бабушка отвечала ей намеренно неторопливо и спокойно. Макс не слышал, что именно, и поэтому поспешил к ним.
Как-никак, на женщине было уже знакомое ему платье - голубое, в крупных белых ромашках.
- Дауно? - спрашивала тем временем бабушка.
- Ды во вторник! А сення - пятница ужо!
Гостья вымученно вздохнула, теребя краешек скатерти.
- Я ж спачатку думала - загуляу. Не в першый раз.
- Да, твой Цимафей Сцепаныч гэта дзела палюбляу… палюбляець, - поправилась Настасья Матвеевна. - И што, нихто яго не бачыу?
Та покачала головой:
- Нихто. Усю дзярэуню аббегала, ужо в Адзинцы зранку зъездзила, у яго тамашних друзяк пытала - не бачыли!
- Куды ен збирауся у той дзень?
- Ды куды ж яму збирацца? - гостья всхлипнула и потянулась рукой к щеке, стереть влагу. - На Струйную.
- Проверяла?
- И не адзин раз! Учора зноу хадзила - ничога.
- Ты дзе шукала-то, Ялена?
Женщина непонимающе взглянула на нее:
- Там, дзе ен зауседы сядзеу.
- Ниже по цячэнию паглянь, - буркнула Настасья Матвеевна. - Можа, якия рэчы ссорыу - ды й знайдзеш.
- А… - начала было гостья.
- А я табе, выбачай, дапамагчы не магу, - и поднялась, показывая, что разговор окончен. Заметила Макса, кивнула ему:
- Добрый ранак, унучак. Снедаць идзи - а то захалонець усе.
Отправилась провожать гостью до дверей.
Уже у калитки приобняла за плечи:
- Трымайся, Ялена. Трымайся…
И опустила за ее спиной задвижку.
3
Гости сегодня спали плохо. Настасья Матвеевна, которую уже не один год посещала непременная и безжалостная спутница старости, бессонница, слышала, как ворочался на кровати этот паренек, Игорь, как поднялся и вышел во двор. Там он курил и что-то бормотал себе под нос. А в конце концов вернулся обратно и, кажется, дальше спал без мучений.
Юрась проснулся на рассвете (мысленно она все еще называла его Юрасем, хотя сын стал совсем другим, повзрослел и изменился; впустил в себя чуждость - и она винила в этом себя, потому что когда рожала его, позволила отвести себя в больницу и пуповину врачи ей не дали; а закопай она пуповину у дома, в саду или под банькой, сын никогда бы не стал отчужденным… таким - никогда).
Проснувшись, Юрась тихонько, чтобы никого не разбудить, оделся и выбрался в большую комнату. Там Настасья Матвеевна как раз давала мужу позавтракать.
Отправив на работу Николая, она вышла во двор. Юрась успел умыться и сейчас вытирался полотенцем; она невольно залюбовалась своим сыном, какой он у нее красивый да крепкий, как ловко и изящно двигается.
- Добра, што так рана падняуся, - сказала ему. - Нам патрэбна перагаварыць.
Сын кивнул:
- Знаю. Для того и встал.
- Пайдзем, дапаможаш мне дастаць бульбу - трэба пачысциць на дзень.
Вернувшись в большую комнату, Настасья Матвеевна подвинула половик и открыла крышку погреба. Юрась взял ведро и спустился туда; набрал картошки, и они, закрыв погреб, пошли на веранду-кухоньку, чтобы не терять даром времени. Можно ведь и разговаривать, и картошку чистить.
Налили в кастрюлю воды, взяли по ножу, поставили ведро посередине, чтобы каждому было удобно дотягиваться.
- Итак… - начал Юрась. - Чертячник. И чеснок.
Она поглядела на сына, ни на миг не прекращая срезать с «бульбы» кожицу:
- Саабразицельный ты мой. Правильна. Ты яго не выкинув?
- Я-то нет. А вот Макс…
- А я яму ушыла в адзенне. И Игорю твайму у сумку паклала и у карманы.
- Правильно. Молодец ты у меня. …Что делать-то будем?
- Што усе, то и мы. А вам уехаць нада.
Он покачал головой и бросил очищенную картошку в кастрюлю: бульк!
- Нет.
- Як гэта «нет»? Ты ж не разумееш…
- Понимаю, мам. Все понимаю. Ну, не все, конечно, но… Просто, видишь, тут ведь как получается. Игорь - его просто так не увезешь, это не Макс, он мне не подотчетен. А на всяких необычных штучках он просто «подвинут». Едва я начну пытаться его отсюда спровадить (и если при этом он почует неладное), Игоря отсюда клещами не вытащишь. Сейчас лето - так что даже выгони ты его из дому, будет в поле спать или к кому-нибудь пойдет постояльцем. …Да и нельзя его выгонять, чеснок ведь тоже… сама знаешь…
Настасья Матвеевна вздохнула, отправляя еще одну картофелину в кастрюлю: бульк!
