезапно возникли перед мысленным взором Кэнди.
А еще они двигались. Ей казалось, что они перемещаются в темном, замкнутом пространстве внутри ее черепной коробки, перекатываются, плещутся, набегая друг на друга, рассыпаются серебристо-пенными брызгами.
Сзади послышался знакомый ненавистный звук: цок-цок-цок — это стучали каблуки мисс Шварц.
— Почему ты до сих пор болтаешься в коридоре, Кэнди Квокенбуш? — завопила историчка. — Я же тебе велела идти к директору!
Кэнди не сомневалась, что вопль этот был отчетливо слышен во всех классах, двери которых выходили в коридор. Сколько же идиотских шуточек в свой адрес ей предстоит услышать завтра!
Кэнди оглянулась через плечо. Мисс Шварц приближалась к ней со скрещенными на груди руками, крепко прижимая к себе ценные улики, что указывали на вину Кэнди, — учебник и работу о Генри Мракитте. Бедняга Генри Мракитт, сидевший в одиночестве в тесном, холодном гостиничном номере с секстантом в руках и ожидавший, когда наконец за ним придет корабль... В нетерпении он окидывал взглядом звездное небо, посматривал на часы. Все ждал и ждал. А потом у него не осталось больше сил ждать.
Кэнди перевела взгляд с мисс Шварц на прямоугольник света в конце коридора.
Воображаемые волны все еще продолжали мелькать у нее перед глазами. Они вздымались и перехлестывали одна через другую. Вздымались и обрушивались вниз.
— Куда это ты, с позволения сказать, направляешься? — раздался сзади грозный оклик мисс Шварц.
Ноги Кэнди хорошо знали, куда они ее несут, пусть даже разум получил представление об этом с некоторой задержкой. Они несли ее прочь. Прочь отсюда.
— Немедленно вернись и ступай в кабинет директора! — не унималась мисс Шварц.
Кэнди не вполне ясно расслышала ее слова: голос мисс Шварц потонул в других звуках — шуме волн, танцующих в ее голове. Это было похоже на звук телевизора, на экране которого мелькают помехи.
— Кэнди Квокенбуш! Вернись сейчас же!
Вопль мисс Шварц наверняка слышали все, кто в этот момент находился в школе. Кроме той, кому он был адресован. Одна только Кэнди осталась к нему глуха.
И она вышла наружу, преследуемая учительницей, которая грозила ей в случае дальнейшего неповиновения все новыми и новыми карами, да только Кэнди уже не было до нее никакого дела.
Она перешагнула порог и очутилась во дворе, залитом утренним солнцем.
Наиболее благоразумная часть сознания робко пыталась урезонить ее: «Кэнди, вернись, а? Ну сама подумай, чем все это может кончиться. Ведь они за милую душу тебя исключат».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106