Мы по очереди дежурим по двое.
— Нет, я имел в виду других, — сказал Бернштейн. — С ними есть какие-нибудь проблемы?
— Хорошо подчиняются приказам, — Авидан горько улыбнулся. — Успокоительное в их еде этому способствует.
— Хочу посмотреть на них.
— Видимо, твой желудок крепче моего. Мне они так противны, что я стараюсь видеть их как можно меньше.
— Хочу напомнить о себе.
— Как пожелаешь. — Авидан провел Йозефа по узкому коридорчику в мрачную кухню, линолеум там отходил от пола. Он три раза постучал в фанерную дверь, открыл ее и отступил назад.
Бернштейн посмотрел вниз, куда вели бетонные ступени. При слабом освещении он увидел высокого бородатого мужчину семидесяти лет в толстом пуловере с “береттой” в руке, как и Авидан. Узнав Берн штейна, он опустил пистолет.
Спустившись вниз, Йозеф обнял его. Давид Гехмер был одним из самых надежных и страдающих дольше других членов группы. Последние четыре месяца он и Гедеон Левин без возражений выполняли утомительную и неприятную работу тюремщиков. Одного за другим со всего мира привозили пленников — теперь уже одиннадцать — и запирали их в подвале этого полуразрушенного дома в Торонто. Вчера другие члены группы, выполнив свои задания, тоже съехались, и теперь спали на втором этаже.
Бернштейн осмотрел большой подвал. Окна были заколочены. На равном расстоянии друг от друга с потолка свисали три лампочки. Чтобы уменьшить сырость, стены были выложены белыми пластиковыми изоляторами. И все равно в помещении было прохладно и влажно. Бернштейн понимал, почему даже в июле Давид был в пуловере.
Вдоль стен на тюфяках, под шерстяными одеялами лежали старики. Некоторые не спали, ожидая, когда подействует успокоительное. Большинство же спало. Все были бледными от нехватки солнца, все в наручниках, от которых к кольцу в стене тянулись цепи.
Рядом с каждым тюфяком лежали кое-какие книги и журналы. В конце комнаты висели полки с тарелками и консервами, стояли маленькая газовая плита и ничем не огороженный унитаз с раковиной.
— Комфортно, как дома.
— По сравнению с Аушвицем, это земля обетованная, — сказал Гехмер. — Брею их через день. Готовлю им еду. Вожу по очереди к раковине. Им разрешено пользоваться только пластиковыми ложками, после ужина я их пересчитываю. Когда им надо по нужде, я отвожу их по очереди и приковываю на это время к раковине, так же как и когда они умываются.
— Вы замечательно все организовали.
— Они сами меня вдохновили. У этих монстров настоящий талант организаторов. Иногда я вспоминаю все так отчетливо, что кажется, я опять в лагере. Мне хочется… — Гехмер поднял пистолет и прицелился в ближайшего пленника.
Бернштейн опустил его руку.
— Терпение, дружище. Меня тоже мучают кошмары. Но больше их не будет. Справедливость скоро восторжествует.
— Скоро? — быстро переспросил Гехмер. — Когда?
— Завтра.
2
— Снова появлялся Йозеф.
Миша Плетц, увлеченный перепроверкой планов завтрашней операции, не сразу понял, что ему сказал помощник.
— Появлялся?
— Два часа назад.
— Где? В Вашингтоне?
— Нет. На этот раз в Торонто.
— Торонто?
— Он вышел на связь с еще одним нашим оперативником. Так же, как и в прошлый раз. Он выбрал своего бывшего студента. Это было в полпятого утра по тамошнему времени. Йозеф пришел к нашему человеку домой, разбудил его и передал для вас сообщение. Оперативник зашифровал его и сообщил сюда, в Тель-Авив.
Миша взял у помощника лист бумаги, прочитал и удивился:
— Два имени?
— Арон Розенберг и Ричард Хэлловэй. — Помощник подал Мише второй лист бумаги. — Это то, что Йозеф сказал нашему оперативнику на словах. Сообщение имеет отношение к его предыдущему сообщению о корабле с оружием для ливийцев. Йозеф сказал, что он хочет, чтобы после того, как мы остановим корабль, мы бы выдали эти имена ливийцам, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Он хочет, чтобы ливийцы решили, что эти два человека продали нам информацию о грузе на корабле.
— Но если ливийцы в это поверят, они захотят отомстить, — Миша удивленно смотрел на лист бумаги. — Мы подставим их, и их убьют. Почему Йозеф хочет, чтобы…
— Розенберг и Хэлловэй — торговцы оружием, они несут ответственность за эту сделку.
