— Нас здесь трое, но мы можем подождать своей очереди.
— Ты собираешься перещеголять Приама с его пятьюдесятью сыновьями?
— Или хочешь снабдить все храмы Трои жрецами своего производства?
— Твое обещание!
Чувствуя себя абсолютно беспомощным перед их жалящими языками, я видел для себя лишь единственный выход. Молча повернувшись, я выскочил в коридор, промчался вниз по лестнице и выбежал на улицу.
Я не замедлял шаг до тех пор, покуда не добрался до своих комнат во дворце.
Глава 11
Я беру себе рабыню
Человек, одержимый единственной целью, конечно, испытывает мучительное беспокойство, покуда эта цель не достигнута или не утрачена безвозвратно, но, по крайней мере, избавлен от тысячи других забот, которые досаждали бы ему в противном случае. Это наблюдение отлично характеризует состояние моего ума, когда я мерил шагами свои комнаты, наморщив лоб и стиснув кулаки.
Я больше не упрекал себя за то, что обманул доверие царя Приама. Не беспокоили меня и мысли о Гортине, с которой, хоть она и была простой рабыней, я обошелся недостойно. Язвительные замечания женщин поставили меня в глупое и ложное положение, но, хотя в обычных обстоятельствах я был весьма чувствителен к насмешкам, сейчас не испытывал ни стыда, ни гнева.
Все прочие эмоции отступили перед нахлынувшим на меня всепоглощающим чувством любви.
Только презрение Гекамеды и страх потерять ее навсегда заставили меня осознать, что я люблю ее так, как не любил никого и никогда. Я дрожал, вспоминая о презрении, светившемся в ее взгляде при нашем расставании, потрясад кулаками в воздухе и бранился вслух.
Потом я опустился на скамью и со стоном закрыл лицо руками.
Так прошли два часа.
Наконец я принял решение — вернее, оно было мне навязано. Решение это было постыдным, и я презирал себя за него, но не мог придумать иного выхода. Вскочив, я бросил взгляд на песочные часы за окном и увидел, что близится время заседания совета. Одевшись и умастившись благовониями, я прибыл в зал с опозданием на несколько минут.
Как и вчера, присутствовали только старшие советники. В воздухе ощущалось возбуждение — ходили слухи, что Ахилл, которому Агамемнон преподнес богатые дары и возвратил Брисеиду, внял уговорам греческих вождей и согласился завтра вернуться на поле битвы.
Дюжину гонцов отправили за подтверждением или опровержением этих слухов, но никто из них не добился успеха.
Троянские советники, хотя в их распоряжении имелось целое войско, были явно обеспокоены подобной перспективой. Они пререкались до самого вечера, как обычно не придя ни к какому решению, и я наконец получил дозволение вернуться в свои покои.
Выходя из зала, я заколебался, думая, не обратиться ли мне к царю Приаму со своими проблемами. Решив, что лучше сперва заручиться каким-нибудь подтверждением моей истории, я вышел из дворца и направился через двор к мраморному зданию с плоской крышей на краю Пиламонской площади.
Стражник проводил меня по лабиринту коридоров к покоям Орхомена. Хотя ночь еще не наступила, внутри было темно, и в стенных нишах горели светильники. Их отблески играли на полированной поверхности желтого мрамора, озаряя все великолепие дворца, сооруженного Приамом для своих внебрачных сыновей.
«Вот причина бедности Трои», — подумал я, останавливаясь у двери.
Едва ли подобные мысли приходили в голову Орхомену. Я застал его откинувшимся на подушки дивана и лениво наблюдающим за грациозными движениями фтийской танцовщицы. Когда я вошел, он знаком предложил мне сесть, не сводя глаз с девушки.
— Позор тебе и твоим лидийским штучкам! — воскликнул я, когда развлечение подошло к концу и фтийка удалилась с низким поклоном. — Неужели это подходящее занятие для воина?
— Всего лишь отдых, — отозвался Орхомен, зевая и потягиваясь. — Как поживаешь, Идей? Погоди, я пошлю за вином.
— В этом нет нужды — я пришел извлечь тебя из твоего рая. — И я объяснил свои намерения, закончив просьбой немедленно сопровождать меня к царю Приаму.
Орхомен нехотя согласился.
— Выходит твою греческую красотку следует пришпорить? — усмехнулся он, когда мы вышли из покоев, направляясь во дворец.
К счастью, мы застали Приама в хорошем расположении духа. Только что пришла весть, что слух о возвращении Ахилла на поле боя лишен оснований и что Гектор вновь обратил греков в бегство. Царь внимательно выслушал меня, а когда я закончил, повернулся к Орхомену и спросил, не во время ли приключения, о котором я рассказывал, погиб Ал?
