Она крутилась у меня в голове весь вечер. Ее пела мне мама, когда я была маленькая. Я думаю, эта эрнистирийская песня пришла еще от бабушки. Но она на вестерлинге.
— Споешь ее?
Мириамель помедлила.
— Не знаю. Я устала и не уверена, что вспомню все слова. И вообще, это грустная песня.
Саймон лег и закутался в плащ, внезапно почувствовав озноб. Воздух становился холодным. Листья тихо шелестели на ветру.
— Ну ладно. Я попробую. — Мириамель на мгновение задумалась, потом начала петь. Голос ее был хрипловатым, но приятным.
Моя любимая жила,
— начала она тихим голосом. Мелодия ясно звучала в сумеречном лесу.
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Прекрасней всех она была
Во всей стране моей.
Осенний лист летел, звеня,
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Она плясала для меня
В сиянии полей.
В домах горели огоньки
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Коснулся я ее руки
В один из зимних дней.
Всю зиму я о ней мечтал
У озера, у Кэтрин-Дейр.
И я ее поцеловал,
Когда настал апрель.
Дождались летом мы тепла
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Но ты на свадьбу не пришла,
Не стала ты моей.
И снова лист летел, звеня,
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Теперь уже не для меня
Плясать хотелось ей.
Пришла зима, покрылись льдом
И озеро, и Кэтрин-Дейр.
И я покинул отчий дом,
Чтоб стала боль слабей.
Озерная недвижна гладь,
Не повернется время вспять.
Ты эту сказку должен знать -
Любовь купить, любовь продать…
И бесконечно повторять:
«Жестокий Кэтрин-Дейр».
— Красивая песня, — сказал Саймон, когда она закончила. — И грустная. — Мелодия все еще звучала у него в голове; он понял, почему Мириамель незаметно для себя напевала ее.
— Мама пела мне ее в саду в Меремунде. Она всегда пела. И все говорили, что у нее самый красивый голос, какой они когда-либо слышали.
На некоторое время наступила тишина. Оба, и Саймон, и Мириамель, лежали, завернувшись в плащи, поглощенные своими тайными мыслями.
— Я никогда не знал своей матери, — сказал наконец Саймон. — Она умерла, когда я родился. Я не знал никого из моих родителей.
— Я тоже.
К тому времени, когда странный смысл этой фразы прорвался сквозь стену расстроенных чувств Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню — и к своему спутнику. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что принцесса не хочет больше разговаривать. Вместо этого он стал тихо смотреть, как угасает огонь и улетают в темноту последние искры.
2 ОКНА, КАК ГЛАЗА
Бараны сгрудились так тесно, что между ними почти невозможно было пройти. Бинабик пел тихую овечью колыбельную, с трудом пробираясь между мохнатыми спинами.
— Ситки! — позвал он. — Мне надо поговорить с тобой.
Она сидела скрестив ноги и перевязывала узлы сбруи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей — мужчин и женщин — заканчивали последние приготовления перед тем, как вместе с отрядом Джошуа продолжить путь к Наббану.
— Я здесь, — сказала она.
Бинабик огляделся.
— Не пойдешь ли ты со мной в какое-нибудь более тихое место?
Она кивнула и положила сбрую на землю.
— Пойду.
Они пробрались через стадо толкающихся баранов, забрались на холмик и сели на траву. Суетящийся лагерь расстилался перед ними. Палатки разобрали еще ранним утром, и теперь от того, что в течение трех дней было маленьким городком, осталась только бесформенная движущаяся масса людей и животных.
— Ты раздражен, — внезапно сказала Ситки. — Скажи мне, что случилось, любимый? Хотя, конечно, за последние дни у нас было достаточно неприятностей, чтобы расстроить кого угодно.
Бинабик вздохнул и кивнул.
— Это верно. Смерть Джулой — очень тяжелая потеря, и не только из-за ее мудрости. Мне не хватает ее самой, Ситки. Мы никогда не встретим никого похожего на нее.
— Но это не все, — мягко настаивала Ситки. — Я хорошо тебя знаю, Бинбиниквегабеник. Это из-за Саймона и принцессы?
— Это корень всего. Смотри, я покажу тебе кое-что. — Он развинтил свой посох. Длинное белое древко с наконечником из сине-серого камня выскользнуло оттуда.
— Это стрела Саймона. — Ситки широко открыла глаза. — Дар ситхи. Он оставил ее?
— Я не думаю, что он сделал это нарочно. Я нашел ее запутавшейся в одной из рубашек, которые ему сшила Гутрун. Он мало взял с собой, но все-таки не забыл мешок со своими главными драгоценностями — зеркальцем Джирики, куском камня, который он принес с могилы Хейстена, и кое-какие другие вещи. Полагаю, Белую стрелу он оставил по ошибке. Может быть, он для чего-то вынимал ее раньше и забыл положить обратно в мешок. — Бинабик поднял стрелу и повернул ее, так что она засверкала в лучах утреннего солнца. — Это мне кое о чем напоминает, — сказал он медленно. — Это знак долга Джирики Саймону — долга ничуть не меньшего, чем тот, который, в память Укекука, связывает меня с доктором Моргенсом.
