В них чувствовалась безнадежность. Сейчас я был уверен, что настал мой черед выяснить, нет ли у него определенного подозрения, и, словно подчиняясь мысленному приказу, я спросил:
– Вы подозреваете кого-нибудь?
Похоже, мой вопрос больше испугал его, нежели удивил. Он взглянул на меня:
– Подозреваю кого-нибудь? Это уж как угодно. Конечно, я подозреваю наличие влияния, но пока что мое подозрение этим ограничено. Позже, если подтвердятся мои выводам или предположения, а подозрения станут более конкретными, но сейчас.
Он вдруг замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего разговора с детективом.
Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Трелони.
Увидев нас, она подалась назад, и глубокий румянец залил ее лицо. Несколько секунд длилось молчание: в подобной ситуации несколько секунд могут увеличиваться в геометрической прогрессии. Наконец мисс Трелони заговорила, и напряжение, в котором мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело:
– Ах, простите меня, я не знала, что вы заняты. Я искала вас, доктор, чтобы спросить, не могу ли я отправиться спать, зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь.
Доктор Винчестер сердечно ответил:
– Отправляйтесь в постель немедленно и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад, что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, предположил, что вы вскоре попадете ко мне в пациенты.
Она с облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не забуду глубину и искренность ее больших, прекрасных глаз и взгляд, устремленный ко мне вместе со словами:
– Вы тоже будете охранять отца вместе с доктором, не так ли? Я так о нем волнуюсь, что каждая секунда приносит мне новые опасения. Но я совершенно выбились из сил и без хорошего сна могу сойти с ума. На нынешнюю ночь я переменю комнату. Боюсь, если останусь вблизи комнаты отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но разумеется, вы разбудите меня, будь на то причина. Я буду в спальне, рядом с будуаром возле холла. Эти комнаты я занимала, впервые приехав жить к отцу, и тогда не беспокоилась о… Там хорошо спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой. Спокойной ночи!
Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Винчестер сказал:
– Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она наконец выспится. Это вдохнет в нее жизнь, и утром она будет как новенькая. Ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как ужасно она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и с приглашенными ею гостями?
Я собрался было рассказать ему в качестве ее оправдания о повторении ситуации, в которой она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал.
Мы поднялись, чтобы отправиться в комнату больного, и вышли в тускло освещенный коридор. По дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.
Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в ячейки которой все мы вовлечены.
Глава 7. Пропажа у путешественника
Следующая ночь прошла спокойно. Зная, что мисс Трелони не была настороже, мы с доктором Винчестером удвоили внимание. Миссис Грант дежурила вместе с сиделками, и каждые четверть часа наведывались детективы. Больной всю ночь пребывал в трансе. Выглядел он здоровым, дышал легко, как ребенок, его грудь равномерно вздымалась и опускалась. Но он ни разу не пошевелился, если бы не дыхание, его можно было бы принять за мраморного. На нас с доктором были респираторы, но в ту невыносимо жаркую ночь они нам очень досаждали. Между полночью и тремя часам и ночи я был охвачен тревогой, и снова возникло то неприятное ощущение, которое за последние несколько ночей стало для меня привычным; но, увидев серую зарю, пробиравшуюся через края затемнений, я испытал неожиданное облегчение. В прохладном, обнадеживающем рассвете, когда восток начал постепенно бледнеть, задышалось свободнее; такое же облегчение, сменившееся суетливостью, чувствовалось во всем доме. В течение жаркой ночи мои уши, напрягавшиеся при каждом звуке, уже почти болели от этого, как будто бы мой мозг или другие органы чувств находились с ними в болезненной связи. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый шаг ноги в мягкой туфле, когда вокруг ходили полицейские, каждый момент пребывания настороже прибавлял, казалось, новый импульс чувству самосохранения. Все в доме, должно быть, испытывали то же самое: то и дело я слышал беспокойные шаги наверху, а внизу то и дело открывали окна. Однако с наступлением утра все это прекратилось, и дом, казалось, умиротворился. Доктор Винчестер пошел домой после того, как сиделка Дорис сменила миссис Грант. Мне казалось, что он был слегка разочарован из-за того, что за всю эту долгую ночь бодрствования не случилось ничего необычного.
В восемь часов к нам присоединилась мисс Трелони, и я был поражен, увидев, какую пользу ей принес сон. Она просто лучилась здоровьем, точно так же, как тогда, когда я впервые увидел ее на пикнике. На ее щеках, которые казались поразительно белыми по сравнению с черными бровями и алыми губами, возник какой-то намек на румянец. Когда она освежила свои силы, ей, казалось, стала присуща нежность, превосходившая даже ту, которую она поначалу выказала по отношению к своему больному отцу. Меня не могли не тронуть ее любящие прикосновения, когда она поправляла его подушки и расчесывала ему волосы, убирая их со лба.
Я и сам был утомлен от того, что бодрствовал всю ночь, и теперь, когда Маргарет была на страже, сразу же ощутил всю усталость бессонной ночи и отправился спать.
Я хорошо выспался и после завтрака собирался пойти на Джермин-стрит, но у двери в холл заметил какого-то назойливого человека. Из слуг тогда дежурил некий Моррис, которого раньше считали «чудаковатым», но после побега остальных слуг повысили в звании до дворецкого. Незнакомец говорил очень громко, так что понять его проблему было нетрудно. Слуга с полным уважением отнесся и к его словам, и к поведению, но ни на шаг не отходил от больших двойных дверей, так что гостю никак невозможно было войти. Первые же слова, которые произнес посетитель, вполне объяснили ситуацию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Вы подозреваете кого-нибудь?
