Всего несколько мгновений понадобилось Саймону, чтобы узнать Джулой и Лилит. Женщина что-то кричала ему, но звук ее голоса терялся в реве моря.
Что они делают там, в лодке? — думал Саймон. Ведь скоро стемнеет.
Он сделал несколько шагов по насыпи, и через волны до него донесся едва слышный крик Джулой.
— Ложный! — кричала она. — Он ложный.
Кто ложный? — удивился он. Полоска земли теперь казалась достаточно надежной. Остров? Он прищурился, но, несмотря на то что солнце уже стояло довольно низко над горизонтом, превратив башни в черные пальцы, а фигуру Моргенса во что-то маленькое и темное вроде муравья, островок казался самым настоящим. Он прошел еще немного вперед.
— Ложный! — снова крикнула Джулой.
Небо внезапно потемнело, и грохот волн перекрыл вой крепнущего ветра. Во мгновение ока океан стал синим, а потом сине-белым. После этого волны вдруг затвердели, превратившись в острые ледяные глыбы. Джулой отчаянно махала руками, но море вокруг нее вздымалось и трескалось. Затем, с ревом и плеском черной как кровь воды, Джулой, Лилит и лодка исчезли. Лед поднимался на насыпь. Саймон повернулся, но теперь до пляжа было так же далеко, как до острова, и оба берега, казалось, отступили от него, оставляя стоять в самой середине бесконечной узкой полосы. Лед поднимался все выше, подбираясь к его сапогам…
Саймон внезапно проснулся, дрожа. Слабый утренний свет наполнял рощу, и деревья тихо покачивались на холодном ветру. Его плащ сбился к коленям, оставляя все тело незакрытым.
Он расправил плащ и улегся снова. Мириамель все еще спала подле него, рот ее был полуоткрыт, золотые волосы растрепались. Саймон вдруг ощутил горячую волну желания и одновременно чудовищного стыда. Она казалась такой беззащитной, лежа здесь, в этом пустынном месте, а он был ее защитником — хорошим же он был рыцарем, если мог испытывать подобные чувства! Но все же Саймон мечтал притянуть ее поближе к себе, согреть, поцеловать и почувствовать нежное дыхание девушки на своей щеке. В полном расстройстве он отвернулся от нее и лег на другой бок.
Лошади смирно стояли там, где их привязали. Поводья были замотаны вокруг низко свисающей ветки дерева. Вид седельных сумок в смутном утреннем свете внезапно наполнил его какой-то опустошающей тоской. Все, что прошлой ночью казалось безумным приключением, сейчас выглядело весьма глупо. Какие бы причины ни побудили Мириамель пуститься в это путешествие, они не имели к нему никакого отношения. Он был многим, многим обязан — и принцу Джошуа, который возвысил его, сделав рыцарем; и Адиту, которая спасла его; и Бинабику, который был для Саймона куда более хорошим другом, чем он заслуживал; были и другие, почти преклонявшиеся перед ним, как Джеремия, — и всех он предал, поддавшись мгновенной прихоти. И ради чего? Он силой навязал свое общество принцессе, у которой была какая-то собственная печальная причина для того, чтобы оставить лагерь своего дяди. Он бросил многих людей, любивших его, ради поездки неизвестно куда с человеком, не испытывавшим к нему ничего подобного.
Он посмотрел на свою лошадь и почувствовал, что грусть становится все глубже. Домой. Это красивое имя, верно? Саймон только что увел Домой из еще одного дома, и на этот раз у него не было никакой уважительной причины. Он вздохнул и сел. Он уже здесь, и с этим ничего нельзя сделать — по крайней мере сейчас. И он еще раз попробует уговорить Мириамель вернуться, когда она проснется.
Саймон натянул плащ и поднялся на ноги. Он отвязал лошадей, потом подошел к краю рощи и осторожно огляделся, прежде чем вести их к речке на водопой. Вернувшись, он привязал лошадей к другому дереву, вокруг которого в избытке было молодой травы. Глядя, как завтракают довольные Домой и безымянный конь Мириамели, он почувствовал, что его настроение немного улучшилось — впервые после того, как он проснулся.
Он набрал хвороста, подбирая только те ветки, которые казались достаточно сухими, чтобы гореть с небольшим количеством дыма, и сложил из них костер. Саймон порадовался, что догадался захватить с собой кремень и огниво, и с тревогой подумал о том, что будет, когда он обнаружит, что в спешке позабыл какую-то не менее важную вещь. Некоторое время он сидел у костра, грея руки и наблюдая за спящей Мириамелью.
Немного позже, когда он рылся в седельных сумках в поисках чего-нибудь съедобного, принцесса забилась и закричала во сне.
