Эолер был озадачен, но корректность ситхи произвела на него большое впечатление. Каждый мог говорить столько, сколько хотел, и никто не перебивал его. Разногласия, какими бы они ни были — Эолер, хотя ему трудно было понять справедливых, не сомневался, что вопрос был очень серьезен, — теперь, казалось, исчезли: споры о Наглимунде, хотя и весьма жаркие, были спокойными и свободными от гнева.
Получив таким образом некоторое облегчение, он вступил в дискуссию — сперва нерешительно, а потом, увидев, что его мнению придают должное значение, заговорил о Наглимунде, который знал почти так же хорошо, как Таиг в Эрнисадарке, открыто и искренне.
Разговор был долгим; наконец от костра остались только мерцающие угли. Ликимейя достала из складок плаща хрустальный шар и поставила его на землю, где он постепенно разгорелся: вскоре его холодное лунное сияние освещало весь круг.
Возвращаясь после совета ситхи, Эолер встретил Изорна.
— Хо, граф! — сказал молодой риммер. — Вышли прогуляться? У меня тут бурдюк с вином — думаю, из ваших собственных погребов в Над Муллахе. Давайте найдем Уле и разопьем его.
— С радостью. Это был странный вечер. Наши союзники… Изорн, они ни на что не похожи — ничего подобного я никогда не видел.
— Они древние, да еще к тому же и язычники, — весело сказал Изорн и засмеялся: — Приношу извинения, граф. Я иногда забываю, что вы, эрнистирийцы…
— Тоже язычники? — Эолер слабо улыбнулся. — Никакой обиды. Я привык быть чужим и странным за годы, проведенные мной при эйдонитских дворах. Но я никогда не чувствовал себя таким чуждым, как сегодня.
— Ситхи не такие, как мы, Эолер, но они храбры, как ураган.
— Да, и они умны. Я не все понял из говорившегося сегодня вечером, но думаю, что ни один из нас никогда не видел такой битвы, какая ждет нас у стен Наглимунда.
Заинтригованный Изорн поднял брови:
— Отложите рассказ до бурдюка с вином. Но я рад слышать это. У нас будет что порассказать нашим внукам.
— Если доживем, — сказал Эолер.
— Пойдем побыстрее, — легко сказал Изорн. — Меня начинает мучить жажда.
На следующий день они переправились через Иннискрик. Поле боя, где Скали разбил эрнистирийцев, а король Лут получил смертельную рану, было все еще засыпано снегом, и этот снег прикрывал великое множество небольших холмиков. То тут, то там из-под белой пелены выглядывали куски ржавого металла или полусгнившие древки копий. Хотя было произнесено немало тихих молитв и проклятий, эрнистирийцы не особенно стремились задерживаться в месте, где было убито столько их товарищей, а для ситхи оно и вовсе не имело никакого значения, так что вся огромная армия прошла через долину вдоль реки на север, не замедляя движения.
Баралейн отмечал границу между Эрнистиром и Эркинландом: люди из Утаньята на восточной стороне реки называли ее Гринвуд. В эти дни на том и на другом берегу почти никто не жил, хотя рыбы меньше не стало. Погода действительно становилась теплее, но Эолер видел, что земля почти мертва. Немногие из уцелевших во множестве битв местных жителей бежали от приближающейся армии, не ожидая ничего хорошего от нового отряда вооруженных пришельцев.
Наконец после недельного пути на север от Над Муллаха — ситхи двигались очень быстро, даже не развивая полную скорость, — армия пересекла реку и двинулась в Утаньят, самую западную провинцию Эркинланда. Здесь земля, казалось, стала еще более серой. Густые утренние туманы, надоедавшие им по пути через Эрнистир, уже не рассеивались с восходом солнца, так что армия с утра и до вечера барахталась в холодной сырой мгле, как души грешников в облачной послежизни. В сущности, смертоносная пелена закрывала всю долину. Воздух был холодным и до самых костей пронизывал Эолера и его спутников. Если не считать воя ветра и приглушенного стука копыт их собственных лошадей, равнины казались безмолвными. Не слышно было даже птичьего пения. Ночью, когда граф с Мегвин и Изорном, сжавшись, сидели перед огнем, на всем лежала печать тяжелой неподвижности. Было такое ощущение, как сказал Изорн в одну из бесконечных ночей, как будто они скакали по огромному кладбищу.
С каждым днем, уводящим их все глубже в эту безрадостную, бесцветную страну, риммеры Изорна все чаще молились и осеняли себя знаком древа, а споры о разных пустяках доходили чуть не до кровопролития. Эрнистирийцы Эолера были не менее подавлены. Даже ситхи казались более замкнутыми, чем обычно. Постоянные туманы и гнетущая тишина заставляли любое занятие воспринимать как мелкое и бессмысленное.