Похоже, мой вопрос больше испугал его, нежели удивил. Он взглянул на меня:
– Подозреваю кого-нибудь? Это уж как угодно. Конечно, я подозреваю наличие влияния, но пока что мое подозрение этим ограничено. Позже, если подтвердятся мои выводам или предположения, а подозрения станут более конкретными, но сейчас.
Он вдруг замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего разговора с детективом.
Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Трелони.
Увидев нас, она подалась назад, и глубокий румянец залил ее лицо. Несколько секунд длилось молчание: в подобной ситуации несколько секунд могут увеличиваться в геометрической прогрессии. Наконец мисс Трелони заговорила, и напряжение, в котором мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело:
– Ах, простите меня, я не знала, что вы заняты. Я искала вас, доктор, чтобы спросить, не могу ли я отправиться спать, зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь.
Доктор Винчестер сердечно ответил:
– Отправляйтесь в постель немедленно и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад, что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, предположил, что вы вскоре попадете ко мне в пациенты.
Она с облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не забуду глубину и искренность ее больших, прекрасных глаз и взгляд, устремленный ко мне вместе со словами:
– Вы тоже будете охранять отца вместе с доктором, не так ли? Я так о нем волнуюсь, что каждая секунда приносит мне новые опасения. Но я совершенно выбились из сил и без хорошего сна могу сойти с ума. На нынешнюю ночь я переменю комнату. Боюсь, если останусь вблизи комнаты отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но разумеется, вы разбудите меня, будь на то причина. Я буду в спальне, рядом с будуаром возле холла. Эти комнаты я занимала, впервые приехав жить к отцу, и тогда не беспокоилась о… Там хорошо спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой. Спокойной ночи!
Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Винчестер сказал:
– Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она наконец выспится. Это вдохнет в нее жизнь, и утром она будет как новенькая. Ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как ужасно она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и с приглашенными ею гостями?
Я собрался было рассказать ему в качестве ее оправдания о повторении ситуации, в которой она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал.
Мы поднялись, чтобы отправиться в комнату больного, и вышли в тускло освещенный коридор. По дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.
Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в ячейки которой все мы вовлечены.
Глава 7. Пропажа у путешественника
Следующая ночь прошла спокойно. Зная, что мисс Трелони не была настороже, мы с доктором Винчестером удвоили внимание. Миссис Грант дежурила вместе с сиделками, и каждые четверть часа наведывались детективы. Больной всю ночь пребывал в трансе. Выглядел он здоровым, дышал легко, как ребенок, его грудь равномерно вздымалась и опускалась. Но он ни разу не пошевелился, если бы не дыхание, его можно было бы принять за мраморного. На нас с доктором были респираторы, но в ту невыносимо жаркую ночь они нам очень досаждали. Между полночью и тремя часам и ночи я был охвачен тревогой, и снова возникло то неприятное ощущение, которое за последние несколько ночей стало для меня привычным; но, увидев серую зарю, пробиравшуюся через края затемнений, я испытал неожиданное облегчение. В прохладном, обнадеживающем рассвете, когда восток начал постепенно бледнеть, задышалось свободнее; такое же облегчение, сменившееся суетливостью, чувствовалось во всем доме. В течение жаркой ночи мои уши, напрягавшиеся при каждом звуке, уже почти болели от этого, как будто бы мой мозг или другие органы чувств находились с ними в болезненной связи. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый шаг ноги в мягкой туфле, когда вокруг ходили полицейские, каждый момент пребывания настороже прибавлял, казалось, новый импульс чувству самосохранения. Все в доме, должно быть, испытывали то же самое: то и дело я слышал беспокойные шаги наверху, а внизу то и дело открывали окна. Однако с наступлением утра все это прекратилось, и дом, казалось, умиротворился. Доктор Винчестер пошел домой после того, как сиделка Дорис сменила миссис Грант. Мне казалось, что он был слегка разочарован из-за того, что за всю эту долгую ночь бодрствования не случилось ничего необычного.
В восемь часов к нам присоединилась мисс Трелони, и я был поражен, увидев, какую пользу ей принес сон. Она просто лучилась здоровьем, точно так же, как тогда, когда я впервые увидел ее на пикнике. На ее щеках, которые казались поразительно белыми по сравнению с черными бровями и алыми губами, возник какой-то намек на румянец. Когда она освежила свои силы, ей, казалось, стала присуща нежность, превосходившая даже ту, которую она поначалу выказала по отношению к своему больному отцу. Меня не могли не тронуть ее любящие прикосновения, когда она поправляла его подушки и расчесывала ему волосы, убирая их со лба.
Я и сам был утомлен от того, что бодрствовал всю ночь, и теперь, когда Маргарет была на страже, сразу же ощутил всю усталость бессонной ночи и отправился спать.
Я хорошо выспался и после завтрака собирался пойти на Джермин-стрит, но у двери в холл заметил какого-то назойливого человека. Из слуг тогда дежурил некий Моррис, которого раньше считали «чудаковатым», но после побега остальных слуг повысили в звании до дворецкого. Незнакомец говорил очень громко, так что понять его проблему было нетрудно. Слуга с полным уважением отнесся и к его словам, и к поведению, но ни на шаг не отходил от больших двойных дверей, так что гостю никак невозможно было войти. Первые же слова, которые произнес посетитель, вполне объяснили ситуацию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69