Красивые черты лица казались какими-то изможденными — последствия усталости, решил Сэвэдж, знавший, что врач только что закончил сложнейшую семичасовую операцию. По контрасту, тело врача было изумительно подтянутым — следствие неумеренного пристрастия к рэкетболу, одна из партий которого — объяснил доктор — должна была начаться через час.
— Я знаю, насколько вы заняты, — сказал Сэвэдж. — И мы благодарим вас за то, что вы нашли время нас принять.
Сантицо пожал плечами.
— Обычно я такого не делаю. Но нейрохирург, с которым ваш терапевт разговаривал в Хэррисбурге, оказалось, знает моего старого школьного приятеля — из Гарвардского медицинского колледжа. В Хэррисбурге есть отличные терапевты, но, судя по тому, что сказал по телефону мой приятель, тамошний нейрохирург правильно сделал, что послал вас ко мне, сюда.
А сюда — это в Филадельфию, в больницу при Пенсильванском университете. Всего в ста милях на восток от Хэррисбурга, она находилась в два раза ближе, чем второй по величине Пенсильванский университет в городе Питтсбурге.
— Меня занимает все таинственное, — сказал Сантицо. — Шерлок Холмс, Агата Кристи. Удивительные разгадки, ключи. Восхитительные загадки. Но мозг является наиудивительнейшей загадкой природы. Ключ к двери, ведущей нас к тайнам того, почему мы становимся людьми. Вот почему я избрал эту специальность.
В чистенький кабинет вошла секретарша, неся на подносе чашки и кофейник.
— Замечательно, — сказал Сантицо. — Как раз вовремя. Вы думаете, это кофе? Нет. Чай из трав. Не желаете?..
— Спасибо, — ответил Акира, — Немного, если позволите.
— Боюсь, что он несколько крепче того, к какому вы привыкли в Японии.
Акира кивнул головой.
— Но не сомневаюсь, что достаточно освежающ.
Сантицо поклонился в ответ.
— Я учился в Гарварде с одним из ваших земляков. Никогда не забуду его слов. Мы тогда только-только начинали интернатуру. Бесконечные, беспощадные часы сводили меня с ума, выматывали до конца. Мне казалось, я не выдержу. А ваш соотечественник говорил: “Если ты не на работе — найди упражнение по вкусу”. Я сказал, что не понимаю. “Я и так устал, думаешь, мне захочется делать еще какие-то упражнения?” Знаете, что он мне ответил? “Усталость гнездится у тебя в мозгу. Ее следует забивать усталостью физической. И последняя избавит тебя от предыдущей”. Тогда я не понял. И сказал ему об этом. А он произнес единственное слово.
— Ва, — сказал Акира. Сантицо расхохотался.
— Верно! Вот дела — как вы мне напоминаете вашего соотечественника!
— “Ва”? — переспросила Рэйчел, раздумывая и нахмурясь. Когда все повернулись в ее сторону, она полупроизвольно потянулась за чашкой.
— Это означает “равновесие”, — пояснил Акира. — Мозговая усталость нейтрализуется…
— …упражнениями. Физическими, — закончил Сантицо. — Как все-таки был прав ваш земляк. Очень трудно отыскать для них время, и после бесконечных операций мне вовсе не хочется ими заниматься. Но нужно. Потому что именно рэкетбол делает меня лучшим нейрохирургом. — Спохватившись, он взглянул на часы. — И через пятьдесят минут меня будут ждать на корте. Так покажите же мне эти, как их назвали, затруднительные снимки.
Он взял большой конверт.
— Эй, не стоит кукситься. Не забывайте о “ва”. Рэкетбол и нейрохирургия. Шерлок Холмс.
2
— Ммммммм…
Сантицо стоял в углу кабинета и смотрел на снимки черепов, развешанные в профиль на флуоресцентных экранах.
Эти снимки он изучал уже в течение нескольких минут, скрестив руки на груди, слушая объяснения Сэвэджа. Американец излагал факты, приведшие их сюда.
— Исполнительные защитники? — Сантицо продолжал изучать снимки. — Похоже, вы оба обладаете восхитительной профессией. Но даже если это так…
Он повернулся к Сэвэджу с Акирой, вынул из нагрудного кармана узенький фонарик, больше смахивающий на карандаш, и по очереди осмотрел левую сторону головы у каждого мужчины.
— Ммммммммм…
Он сел за свой стол, отпил из чашки травяного чая и на мгновение задумался.