— Да, о царь, — ответил Орхомен, — и я могу поручиться за правдивость истории Идея. Он силой забрал Гекамеду Тенедосскую из палатки Нестора и доставил ее в Трою. Ты знаешь закон — она принадлежит ему.
— Несомненно, — кивнул царь и обратился ко мне: — Ты говоришь, она сейчас в доме Париса.
Я кивнул.
— И она отказывается следовать за тобой?
— Нет, но мне нужны необходимые полномочия, чтобы доставить ее в мои покои на случай сопротивления. Не исключено, что Елена будет протестовать.
— У тебя уже есть рабыня?
— Нет.
— Отлично. Пошли туда начальника стражи и свиток пергамента с моей печатью — она в твоем распоряжении, так как ты мой вестник. Ты получишь свою Гекамеду, добрый Идей.
Приам махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и я удалился, оставив Орхомена, который, несомненно, собирался воспользоваться благодушным настроением царя для очередной просьбы. Орхомен постоянно нуждался в деньгах, что не удивительно при его пристрастии к развлечениям в духе богатых торговцев.
В моей груди бушевала радость, смешанная с тревогой. С одной стороны, я был уверен, что Гекамеда окажется в моих покоях, с другой же — опасался, что она говорила правду, утверждая, что возненавидит меня, став моей рабыней.
Но отступать было слишком поздно, и через час после наступления темноты я уже шагал по широкой мраморной аллее к дому Париса со свитком пергамента под мышкой, в сопровождении начальника стражи с двадцатью солдатами.
В действительности я не опасался сопротивления Елены или Гекамеды — стража нужна была мне лишь для придания смелости и для того, чтобы утихомирить Гортину, если она вздумает бушевать.
На стук отозвалась Эфра. Начальник стражи обратился к ней властным тоном:
— Мы пришли требовать от имени Идея, вестника царя Приама, сына Дара, жреца Гефеста, передать ему в руки Гекамеду Тенедосскую. Таков приказ царя.
Заглянув ему через плечо, я увидел, как Эфра, скорчив гримасу, отошла передать сообщение своей хозяйке.
Последовало тягостное ожидание, во время которого начальник стражи расспрашивал меня о ночных подвигах. Его любопытство не было удовлетворено до конца, так как мои мысли были настолько заняты теперешними сложностями, что я едва слышал вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Ты собираешься перещеголять Приама с его пятьюдесятью сыновьями?
— Или хочешь снабдить все храмы Трои жрецами своего производства?
— Твое обещание!
Чувствуя себя абсолютно беспомощным перед их жалящими языками, я видел для себя лишь единственный выход. Молча повернувшись, я выскочил в коридор, промчался вниз по лестнице и выбежал на улицу.
Я не замедлял шаг до тех пор, покуда не добрался до своих комнат во дворце.
Глава 11
Я беру себе рабыню
Человек, одержимый единственной целью, конечно, испытывает мучительное беспокойство, покуда эта цель не достигнута или не утрачена безвозвратно, но, по крайней мере, избавлен от тысячи других забот, которые досаждали бы ему в противном случае. Это наблюдение отлично характеризует состояние моего ума, когда я мерил шагами свои комнаты, наморщив лоб и стиснув кулаки.
Я больше не упрекал себя за то, что обманул доверие царя Приама. Не беспокоили меня и мысли о Гортине, с которой, хоть она и была простой рабыней, я обошелся недостойно. Язвительные замечания женщин поставили меня в глупое и ложное положение, но, хотя в обычных обстоятельствах я был весьма чувствителен к насмешкам, сейчас не испытывал ни стыда, ни гнева.
Все прочие эмоции отступили перед нахлынувшим на меня всепоглощающим чувством любви.
Только презрение Гекамеды и страх потерять ее навсегда заставили меня осознать, что я люблю ее так, как не любил никого и никогда. Я дрожал, вспоминая о презрении, светившемся в ее взгляде при нашем расставании, потрясад кулаками в воздухе и бранился вслух.
Потом я опустился на скамью и со стоном закрыл лицо руками.
Так прошли два часа.
Наконец я принял решение — вернее, оно было мне навязано. Решение это было постыдным, и я презирал себя за него, но не мог придумать иного выхода. Вскочив, я бросил взгляд на песочные часы за окном и увидел, что близится время заседания совета. Одевшись и умастившись благовониями, я прибыл в зал с опозданием на несколько минут.
Как и вчера, присутствовали только старшие советники. В воздухе ощущалось возбуждение — ходили слухи, что Ахилл, которому Агамемнон преподнес богатые дары и возвратил Брисеиду, внял уговорам греческих вождей и согласился завтра вернуться на поле битвы.