Внезапно страх появился на лице Ситки, хотя она и делала все, чтобы скрыть его.
— Что ты хочешь сказать, Бинабик?
Он печально посмотрел на стрелу.
— Укекук обещал Моргенсу свою помощь. Я принял на себя его обещание. Я поклялся защищать юного Саймона, Ситки.
Она двумя руками схватила его ладонь.
— Но ты уже выполнил обещание — и даже больше, Бинабик. Тебе совсем не нужно сторожить его день и ночь до конца жизни.
— Это… это другое. — Он бережно убрал стрелу в посох. — Это больше, чем просто долг, Ситки. Путешествуя по этим диким местам, и Саймон, и Мириамель уже в опасности, но еще большей опасности они подвергнутся, когда придут туда, куда, я боюсь, они направляются. Но кроме того, они представляют собой страшную угрозу и для всех нас.
— Но почему? — Ей трудно было скрыть боль.
— Если их поймают, то наверняка доставят к Прейратсу, советнику короля Элиаса. Ты не знаешь его, Ситки, но я знаю, по крайней мере по рассказам. Он могуществен и без колебаний употребляет это могущество по любому поводу. И он жесток. Он узнает от них все, что они знают о нас — а Саймон и Мириамель, оба они знают очень много, — о наших планах, о мечах и обо всем остальном. И Прейратс убьет их — во всяком случае Саймона, — добывая эти сведения.
— Значит, ты идешь искать их? — медленно спросила она.
Он уронил голову.
— Я чувствую, что должен пойти.
— Но почему именно ты? У Джошуа целая армия!
— На то есть причины, возлюбленная моя. Если ты пойдешь со мной, когда я буду говорить с Джошуа, ты все узнаешь. Тебе в любом случае следует там быть.
Она вызывающе посмотрела на него:
— Если ты пойдешь за ними, я пойду с тобой.
— А кто убережет наших людей от опасности — в чужой стране, с чужим языком. — Он сделал жест в сторону двигавшихся внизу троллей. — Ты теперь хотя бы немного говоришь на вестерлинге. Мы не можем уйти вдвоем и оставить кануков глухими и немыми.
Слезы показались на глазах Ситки:
— Неужели нет другого выхода?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Споешь ее?
Мириамель помедлила.
— Не знаю. Я устала и не уверена, что вспомню все слова. И вообще, это грустная песня.
Саймон лег и закутался в плащ, внезапно почувствовав озноб. Воздух становился холодным. Листья тихо шелестели на ветру.
— Ну ладно. Я попробую. — Мириамель на мгновение задумалась, потом начала петь. Голос ее был хрипловатым, но приятным.
Моя любимая жила,
— начала она тихим голосом. Мелодия ясно звучала в сумеречном лесу.
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Прекрасней всех она была
Во всей стране моей.
Осенний лист летел, звеня,
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Она плясала для меня
В сиянии полей.
В домах горели огоньки
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Коснулся я ее руки
В один из зимних дней.
Всю зиму я о ней мечтал
У озера, у Кэтрин-Дейр.
И я ее поцеловал,
Когда настал апрель.
Дождались летом мы тепла
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Но ты на свадьбу не пришла,
Не стала ты моей.
И снова лист летел, звеня,
У озера, у Кэтрин-Дейр.
Теперь уже не для меня
Плясать хотелось ей.
Пришла зима, покрылись льдом
И озеро, и Кэтрин-Дейр.
И я покинул отчий дом,
Чтоб стала боль слабей.
Озерная недвижна гладь,
Не повернется время вспять.
Ты эту сказку должен знать -
Любовь купить, любовь продать…
И бесконечно повторять:
«Жестокий Кэтрин-Дейр».
— Красивая песня, — сказал Саймон, когда она закончила. — И грустная. — Мелодия все еще звучала у него в голове; он понял, почему Мириамель незаметно для себя напевала ее.
— Мама пела мне ее в саду в Меремунде. Она всегда пела. И все говорили, что у нее самый красивый голос, какой они когда-либо слышали.
На некоторое время наступила тишина. Оба, и Саймон, и Мириамель, лежали, завернувшись в плащи, поглощенные своими тайными мыслями.
— Я никогда не знал своей матери, — сказал наконец Саймон. — Она умерла, когда я родился. Я не знал никого из моих родителей.
— Я тоже.
К тому времени, когда странный смысл этой фразы прорвался сквозь стену расстроенных чувств Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню — и к своему спутнику. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что принцесса не хочет больше разговаривать. Вместо этого он стал тихо смотреть, как угасает огонь и улетают в темноту последние искры.
