Он достал ее, после чего она поблагодарила его и приподняла свой бокал со словами:
«Пить до дна!»
Он тихо воскликнул.
Как раз после того, как он выпил свой бокал кларета и подумал, что у вина странный привкус, он погрузился во мрак и ничего не помнил.
Маркиз быстро смекнул, что с ним стряслось, хотя и казалось невероятным, что в реальной жизни могут произойти события, описываемые в романах Вальтера Скотта. Он был уверен в том, что, когда поднимал ее брошь, Ола каким-то образом ухитрилась что-то подбавить в его вино.
«Но разве могла она носить с собой наркотики?» — поражался он.
Вспомнив, какой тяжелой была голова и смутной память, когда он проснулся в первый раз, его внезапно осенило, что он уже когда-то пережил подобное состояние.
Это случилось, когда он сломал себе ключицу на охоте, и к нему в Элвин был вызван доктор. Он испытывал мучительную боль, когда доктор вправлял кость.
Он всех и вся проклинал от боли, и доктор открыл свой кожаный чемоданчик, вынул маленькую бутылочку и налил какой-то темной жидкости в чайную ложку.
— Выпейте это, милорд.
— Что это? — спросил маркиз.
— Всего лишь опий, но он притупит боль.
— Снадобье для женщин! — сказал презрительно маркиз.
— От женщин, конечно, не требуют такого презрения к боли, как от мужчин, — ответил доктор, — но я всегда считал, что страдать без необходимости вовсе не обязательно.
— Да, вы правы, — согласился маркиз.
Он принял опий и обнаружил, что он сильно помог ему, хотя на следующее утро и проснулся с тяжелой головой и такой же сухостью во рту, как теперь.
Конечно, Ола дала ему именно опий, и он упрекал себя за то, что оказался глупцом, не заподозрившим ее намерений, когда она держалась с ним так любезно.
Ведь он знал, что она решила не возвращаться к своей мачехе с такой же твердостью, с какой он решил отправить ее туда.
«Проклятие, эта женщина победила!» — раздраженно думал маркиз.
Остаток дня он то урывками засыпал, то недолго бодрствовал, и каждый раз, приходя в сознание, он все больше злился от того, что Ола смогла обвести его вокруг пальца.
Но теперь уже он, по сути дела, ничего не мог предпринять, кроме того, чтобы доставить ее куда-нибудь на побережье Средиземного моря.
Он предполагал, что они давно уже миновали Лиссабон.
Следующим цивилизованным портом на пути будет Гибралтар, и поскольку он находился в британском владении, то пришлось бы прибегнуть ко всяким изощренным объяснениям, почему маркизу Элвингтонскому захотелось оставить привлекательную и столь юную особу на берегу в затруднительном положении и отправиться далее одному.
«Пожалуй, я мог бы высадить ее в Марселе или Ницце», — думал он и спрашивал себя, а не изобретет ли она какие-то еще хитрости, чтобы разрушить его планы, если он откроет их ей.
После крепкого ночного сна он чувствовал себя бодро и в сравнительно неплохом расположении духа, если не считать его продолжающейся злости на Олу.
Одевшись, маркиз вышел на палубу, и теперь ему не требовалось ни плаща, ни непромокаемой накидки, поскольку наверху тепло грело солнце, а море отражало голубизну неба, — Доброе утро, милорд! — сказал капитан, как только маркиз появился на палубе. — Надеюсь, ваша светлость в добром здравии?
Маркиз сдержался от резкого ответа, мол, с его здоровьем все в порядке, если не считать, что его опоили наркотиками.
Но признаться в нечто подобном было бы недостойно его, поэтому он лишь ответил:
— Мне жаль, что я пропустил такой переход, капитан.
Гибсон говорил мне утром, что это была наилучшая прогулка по заливу из всех, которые он помнит.
— Фантастическая, милорд! — отвечал капитан. — Ветер точно такой, как нужно, море, утихшее после шторма, и мне казалось, что зима закончилась, и мы попали в весну.
— Да, действительно, — согласился маркиз в ответ на небывалый поэтический восторг капитана.
Видя его удивление, капитан смущенно улыбнулся:
— Это не мои слова, милорд, а мисс Милфорд. Мы все думаем, что она сама выглядит как весна, кроме шуток!
Маркиз проследил за взглядом капитана и увидел Олу, которую сразу не заметил.
Она сидела на палубе под навесом и была — хотя ему и не хотелось этого признавать — действительно похожа весну и неоспоримо прекрасной.
Она была без шляпы, в ее рыжих волосах плясали отблески солнца; глубокие зеленые глаза гармонировали с цветом волн, разбивавшихся о нос яхты, а кожа была ослепительно белой.
Она увидела, как он ее разглядывает, помахала ему рукой и приветливо улыбнулась.
Он поразился ее безмятежности после того, что она проделала с ним, но все-таки решил, что теперь не время обвинять ее.
Маркиз не двинулся к ней и продолжал разговаривать с капитаном. Яхта, движущаяся с такой скоростью, радовала и возбуждала его, развеивая плохое утреннее настроение.
— Тут мы потерпели небольшой ущерб, о котором я хотел поговорить с вами, милорд, — сказал капитан маркизу, молча стоявшему рядом с ним.
— Ущерб?
— Не особенно серьезный, милорд, но во время шторма сорвались две бочки с водой, ударились друг о друга, и вся вода разлилась.
— Две? — резко спросил милорд.
— Их починили, милорд, они в порядке, но пусты, и я думал, если ваша светлость не возражает, мы бы зашли тут в одну бухту, чуть подальше вдоль берега, я знаю, там есть источник прекрасной, чистой воды.
— Вы бывали там раньше? — спросил маркиз.
— Дважды, милорд. Впервые — во время войны, когда я служил на бриге и у нас совсем кончилась вода, и мы набрали ее там, и были очень этому рады. А во второй раз — когда я служил на яхте лорда Латворта, милорд. Его светлость были очень скупым, и хотя я говорил ему, что бочки ненадежные, он не хотел слушать меня. Они рассыпались на куски, конечно, как я и говорил, когда мы попали в шторм у южного берега Португалии.
— Какое несчастье! — заметил маркиз.
— Вскоре, милорд, ни единой капли воды не осталось на всем судне.
— Мы не должны допустить этого, — сказал маркиз, — так что бросим якорь в вашей бухте, капитан. Далеко она отсюда?
— Около сорока восьми часов ходу, милорд; и вы могли бы размять ноги на берегу.
— Неплохая идея, — согласился маркиз.
Во время всего разговора он чувствовал, что Ола явно наблюдает за ним, и словно исподволь подстрекаемый ею, он пошел вдоль палубы.
— Я хочу поговорить с вами, Ола! — сказал он, подойдя к ней.
Он увидел, как потухли ее глаза, когда она спросила;
— Здесь или в салоне?
— В салоне, — ответил он и пошел вниз, не дожидаясь, чтобы сопроводить ее.
Она присоединилась к нему через несколько минут, и когда она входила в салон, он заметил в ее глазах тревогу и подавленность, хотя ее волосы развевались, точно непокорный яркий флаг.
Она не стала дожидаться, пока он заговорит, и, сев на софу, которую обычно занимала, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33