Дюжину гонцов отправили за подтверждением или опровержением этих слухов, но никто из них не добился успеха.
Троянские советники, хотя в их распоряжении имелось целое войско, были явно обеспокоены подобной перспективой. Они пререкались до самого вечера, как обычно не придя ни к какому решению, и я наконец получил дозволение вернуться в свои покои.
Выходя из зала, я заколебался, думая, не обратиться ли мне к царю Приаму со своими проблемами. Решив, что лучше сперва заручиться каким-нибудь подтверждением моей истории, я вышел из дворца и направился через двор к мраморному зданию с плоской крышей на краю Пиламонской площади.
Стражник проводил меня по лабиринту коридоров к покоям Орхомена. Хотя ночь еще не наступила, внутри было темно, и в стенных нишах горели светильники. Их отблески играли на полированной поверхности желтого мрамора, озаряя все великолепие дворца, сооруженного Приамом для своих внебрачных сыновей.
«Вот причина бедности Трои», — подумал я, останавливаясь у двери.
Едва ли подобные мысли приходили в голову Орхомену. Я застал его откинувшимся на подушки дивана и лениво наблюдающим за грациозными движениями фтийской танцовщицы. Когда я вошел, он знаком предложил мне сесть, не сводя глаз с девушки.
— Позор тебе и твоим лидийским штучкам! — воскликнул я, когда развлечение подошло к концу и фтийка удалилась с низким поклоном. — Неужели это подходящее занятие для воина?
— Всего лишь отдых, — отозвался Орхомен, зевая и потягиваясь. — Как поживаешь, Идей? Погоди, я пошлю за вином.
— В этом нет нужды — я пришел извлечь тебя из твоего рая. — И я объяснил свои намерения, закончив просьбой немедленно сопровождать меня к царю Приаму.
Орхомен нехотя согласился.
— Выходит твою греческую красотку следует пришпорить? — усмехнулся он, когда мы вышли из покоев, направляясь во дворец.
К счастью, мы застали Приама в хорошем расположении духа. Только что пришла весть, что слух о возвращении Ахилла на поле боя лишен оснований и что Гектор вновь обратил греков в бегство. Царь внимательно выслушал меня, а когда я закончил, повернулся к Орхомену и спросил, не во время ли приключения, о котором я рассказывал, погиб Ал?
— Да, о царь, — ответил Орхомен, — и я могу поручиться за правдивость истории Идея. Он силой забрал Гекамеду Тенедосскую из палатки Нестора и доставил ее в Трою. Ты знаешь закон — она принадлежит ему.
— Несомненно, — кивнул царь и обратился ко мне: — Ты говоришь, она сейчас в доме Париса.
Я кивнул.
— И она отказывается следовать за тобой?
— Нет, но мне нужны необходимые полномочия, чтобы доставить ее в мои покои на случай сопротивления. Не исключено, что Елена будет протестовать.
— У тебя уже есть рабыня?
— Нет.
— Отлично. Пошли туда начальника стражи и свиток пергамента с моей печатью — она в твоем распоряжении, так как ты мой вестник. Ты получишь свою Гекамеду, добрый Идей.
Приам махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и я удалился, оставив Орхомена, который, несомненно, собирался воспользоваться благодушным настроением царя для очередной просьбы. Орхомен постоянно нуждался в деньгах, что не удивительно при его пристрастии к развлечениям в духе богатых торговцев.
В моей груди бушевала радость, смешанная с тревогой. С одной стороны, я был уверен, что Гекамеда окажется в моих покоях, с другой же — опасался, что она говорила правду, утверждая, что возненавидит меня, став моей рабыней.
Но отступать было слишком поздно, и через час после наступления темноты я уже шагал по широкой мраморной аллее к дому Париса со свитком пергамента под мышкой, в сопровождении начальника стражи с двадцатью солдатами.
В действительности я не опасался сопротивления Елены или Гекамеды — стража нужна была мне лишь для придания смелости и для того, чтобы утихомирить Гортину, если она вздумает бушевать.
На стук отозвалась Эфра. Начальник стражи обратился к ней властным тоном:
— Мы пришли требовать от имени Идея, вестника царя Приама, сына Дара, жреца Гефеста, передать ему в руки Гекамеду Тенедосскую. Таков приказ царя.
Заглянув ему через плечо, я увидел, как Эфра, скорчив гримасу, отошла передать сообщение своей хозяйке.
Последовало тягостное ожидание, во время которого начальник стражи расспрашивал меня о ночных подвигах. Его любопытство не было удовлетворено до конца, так как мои мысли были настолько заняты теперешними сложностями, что я едва слышал вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63