2 ОКНА, КАК ГЛАЗА
Бараны сгрудились так тесно, что между ними почти невозможно было пройти. Бинабик пел тихую овечью колыбельную, с трудом пробираясь между мохнатыми спинами.
— Ситки! — позвал он. — Мне надо поговорить с тобой.
Она сидела скрестив ноги и перевязывала узлы сбруи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей — мужчин и женщин — заканчивали последние приготовления перед тем, как вместе с отрядом Джошуа продолжить путь к Наббану.
— Я здесь, — сказала она.
Бинабик огляделся.
— Не пойдешь ли ты со мной в какое-нибудь более тихое место?
Она кивнула и положила сбрую на землю.
— Пойду.
Они пробрались через стадо толкающихся баранов, забрались на холмик и сели на траву. Суетящийся лагерь расстилался перед ними. Палатки разобрали еще ранним утром, и теперь от того, что в течение трех дней было маленьким городком, осталась только бесформенная движущаяся масса людей и животных.
— Ты раздражен, — внезапно сказала Ситки. — Скажи мне, что случилось, любимый? Хотя, конечно, за последние дни у нас было достаточно неприятностей, чтобы расстроить кого угодно.
Бинабик вздохнул и кивнул.
— Это верно. Смерть Джулой — очень тяжелая потеря, и не только из-за ее мудрости. Мне не хватает ее самой, Ситки. Мы никогда не встретим никого похожего на нее.
— Но это не все, — мягко настаивала Ситки. — Я хорошо тебя знаю, Бинбиниквегабеник. Это из-за Саймона и принцессы?
— Это корень всего. Смотри, я покажу тебе кое-что. — Он развинтил свой посох. Длинное белое древко с наконечником из сине-серого камня выскользнуло оттуда.
— Это стрела Саймона. — Ситки широко открыла глаза. — Дар ситхи. Он оставил ее?
— Я не думаю, что он сделал это нарочно. Я нашел ее запутавшейся в одной из рубашек, которые ему сшила Гутрун. Он мало взял с собой, но все-таки не забыл мешок со своими главными драгоценностями — зеркальцем Джирики, куском камня, который он принес с могилы Хейстена, и кое-какие другие вещи. Полагаю, Белую стрелу он оставил по ошибке. Может быть, он для чего-то вынимал ее раньше и забыл положить обратно в мешок. — Бинабик поднял стрелу и повернул ее, так что она засверкала в лучах утреннего солнца. — Это мне кое о чем напоминает, — сказал он медленно. — Это знак долга Джирики Саймону — долга ничуть не меньшего, чем тот, который, в память Укекука, связывает меня с доктором Моргенсом.
Внезапно страх появился на лице Ситки, хотя она и делала все, чтобы скрыть его.
— Что ты хочешь сказать, Бинабик?
Он печально посмотрел на стрелу.
— Укекук обещал Моргенсу свою помощь. Я принял на себя его обещание. Я поклялся защищать юного Саймона, Ситки.
Она двумя руками схватила его ладонь.
— Но ты уже выполнил обещание — и даже больше, Бинабик. Тебе совсем не нужно сторожить его день и ночь до конца жизни.
— Это… это другое. — Он бережно убрал стрелу в посох. — Это больше, чем просто долг, Ситки. Путешествуя по этим диким местам, и Саймон, и Мириамель уже в опасности, но еще большей опасности они подвергнутся, когда придут туда, куда, я боюсь, они направляются. Но кроме того, они представляют собой страшную угрозу и для всех нас.
— Но почему? — Ей трудно было скрыть боль.
— Если их поймают, то наверняка доставят к Прейратсу, советнику короля Элиаса. Ты не знаешь его, Ситки, но я знаю, по крайней мере по рассказам. Он могуществен и без колебаний употребляет это могущество по любому поводу. И он жесток. Он узнает от них все, что они знают о нас — а Саймон и Мириамель, оба они знают очень много, — о наших планах, о мечах и обо всем остальном. И Прейратс убьет их — во всяком случае Саймона, — добывая эти сведения.
— Значит, ты идешь искать их? — медленно спросила она.
Он уронил голову.
— Я чувствую, что должен пойти.
— Но почему именно ты? У Джошуа целая армия!
— На то есть причины, возлюбленная моя. Если ты пойдешь со мной, когда я буду говорить с Джошуа, ты все узнаешь. Тебе в любом случае следует там быть.
Она вызывающе посмотрела на него:
— Если ты пойдешь за ними, я пойду с тобой.
— А кто убережет наших людей от опасности — в чужой стране, с чужим языком. — Он сделал жест в сторону двигавшихся внизу троллей. — Ты теперь хотя бы немного говоришь на вестерлинге. Мы не можем уйти вдвоем и оставить кануков глухими и немыми.
Слезы показались на глазах Ситки:
— Неужели нет другого выхода?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128