— Нет, — бормотала она, — нет, я не хочу…
Она приподняла руки, словно защищаясь от кого-то. Внимательно посмотрев на нее несколько секунд, Саймон подошел, опустился на колени рядом с девушкой и взял ее за руку.
— Мириамель. Принцесса. Проснись, тебе снится дурной сон. — Она слабо попыталась вырвать руку, потом открыла глаза. Она смотрела на него, и на мгновение, кажется, увидела кого-то другого, потому что подняла свободную руку в попытке защититься. Потом она узнала его и уронила руку. Другая ее рука оставалась в его ладони. — Это был всего лишь дурной сон. — Он бережно сжал ее пальцы, удивленный и обрадованный тем, что тонкая кисть принцессы почти полностью скрылась в его руке.
— Со мной все в порядке, — пробормотала она наконец и села, натянув плащ на плечи, потом оглядела рощу, как будто дневной свет был какой-то дурацкой проделкой Саймона. — Который час?
— Солнце еще не поднялось над вершинами деревьев — там, внизу, когда я ходил к реке.
Она не ответила, но встала на ноги и неверной походкой вышла из рощи. Саймон пожал плечами и вернулся к седельным сумкам, надеясь найти что-нибудь подходящее для завтрака.
Когда Мириамель вернулась, он достал кусок мягкого сыра и круглый каравай хлеба. Отломив кусочек, Саймон принялся жарить его на палочке над слабым огнем.
— Доброе утро, — сказала она. Принцесса выглядела немного взъерошенной, но она умылась, и выражение ее лица было почти веселым. — Прости, что я была так невежлива. Мне приснился… ужасный сон.
Он заинтересованно смотрел на нее, но она не стала продолжать.
— Тут есть кое-какая еда, — сказал он. — И огонь тоже.
Она подошла и села поближе, вытянув руки.
— Надеюсь, что дыма не будет видно.
— Не видно. Я немного отошел и посмотрел.
Саймон протянул Мириамели половину хлеба и большой кусок сыра. Она жадно набросилась на еду и, набив полный рот, улыбнулась.
— Я проголодалась, — сказала она, проглотив. — Я так беспокоилась прошлой ночью, что почти ничего не ела.
— Есть еще, если хочешь.
Она покачала головой:
— Нам надо беречь еду. Я не знаю, сколько придется путешествовать, и может быть, будет трудно достать еще. — Мириамель подняла глаза. — Ты умеешь стрелять? Я взяла лук и колчан со стрелами, — она показала на лук с ослабленной тетивой, притороченный к ее седлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Что они делают там, в лодке? — думал Саймон. Ведь скоро стемнеет.
Он сделал несколько шагов по насыпи, и через волны до него донесся едва слышный крик Джулой.
— Ложный! — кричала она. — Он ложный.
Кто ложный? — удивился он. Полоска земли теперь казалась достаточно надежной. Остров? Он прищурился, но, несмотря на то что солнце уже стояло довольно низко над горизонтом, превратив башни в черные пальцы, а фигуру Моргенса во что-то маленькое и темное вроде муравья, островок казался самым настоящим. Он прошел еще немного вперед.
— Ложный! — снова крикнула Джулой.
Небо внезапно потемнело, и грохот волн перекрыл вой крепнущего ветра. Во мгновение ока океан стал синим, а потом сине-белым. После этого волны вдруг затвердели, превратившись в острые ледяные глыбы. Джулой отчаянно махала руками, но море вокруг нее вздымалось и трескалось. Затем, с ревом и плеском черной как кровь воды, Джулой, Лилит и лодка исчезли. Лед поднимался на насыпь. Саймон повернулся, но теперь до пляжа было так же далеко, как до острова, и оба берега, казалось, отступили от него, оставляя стоять в самой середине бесконечной узкой полосы. Лед поднимался все выше, подбираясь к его сапогам…
Саймон внезапно проснулся, дрожа. Слабый утренний свет наполнял рощу, и деревья тихо покачивались на холодном ветру. Его плащ сбился к коленям, оставляя все тело незакрытым.
Он расправил плащ и улегся снова. Мириамель все еще спала подле него, рот ее был полуоткрыт, золотые волосы растрепались. Саймон вдруг ощутил горячую волну желания и одновременно чудовищного стыда. Она казалась такой беззащитной, лежа здесь, в этом пустынном месте, а он был ее защитником — хорошим же он был рыцарем, если мог испытывать подобные чувства! Но все же Саймон мечтал притянуть ее поближе к себе, согреть, поцеловать и почувствовать нежное дыхание девушки на своей щеке. В полном расстройстве он отвернулся от нее и лег на другой бок.