Эолер поймал себя на желании поскорее увидеть хоть какие-то признаки присутствия врагов. Он был уверен, что дурные предчувствия, порожденные этими пустынными землями, были куда более коварным врагом, чем обычный противник из плоти и крови. Даже пугающе чуждые норны были бы лучше, чем это путешествие через ад.
— Я что-то чувствую, — сказал Изорн. — Даже в дрожь бросило.
Эолер кивнул, потом понял, что сын герцога, вероятно, не видит его сквозь туман, хотя они и ехали рядом.
— Меня тоже.
Они были уже в девяти днях пути от Над Муллаха. То ли погода снова испортилась, то ли в этой маленькой части мира зима никогда и не отступала. Землю покрывал ковер снега, и огромные сугробы горбились по обеим сторонам дороги, которая поднималась на невысокий холм. День был таким серым, что начинало казаться, будто такой вещи, как солнце, не было в природе.
Впереди послышалось бряцание доспехов и шквал взволнованных возгласов на певучем языке ситхи. Эолер прищурился, стараясь разглядеть что-нибудь в полумраке. Он пришпорил лошадь. Изорн последовал за ним вместе с Мегвин, которая весь день молча ехала за графом.
Ситхи остановились и теперь молча сидели на лошадях, как бы ожидая чего-то. Их яркие доспехи и гордые знамена потускнели в тумане. Эолер проехал сквозь ряды справедливых и нашел Джирики и Ликимейю. Они тоже смотрели вперед, но граф не мог разглядеть ничего, что заслуживало бы их внимания.
— Почему мы остановились? — поинтересовался граф.
Ликимейя повернулась к нему:
— Мы нашли то, чего ожидали.
Ее лицо окаменело, словно превратившись в маску.
— Но я ничего не вижу. — Эолер повернулся к Изорну, но молодой риммер только пожал плечами, показывая тем самым, что ничем не отличался от графа.
— Увидите, — сказала Ликимейя. — Ждите.
Озадаченный Эолер похлопал шею своей лошади и замер. Произошло какое-то движение, резкий ветер надул плащ графа, и в круговерти слегка рассеявшегося тумана появилось нечто темное.
Огромная внешняя стена Наглимунда частично была разрушена. Многие камни вылетели из своих гнезд, как чешуя с гниющей рыбы. В центре величественной серой громады зияло отверстие — открытая беззубая пасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Получив таким образом некоторое облегчение, он вступил в дискуссию — сперва нерешительно, а потом, увидев, что его мнению придают должное значение, заговорил о Наглимунде, который знал почти так же хорошо, как Таиг в Эрнисадарке, открыто и искренне.
Разговор был долгим; наконец от костра остались только мерцающие угли. Ликимейя достала из складок плаща хрустальный шар и поставила его на землю, где он постепенно разгорелся: вскоре его холодное лунное сияние освещало весь круг.
Возвращаясь после совета ситхи, Эолер встретил Изорна.
— Хо, граф! — сказал молодой риммер. — Вышли прогуляться? У меня тут бурдюк с вином — думаю, из ваших собственных погребов в Над Муллахе. Давайте найдем Уле и разопьем его.
— С радостью. Это был странный вечер. Наши союзники… Изорн, они ни на что не похожи — ничего подобного я никогда не видел.
— Они древние, да еще к тому же и язычники, — весело сказал Изорн и засмеялся: — Приношу извинения, граф. Я иногда забываю, что вы, эрнистирийцы…
— Тоже язычники? — Эолер слабо улыбнулся. — Никакой обиды. Я привык быть чужим и странным за годы, проведенные мной при эйдонитских дворах. Но я никогда не чувствовал себя таким чуждым, как сегодня.
— Ситхи не такие, как мы, Эолер, но они храбры, как ураган.
— Да, и они умны. Я не все понял из говорившегося сегодня вечером, но думаю, что ни один из нас никогда не видел такой битвы, какая ждет нас у стен Наглимунда.
Заинтригованный Изорн поднял брови:
— Отложите рассказ до бурдюка с вином. Но я рад слышать это. У нас будет что порассказать нашим внукам.
— Если доживем, — сказал Эолер.
— Пойдем побыстрее, — легко сказал Изорн. — Меня начинает мучить жажда.