— Хирург проделал классную работу. Произведение искусства. Упреждаю сразу: я касаюсь лишь косметической процедуры. Великолепная маскировка самого факта операции. Минимальная кальцификация вокруг каждой части черепа, из которой были удалены кусочки кости, а затем восстановлены. Видите ли, стандартный метод — просверливание дырочек вокруг той части, которую предстоит удалять. Эти дырочки просчитываются настолько тщательно, что дрель не ранит мозговой ткани. Затем очень тонкая и особо прочная проволока вводится в одну такую дырку и протягивается под черепной коробкой до тех пор, пока не выходит в следующую дырку. Затем хирург берется за концы проволоки и тянет ее на себя, вынимая ту часть черепа, которая ему необходима. Конечно, проволока очень тонкая, но не настолько, чтобы в конечном итоге избавить череп от кальцификации. Но даже без кальцификации подобные дырочки невозможно скрыть от просвечивания рентгеновскими лучами. Но в данном случае, — Сантицо потер подбородок, — никаких дырочек нет, а лишь небольшой кружочек, который был вынут из черепа, а затем снова поставлен на место. Линия между черепом и этим кружочком настолько тонка, что кальцификации как таковой просто нет. Я удивлен, что обыкновенный врач, к которому вы обратились с самого начала, вообще что-то заметил. Человек необученный мог пропустить данную метку.
— Но если стандартная техника не была использована, то какая была? — спросил Сэвэдж.
— Вот мы и добрались до насущного вопроса, не так ли? — сказал Сантицо. — Чтобы сделать дырку такого размера, как эта пломба, хирургу следовало пользоваться дрелью со сверлом в пять миллиметров. Но он пользовался приспособлением, которое не оставляет видимых следов. Единственное, что приходит в голову, это… Кусочек черепа был удален с помощью лазерного луча. Лазеры уже используются в медицине, с их помощью восстанавливаются артерии и сетчатки глаз. Чтобы к ним привыкли и стали использовать в остальных видах хирургических операций, необходимо, чтобы прошло совсем немного времени. Я лично экспериментировал. Поэтому и сказал: операция — произведение искусства. Нет сомнения в том, что хирург был изумительным и тонким знатоком своего дела. Но не уникальным, не единственным в своем роде. Потому что среди лучших нейрохирургов я могу назвать по крайней мере дюжину — включив в нее и себя, — которые вполне могли бы справиться с подобной задачей. Но это превосходство внешнее. А главной же проверкой действий хирурга является факт — добился ли он своей цели, а так как мы не знаем, зачем была проведена операция, то я не могу выносить окончательных суждений о данной работе.
— Но… — Акира колебался, — …может ли операция прояснить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Я знаю, насколько вы заняты, — сказал Сэвэдж. — И мы благодарим вас за то, что вы нашли время нас принять.
Сантицо пожал плечами.
— Обычно я такого не делаю. Но нейрохирург, с которым ваш терапевт разговаривал в Хэррисбурге, оказалось, знает моего старого школьного приятеля — из Гарвардского медицинского колледжа. В Хэррисбурге есть отличные терапевты, но, судя по тому, что сказал по телефону мой приятель, тамошний нейрохирург правильно сделал, что послал вас ко мне, сюда.
А сюда — это в Филадельфию, в больницу при Пенсильванском университете. Всего в ста милях на восток от Хэррисбурга, она находилась в два раза ближе, чем второй по величине Пенсильванский университет в городе Питтсбурге.
— Меня занимает все таинственное, — сказал Сантицо. — Шерлок Холмс, Агата Кристи. Удивительные разгадки, ключи. Восхитительные загадки. Но мозг является наиудивительнейшей загадкой природы. Ключ к двери, ведущей нас к тайнам того, почему мы становимся людьми. Вот почему я избрал эту специальность.
В чистенький кабинет вошла секретарша, неся на подносе чашки и кофейник.
— Замечательно, — сказал Сантицо. — Как раз вовремя. Вы думаете, это кофе? Нет. Чай из трав. Не желаете?..
— Спасибо, — ответил Акира, — Немного, если позволите.
— Боюсь, что он несколько крепче того, к какому вы привыкли в Японии.
Акира кивнул головой.
— Но не сомневаюсь, что достаточно освежающ.
Сантицо поклонился в ответ.
— Я учился в Гарварде с одним из ваших земляков. Никогда не забуду его слов. Мы тогда только-только начинали интернатуру. Бесконечные, беспощадные часы сводили меня с ума, выматывали до конца. Мне казалось, я не выдержу. А ваш соотечественник говорил: “Если ты не на работе — найди упражнение по вкусу”. Я сказал, что не понимаю. “Я и так устал, думаешь, мне захочется делать еще какие-то упражнения?” Знаете, что он мне ответил? “Усталость гнездится у тебя в мозгу. Ее следует забивать усталостью физической. И последняя избавит тебя от предыдущей”. Тогда я не понял. И сказал ему об этом. А он произнес единственное слово.