Лошади смирно стояли там, где их привязали. Поводья были замотаны вокруг низко свисающей ветки дерева. Вид седельных сумок в смутном утреннем свете внезапно наполнил его какой-то опустошающей тоской. Все, что прошлой ночью казалось безумным приключением, сейчас выглядело весьма глупо. Какие бы причины ни побудили Мириамель пуститься в это путешествие, они не имели к нему никакого отношения. Он был многим, многим обязан — и принцу Джошуа, который возвысил его, сделав рыцарем; и Адиту, которая спасла его; и Бинабику, который был для Саймона куда более хорошим другом, чем он заслуживал; были и другие, почти преклонявшиеся перед ним, как Джеремия, — и всех он предал, поддавшись мгновенной прихоти. И ради чего? Он силой навязал свое общество принцессе, у которой была какая-то собственная печальная причина для того, чтобы оставить лагерь своего дяди. Он бросил многих людей, любивших его, ради поездки неизвестно куда с человеком, не испытывавшим к нему ничего подобного.
Он посмотрел на свою лошадь и почувствовал, что грусть становится все глубже. Домой. Это красивое имя, верно? Саймон только что увел Домой из еще одного дома, и на этот раз у него не было никакой уважительной причины. Он вздохнул и сел. Он уже здесь, и с этим ничего нельзя сделать — по крайней мере сейчас. И он еще раз попробует уговорить Мириамель вернуться, когда она проснется.
Саймон натянул плащ и поднялся на ноги. Он отвязал лошадей, потом подошел к краю рощи и осторожно огляделся, прежде чем вести их к речке на водопой. Вернувшись, он привязал лошадей к другому дереву, вокруг которого в избытке было молодой травы. Глядя, как завтракают довольные Домой и безымянный конь Мириамели, он почувствовал, что его настроение немного улучшилось — впервые после того, как он проснулся.
Он набрал хвороста, подбирая только те ветки, которые казались достаточно сухими, чтобы гореть с небольшим количеством дыма, и сложил из них костер. Саймон порадовался, что догадался захватить с собой кремень и огниво, и с тревогой подумал о том, что будет, когда он обнаружит, что в спешке позабыл какую-то не менее важную вещь. Некоторое время он сидел у костра, грея руки и наблюдая за спящей Мириамелью.
Немного позже, когда он рылся в седельных сумках в поисках чего-нибудь съедобного, принцесса забилась и закричала во сне.
— Нет, — бормотала она, — нет, я не хочу…
Она приподняла руки, словно защищаясь от кого-то. Внимательно посмотрев на нее несколько секунд, Саймон подошел, опустился на колени рядом с девушкой и взял ее за руку.
— Мириамель. Принцесса. Проснись, тебе снится дурной сон. — Она слабо попыталась вырвать руку, потом открыла глаза. Она смотрела на него, и на мгновение, кажется, увидела кого-то другого, потому что подняла свободную руку в попытке защититься. Потом она узнала его и уронила руку. Другая ее рука оставалась в его ладони. — Это был всего лишь дурной сон. — Он бережно сжал ее пальцы, удивленный и обрадованный тем, что тонкая кисть принцессы почти полностью скрылась в его руке.
— Со мной все в порядке, — пробормотала она наконец и села, натянув плащ на плечи, потом оглядела рощу, как будто дневной свет был какой-то дурацкой проделкой Саймона. — Который час?
— Солнце еще не поднялось над вершинами деревьев — там, внизу, когда я ходил к реке.
Она не ответила, но встала на ноги и неверной походкой вышла из рощи. Саймон пожал плечами и вернулся к седельным сумкам, надеясь найти что-нибудь подходящее для завтрака.
Когда Мириамель вернулась, он достал кусок мягкого сыра и круглый каравай хлеба. Отломив кусочек, Саймон принялся жарить его на палочке над слабым огнем.
— Доброе утро, — сказала она. Принцесса выглядела немного взъерошенной, но она умылась, и выражение ее лица было почти веселым. — Прости, что я была так невежлива. Мне приснился… ужасный сон.
Он заинтересованно смотрел на нее, но она не стала продолжать.
— Тут есть кое-какая еда, — сказал он. — И огонь тоже.
Она подошла и села поближе, вытянув руки.
— Надеюсь, что дыма не будет видно.
— Не видно. Я немного отошел и посмотрел.
Саймон протянул Мириамели половину хлеба и большой кусок сыра. Она жадно набросилась на еду и, набив полный рот, улыбнулась.
— Я проголодалась, — сказала она, проглотив. — Я так беспокоилась прошлой ночью, что почти ничего не ела.
— Есть еще, если хочешь.
Она покачала головой:
— Нам надо беречь еду. Я не знаю, сколько придется путешествовать, и может быть, будет трудно достать еще. — Мириамель подняла глаза. — Ты умеешь стрелять? Я взяла лук и колчан со стрелами, — она показала на лук с ослабленной тетивой, притороченный к ее седлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128