На следующий день они переправились через Иннискрик. Поле боя, где Скали разбил эрнистирийцев, а король Лут получил смертельную рану, было все еще засыпано снегом, и этот снег прикрывал великое множество небольших холмиков. То тут, то там из-под белой пелены выглядывали куски ржавого металла или полусгнившие древки копий. Хотя было произнесено немало тихих молитв и проклятий, эрнистирийцы не особенно стремились задерживаться в месте, где было убито столько их товарищей, а для ситхи оно и вовсе не имело никакого значения, так что вся огромная армия прошла через долину вдоль реки на север, не замедляя движения.
Баралейн отмечал границу между Эрнистиром и Эркинландом: люди из Утаньята на восточной стороне реки называли ее Гринвуд. В эти дни на том и на другом берегу почти никто не жил, хотя рыбы меньше не стало. Погода действительно становилась теплее, но Эолер видел, что земля почти мертва. Немногие из уцелевших во множестве битв местных жителей бежали от приближающейся армии, не ожидая ничего хорошего от нового отряда вооруженных пришельцев.
Наконец после недельного пути на север от Над Муллаха — ситхи двигались очень быстро, даже не развивая полную скорость, — армия пересекла реку и двинулась в Утаньят, самую западную провинцию Эркинланда. Здесь земля, казалось, стала еще более серой. Густые утренние туманы, надоедавшие им по пути через Эрнистир, уже не рассеивались с восходом солнца, так что армия с утра и до вечера барахталась в холодной сырой мгле, как души грешников в облачной послежизни. В сущности, смертоносная пелена закрывала всю долину. Воздух был холодным и до самых костей пронизывал Эолера и его спутников. Если не считать воя ветра и приглушенного стука копыт их собственных лошадей, равнины казались безмолвными. Не слышно было даже птичьего пения. Ночью, когда граф с Мегвин и Изорном, сжавшись, сидели перед огнем, на всем лежала печать тяжелой неподвижности. Было такое ощущение, как сказал Изорн в одну из бесконечных ночей, как будто они скакали по огромному кладбищу.
С каждым днем, уводящим их все глубже в эту безрадостную, бесцветную страну, риммеры Изорна все чаще молились и осеняли себя знаком древа, а споры о разных пустяках доходили чуть не до кровопролития. Эрнистирийцы Эолера были не менее подавлены. Даже ситхи казались более замкнутыми, чем обычно. Постоянные туманы и гнетущая тишина заставляли любое занятие воспринимать как мелкое и бессмысленное.
Эолер поймал себя на желании поскорее увидеть хоть какие-то признаки присутствия врагов. Он был уверен, что дурные предчувствия, порожденные этими пустынными землями, были куда более коварным врагом, чем обычный противник из плоти и крови. Даже пугающе чуждые норны были бы лучше, чем это путешествие через ад.
— Я что-то чувствую, — сказал Изорн. — Даже в дрожь бросило.
Эолер кивнул, потом понял, что сын герцога, вероятно, не видит его сквозь туман, хотя они и ехали рядом.
— Меня тоже.
Они были уже в девяти днях пути от Над Муллаха. То ли погода снова испортилась, то ли в этой маленькой части мира зима никогда и не отступала. Землю покрывал ковер снега, и огромные сугробы горбились по обеим сторонам дороги, которая поднималась на невысокий холм. День был таким серым, что начинало казаться, будто такой вещи, как солнце, не было в природе.
Впереди послышалось бряцание доспехов и шквал взволнованных возгласов на певучем языке ситхи. Эолер прищурился, стараясь разглядеть что-нибудь в полумраке. Он пришпорил лошадь. Изорн последовал за ним вместе с Мегвин, которая весь день молча ехала за графом.
Ситхи остановились и теперь молча сидели на лошадях, как бы ожидая чего-то. Их яркие доспехи и гордые знамена потускнели в тумане. Эолер проехал сквозь ряды справедливых и нашел Джирики и Ликимейю. Они тоже смотрели вперед, но граф не мог разглядеть ничего, что заслуживало бы их внимания.
— Почему мы остановились? — поинтересовался граф.
Ликимейя повернулась к нему:
— Мы нашли то, чего ожидали.
Ее лицо окаменело, словно превратившись в маску.
— Но я ничего не вижу. — Эолер повернулся к Изорну, но молодой риммер только пожал плечами, показывая тем самым, что ничем не отличался от графа.
— Увидите, — сказала Ликимейя. — Ждите.
Озадаченный Эолер похлопал шею своей лошади и замер. Произошло какое-то движение, резкий ветер надул плащ графа, и в круговерти слегка рассеявшегося тумана появилось нечто темное.
Огромная внешняя стена Наглимунда частично была разрушена. Многие камни вылетели из своих гнезд, как чешуя с гниющей рыбы. В центре величественной серой громады зияло отверстие — открытая беззубая пасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128