— Ва, — сказал Акира. Сантицо расхохотался.
— Верно! Вот дела — как вы мне напоминаете вашего соотечественника!
— “Ва”? — переспросила Рэйчел, раздумывая и нахмурясь. Когда все повернулись в ее сторону, она полупроизвольно потянулась за чашкой.
— Это означает “равновесие”, — пояснил Акира. — Мозговая усталость нейтрализуется…
— …упражнениями. Физическими, — закончил Сантицо. — Как все-таки был прав ваш земляк. Очень трудно отыскать для них время, и после бесконечных операций мне вовсе не хочется ими заниматься. Но нужно. Потому что именно рэкетбол делает меня лучшим нейрохирургом. — Спохватившись, он взглянул на часы. — И через пятьдесят минут меня будут ждать на корте. Так покажите же мне эти, как их назвали, затруднительные снимки.
Он взял большой конверт.
— Эй, не стоит кукситься. Не забывайте о “ва”. Рэкетбол и нейрохирургия. Шерлок Холмс.
2
— Ммммммм…
Сантицо стоял в углу кабинета и смотрел на снимки черепов, развешанные в профиль на флуоресцентных экранах.
Эти снимки он изучал уже в течение нескольких минут, скрестив руки на груди, слушая объяснения Сэвэджа. Американец излагал факты, приведшие их сюда.
— Исполнительные защитники? — Сантицо продолжал изучать снимки. — Похоже, вы оба обладаете восхитительной профессией. Но даже если это так…
Он повернулся к Сэвэджу с Акирой, вынул из нагрудного кармана узенький фонарик, больше смахивающий на карандаш, и по очереди осмотрел левую сторону головы у каждого мужчины.
— Ммммммммм…
Он сел за свой стол, отпил из чашки травяного чая и на мгновение задумался.
— Хирург проделал классную работу. Произведение искусства. Упреждаю сразу: я касаюсь лишь косметической процедуры. Великолепная маскировка самого факта операции. Минимальная кальцификация вокруг каждой части черепа, из которой были удалены кусочки кости, а затем восстановлены. Видите ли, стандартный метод — просверливание дырочек вокруг той части, которую предстоит удалять. Эти дырочки просчитываются настолько тщательно, что дрель не ранит мозговой ткани. Затем очень тонкая и особо прочная проволока вводится в одну такую дырку и протягивается под черепной коробкой до тех пор, пока не выходит в следующую дырку. Затем хирург берется за концы проволоки и тянет ее на себя, вынимая ту часть черепа, которая ему необходима. Конечно, проволока очень тонкая, но не настолько, чтобы в конечном итоге избавить череп от кальцификации. Но даже без кальцификации подобные дырочки невозможно скрыть от просвечивания рентгеновскими лучами. Но в данном случае, — Сантицо потер подбородок, — никаких дырочек нет, а лишь небольшой кружочек, который был вынут из черепа, а затем снова поставлен на место. Линия между черепом и этим кружочком настолько тонка, что кальцификации как таковой просто нет. Я удивлен, что обыкновенный врач, к которому вы обратились с самого начала, вообще что-то заметил. Человек необученный мог пропустить данную метку.
— Но если стандартная техника не была использована, то какая была? — спросил Сэвэдж.
— Вот мы и добрались до насущного вопроса, не так ли? — сказал Сантицо. — Чтобы сделать дырку такого размера, как эта пломба, хирургу следовало пользоваться дрелью со сверлом в пять миллиметров. Но он пользовался приспособлением, которое не оставляет видимых следов. Единственное, что приходит в голову, это… Кусочек черепа был удален с помощью лазерного луча. Лазеры уже используются в медицине, с их помощью восстанавливаются артерии и сетчатки глаз. Чтобы к ним привыкли и стали использовать в остальных видах хирургических операций, необходимо, чтобы прошло совсем немного времени. Я лично экспериментировал. Поэтому и сказал: операция — произведение искусства. Нет сомнения в том, что хирург был изумительным и тонким знатоком своего дела. Но не уникальным, не единственным в своем роде. Потому что среди лучших нейрохирургов я могу назвать по крайней мере дюжину — включив в нее и себя, — которые вполне могли бы справиться с подобной задачей. Но это превосходство внешнее. А главной же проверкой действий хирурга является факт — добился ли он своей цели, а так как мы не знаем, зачем была проведена операция, то я не могу выносить окончательных суждений о данной работе.
— Но… — Акира колебался, — …может ли операция прояснить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138