- К тому же, - добавил сын уже спокойнее, - везти сейчас Макса домой нельзя. Семен лечится. А в такой период чувствуешь себя не лучшим образом
- не нужно, чтобы мальчик все это видел.
- Дык пазвани яму, запытай, можа, ен ужо вылечыуся, - заметила Настасья Матвеевна. - И карэспандэнта свайго справадзь. Сення звадзи да кругоу, няхай заснимець их - ды й едзе сабе.
- Я спрашивал - у Игоря отпуск на неделю. И поверь, он собирается провести его здесь. Как он выражается, «выжать из материала все, что можно».
- Пагана. И што ен можа рабиць?
Юрась пожимает плечами, бросает картошку: бульк!
- Наверное, пойдет людей опрашивать. Будет ходить по лесу, исследовать берега Струйной… Да что угодно!
- Ой як пагана! - она качает головой, гладит дрожащими пальцами занывшую кисть левой руки. - Хоць бы Макса дома утрымаць.
- Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он тут же сделает наоборот. Да и лето… не удержим мы его дома.
- Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей адправиць не з ким.
- И с Дениской та же самая история. Пускай пока… вдвоем, может, ничего с ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается.
Бульк!
- Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?..
- Дык яны ж знаюць усе.
- А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу.
- Дык у их же свое бацьки есць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто…
- она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-«рыбака», он поймет, что имела в виду мать.
- Так что ж делать-то будем?
Бульк!
- Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными.
- И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он.
Бульк!
4
- Скажы, табе штось снилась сення?
Юрий Николаевич непонимающе взглянул на Игоря:
- Что ты имеешь в виду? Конечно, снилось. Но, как обычно у меня с этим бывает, я почти ничего не помню.
Он лгал.
Во-первых, Журскому частенько удавалось вспомнить собственные сны, особенно когда в них присутствовала музыка (а это было почти всегда: как иные спят и видят картинки, он слышал симфонии и сонаты, концерты и каприсы; кое-что даже записывал, хотя баловство это, не серьезно…).
Во-вторых же…
- Я таксама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Как-никак, на женщине было уже знакомое ему платье - голубое, в крупных белых ромашках.
- Дауно? - спрашивала тем временем бабушка.
- Ды во вторник! А сення - пятница ужо!
Гостья вымученно вздохнула, теребя краешек скатерти.
- Я ж спачатку думала - загуляу. Не в першый раз.
- Да, твой Цимафей Сцепаныч гэта дзела палюбляу… палюбляець, - поправилась Настасья Матвеевна. - И што, нихто яго не бачыу?
Та покачала головой:
- Нихто. Усю дзярэуню аббегала, ужо в Адзинцы зранку зъездзила, у яго тамашних друзяк пытала - не бачыли!
- Куды ен збирауся у той дзень?
- Ды куды ж яму збирацца? - гостья всхлипнула и потянулась рукой к щеке, стереть влагу. - На Струйную.
- Проверяла?
- И не адзин раз! Учора зноу хадзила - ничога.
- Ты дзе шукала-то, Ялена?
Женщина непонимающе взглянула на нее:
- Там, дзе ен зауседы сядзеу.
- Ниже по цячэнию паглянь, - буркнула Настасья Матвеевна. - Можа, якия рэчы ссорыу - ды й знайдзеш.
- А… - начала было гостья.
- А я табе, выбачай, дапамагчы не магу, - и поднялась, показывая, что разговор окончен. Заметила Макса, кивнула ему:
- Добрый ранак, унучак. Снедаць идзи - а то захалонець усе.
Отправилась провожать гостью до дверей.
Уже у калитки приобняла за плечи:
- Трымайся, Ялена. Трымайся…
И опустила за ее спиной задвижку.
3
Гости сегодня спали плохо. Настасья Матвеевна, которую уже не один год посещала непременная и безжалостная спутница старости, бессонница, слышала, как ворочался на кровати этот паренек, Игорь, как поднялся и вышел во двор. Там он курил и что-то бормотал себе под нос. А в конце концов вернулся обратно и, кажется, дальше спал без мучений.
Юрась проснулся на рассвете (мысленно она все еще называла его Юрасем, хотя сын стал совсем другим, повзрослел и изменился; впустил в себя чуждость - и она винила в этом себя, потому что когда рожала его, позволила отвести себя в больницу и пуповину врачи ей не дали; а закопай она пуповину у дома, в саду или под банькой, сын никогда бы не стал отчужденным… таким - никогда).