— Он хочет, чтобы мы сделали так, будто они перепродали ливийцев? Он хочет, чтобы Розенберга и Хэлловэя наказали люди, на которых они работают? Сумасшедший способ восстановления справедливости. Почему он не сообщил нам эти имена в первом сообщении? Почему ждал, пока… — Миша замолчал, он нашел объяснение. — Потому что он не хочет давать нам время на их проверку до того, как мы остановим корабль? Есть какое-то другое расписание, расписание Йозефа, о котором мы не знаем и которого он придерживается?
Помощник указал на последний параграф сообщения.
— Он считает это делом чести. Мы должны выдать эти имена ливийцам в обмен на то, что он сообщил нам о грузе.
3
Сол с отцом Дуссэлтом нетерпеливо ждал в центре северной террасы Колизея. Священник мог идти, но был все еще слишком слаб и легко подчинялся. Когда Сол привел его сюда и усадил, из-за него не возникло никаких проблем. Туристы не обращали внимания на немощного священника.
Сол прибыл на пятнадцать минут раньше назначенного времени, а сейчас было уже десять минут седьмого. Волнуясь, что обмен не состоится, он рассматривал в бинокль противоположную сторону Колизея. Как и договаривались, он пришел сюда с отцом Дуссэлтом один. Солнце садилось все ниже. Сол проклинал себя за то, что нарушил одно условие договора и позволил Арлен и Дрю наблюдать из парка, расположенного на Эсквилине, напротив Колизея. Эсквилин — один из семи холмов, на которых стоит Рим, на нем возвышается дворец Нерона, так называемый “Золотой дом”. Экскурсанты заполняют его и окружающий дворец парк, так что вероятность того, что Арлен и Дрю будут замечены, была невелика. Допустить небольшой риск казалось благоразумным.
Но теперь Сол жалел, что сделал это. Прошло двадцать минут, и он был уверен, что что-то не так. Число туристов стало уменьшаться. Перед Солом, загородив ему обзор, оказалась женщина со слегка подкрашенными в голубой цвет волосами. Рядом с ней стоял грузный мужчина, выслушивавший упреки жены в том, что он позволил ей надеть туфли на высоком каблуке.
Сол шагнул вправо, чтобы снова иметь возможность смотреть на противоположную террасу. Изучая ее, он вдруг замер на месте, увидев сидящую на тротуаре, прислонившись спиной к стене, женщину. Сол удерживал в руках бинокль. Эрика? Даже в бинокль ее нельзя разглядеть — она сидела, уронив голову на грудь. Но волосы у женщины такие же длинные и черные, как у Эрики, она того же роста, у нее такая же фигура. Сола сбивало с толку то, что на женщине зеленый пиджак, которого у Эрики не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Нет, я имел в виду других, — сказал Бернштейн. — С ними есть какие-нибудь проблемы?
— Хорошо подчиняются приказам, — Авидан горько улыбнулся. — Успокоительное в их еде этому способствует.
— Хочу посмотреть на них.
— Видимо, твой желудок крепче моего. Мне они так противны, что я стараюсь видеть их как можно меньше.
— Хочу напомнить о себе.
— Как пожелаешь. — Авидан провел Йозефа по узкому коридорчику в мрачную кухню, линолеум там отходил от пола. Он три раза постучал в фанерную дверь, открыл ее и отступил назад.
Бернштейн посмотрел вниз, куда вели бетонные ступени. При слабом освещении он увидел высокого бородатого мужчину семидесяти лет в толстом пуловере с “береттой” в руке, как и Авидан. Узнав Берн штейна, он опустил пистолет.
Спустившись вниз, Йозеф обнял его. Давид Гехмер был одним из самых надежных и страдающих дольше других членов группы. Последние четыре месяца он и Гедеон Левин без возражений выполняли утомительную и неприятную работу тюремщиков. Одного за другим со всего мира привозили пленников — теперь уже одиннадцать — и запирали их в подвале этого полуразрушенного дома в Торонто. Вчера другие члены группы, выполнив свои задания, тоже съехались, и теперь спали на втором этаже.
Бернштейн осмотрел большой подвал. Окна были заколочены. На равном расстоянии друг от друга с потолка свисали три лампочки. Чтобы уменьшить сырость, стены были выложены белыми пластиковыми изоляторами. И все равно в помещении было прохладно и влажно. Бернштейн понимал, почему даже в июле Давид был в пуловере.
Вдоль стен на тюфяках, под шерстяными одеялами лежали старики. Некоторые не спали, ожидая, когда подействует успокоительное. Большинство же спало. Все были бледными от нехватки солнца, все в наручниках, от которых к кольцу в стене тянулись цепи.
Рядом с каждым тюфяком лежали кое-какие книги и журналы. В конце комнаты висели полки с тарелками и консервами, стояли маленькая газовая плита и ничем не огороженный унитаз с раковиной.
— Комфортно, как дома.
— По сравнению с Аушвицем, это земля обетованная, — сказал Гехмер. — Брею их через день. Готовлю им еду. Вожу по очереди к раковине. Им разрешено пользоваться только пластиковыми ложками, после ужина я их пересчитываю. Когда им надо по нужде, я отвожу их по очереди и приковываю на это время к раковине, так же как и когда они умываются.