Проснувшись, Юрась тихонько, чтобы никого не разбудить, оделся и выбрался в большую комнату. Там Настасья Матвеевна как раз давала мужу позавтракать.
Отправив на работу Николая, она вышла во двор. Юрась успел умыться и сейчас вытирался полотенцем; она невольно залюбовалась своим сыном, какой он у нее красивый да крепкий, как ловко и изящно двигается.
- Добра, што так рана падняуся, - сказала ему. - Нам патрэбна перагаварыць.
Сын кивнул:
- Знаю. Для того и встал.
- Пайдзем, дапаможаш мне дастаць бульбу - трэба пачысциць на дзень.
Вернувшись в большую комнату, Настасья Матвеевна подвинула половик и открыла крышку погреба. Юрась взял ведро и спустился туда; набрал картошки, и они, закрыв погреб, пошли на веранду-кухоньку, чтобы не терять даром времени. Можно ведь и разговаривать, и картошку чистить.
Налили в кастрюлю воды, взяли по ножу, поставили ведро посередине, чтобы каждому было удобно дотягиваться.
- Итак… - начал Юрась. - Чертячник. И чеснок.
Она поглядела на сына, ни на миг не прекращая срезать с «бульбы» кожицу:
- Саабразицельный ты мой. Правильна. Ты яго не выкинув?
- Я-то нет. А вот Макс…
- А я яму ушыла в адзенне. И Игорю твайму у сумку паклала и у карманы.
- Правильно. Молодец ты у меня. …Что делать-то будем?
- Што усе, то и мы. А вам уехаць нада.
Он покачал головой и бросил очищенную картошку в кастрюлю: бульк!
- Нет.
- Як гэта «нет»? Ты ж не разумееш…
- Понимаю, мам. Все понимаю. Ну, не все, конечно, но… Просто, видишь, тут ведь как получается. Игорь - его просто так не увезешь, это не Макс, он мне не подотчетен. А на всяких необычных штучках он просто «подвинут». Едва я начну пытаться его отсюда спровадить (и если при этом он почует неладное), Игоря отсюда клещами не вытащишь. Сейчас лето - так что даже выгони ты его из дому, будет в поле спать или к кому-нибудь пойдет постояльцем. …Да и нельзя его выгонять, чеснок ведь тоже… сама знаешь…
Настасья Матвеевна вздохнула, отправляя еще одну картофелину в кастрюлю: бульк!
- К тому же, - добавил сын уже спокойнее, - везти сейчас Макса домой нельзя. Семен лечится. А в такой период чувствуешь себя не лучшим образом
- не нужно, чтобы мальчик все это видел.
- Дык пазвани яму, запытай, можа, ен ужо вылечыуся, - заметила Настасья Матвеевна. - И карэспандэнта свайго справадзь. Сення звадзи да кругоу, няхай заснимець их - ды й едзе сабе.
- Я спрашивал - у Игоря отпуск на неделю. И поверь, он собирается провести его здесь. Как он выражается, «выжать из материала все, что можно».
- Пагана. И што ен можа рабиць?
Юрась пожимает плечами, бросает картошку: бульк!
- Наверное, пойдет людей опрашивать. Будет ходить по лесу, исследовать берега Струйной… Да что угодно!
- Ой як пагана! - она качает головой, гладит дрожащими пальцами занывшую кисть левой руки. - Хоць бы Макса дома утрымаць.
- Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он тут же сделает наоборот. Да и лето… не удержим мы его дома.
- Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей адправиць не з ким.
- И с Дениской та же самая история. Пускай пока… вдвоем, может, ничего с ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается.
Бульк!
- Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?..
- Дык яны ж знаюць усе.
- А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу.
- Дык у их же свое бацьки есць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто…
- она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-«рыбака», он поймет, что имела в виду мать.
- Так что ж делать-то будем?
Бульк!
- Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными.
- И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он.
Бульк!
4
- Скажы, табе штось снилась сення?
Юрий Николаевич непонимающе взглянул на Игоря:
- Что ты имеешь в виду? Конечно, снилось. Но, как обычно у меня с этим бывает, я почти ничего не помню.
Он лгал.
Во-первых, Журскому частенько удавалось вспомнить собственные сны, особенно когда в них присутствовала музыка (а это было почти всегда: как иные спят и видят картинки, он слышал симфонии и сонаты, концерты и каприсы; кое-что даже записывал, хотя баловство это, не серьезно…).
Во-вторых же…
- Я таксама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59