— Вы замечательно все организовали.
— Они сами меня вдохновили. У этих монстров настоящий талант организаторов. Иногда я вспоминаю все так отчетливо, что кажется, я опять в лагере. Мне хочется… — Гехмер поднял пистолет и прицелился в ближайшего пленника.
Бернштейн опустил его руку.
— Терпение, дружище. Меня тоже мучают кошмары. Но больше их не будет. Справедливость скоро восторжествует.
— Скоро? — быстро переспросил Гехмер. — Когда?
— Завтра.
2
— Снова появлялся Йозеф.
Миша Плетц, увлеченный перепроверкой планов завтрашней операции, не сразу понял, что ему сказал помощник.
— Появлялся?
— Два часа назад.
— Где? В Вашингтоне?
— Нет. На этот раз в Торонто.
— Торонто?
— Он вышел на связь с еще одним нашим оперативником. Так же, как и в прошлый раз. Он выбрал своего бывшего студента. Это было в полпятого утра по тамошнему времени. Йозеф пришел к нашему человеку домой, разбудил его и передал для вас сообщение. Оперативник зашифровал его и сообщил сюда, в Тель-Авив.
Миша взял у помощника лист бумаги, прочитал и удивился:
— Два имени?
— Арон Розенберг и Ричард Хэлловэй. — Помощник подал Мише второй лист бумаги. — Это то, что Йозеф сказал нашему оперативнику на словах. Сообщение имеет отношение к его предыдущему сообщению о корабле с оружием для ливийцев. Йозеф сказал, что он хочет, чтобы после того, как мы остановим корабль, мы бы выдали эти имена ливийцам, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Он хочет, чтобы ливийцы решили, что эти два человека продали нам информацию о грузе на корабле.
— Но если ливийцы в это поверят, они захотят отомстить, — Миша удивленно смотрел на лист бумаги. — Мы подставим их, и их убьют. Почему Йозеф хочет, чтобы…
— Розенберг и Хэлловэй — торговцы оружием, они несут ответственность за эту сделку.
— Он хочет, чтобы мы сделали так, будто они перепродали ливийцев? Он хочет, чтобы Розенберга и Хэлловэя наказали люди, на которых они работают? Сумасшедший способ восстановления справедливости. Почему он не сообщил нам эти имена в первом сообщении? Почему ждал, пока… — Миша замолчал, он нашел объяснение. — Потому что он не хочет давать нам время на их проверку до того, как мы остановим корабль? Есть какое-то другое расписание, расписание Йозефа, о котором мы не знаем и которого он придерживается?
Помощник указал на последний параграф сообщения.
— Он считает это делом чести. Мы должны выдать эти имена ливийцам в обмен на то, что он сообщил нам о грузе.
3
Сол с отцом Дуссэлтом нетерпеливо ждал в центре северной террасы Колизея. Священник мог идти, но был все еще слишком слаб и легко подчинялся. Когда Сол привел его сюда и усадил, из-за него не возникло никаких проблем. Туристы не обращали внимания на немощного священника.
Сол прибыл на пятнадцать минут раньше назначенного времени, а сейчас было уже десять минут седьмого. Волнуясь, что обмен не состоится, он рассматривал в бинокль противоположную сторону Колизея. Как и договаривались, он пришел сюда с отцом Дуссэлтом один. Солнце садилось все ниже. Сол проклинал себя за то, что нарушил одно условие договора и позволил Арлен и Дрю наблюдать из парка, расположенного на Эсквилине, напротив Колизея. Эсквилин — один из семи холмов, на которых стоит Рим, на нем возвышается дворец Нерона, так называемый “Золотой дом”. Экскурсанты заполняют его и окружающий дворец парк, так что вероятность того, что Арлен и Дрю будут замечены, была невелика. Допустить небольшой риск казалось благоразумным.
Но теперь Сол жалел, что сделал это. Прошло двадцать минут, и он был уверен, что что-то не так. Число туристов стало уменьшаться. Перед Солом, загородив ему обзор, оказалась женщина со слегка подкрашенными в голубой цвет волосами. Рядом с ней стоял грузный мужчина, выслушивавший упреки жены в том, что он позволил ей надеть туфли на высоком каблуке.
Сол шагнул вправо, чтобы снова иметь возможность смотреть на противоположную террасу. Изучая ее, он вдруг замер на месте, увидев сидящую на тротуаре, прислонившись спиной к стене, женщину. Сол удерживал в руках бинокль. Эрика? Даже в бинокль ее нельзя разглядеть — она сидела, уронив голову на грудь. Но волосы у женщины такие же длинные и черные, как у Эрики, она того же роста, у нее такая же фигура. Сола сбивало с толку то, что на женщине зеленый пиджак, которого у Эрики не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91