«Я оставляю на ваше усмотрение решать, ответить мне или нет, — прибавила я. — Удостоверьтесь в справедливости предостережения, которое я вам делаю, а если хотите знать, почему я не сделала его раньше, обратитесь за объяснением к Гроссе». Этим я закончила, решившись после обиды, нанесенной мне Луциллой, предоставить мое оправдание фактам. Признаюсь, что я была слишком глубоко оскорблена ее поступком, хотя и винила во всем Нюджента, поэтому и не хотела сказать хоть слово в свою защиту.
Запечатав это письмо, я написала тетке Луциллы.
Дело это было нелегкое. Презрение, с которым мисс Бечфорд относилась к политическим и религиозным мнениям мистера Финча, было ничтожно по сравнению с отвращением, которое внушали ей мои республиканские убеждения. Я уже говорила в начале своего рассказа, что один спор между торийской леди и мной окончился ссорой, навеки затворившей для меня двери ее дома. Зная это, я, тем не менее, решилась написать ей, потому что считала мисс Бечфорд (несмотря на ее нелепые предрассудки) женщиной порядочной в лучшем смысле этого слова, глубоко любящей свою племянницу и способной, если обратиться к ней во имя этой любви, быть справедливой ко мне (несмотря на мои нелепые предрассудки), как я была справедлива к ней. Обращаясь к мисс Бечфорд тоном непритворного уважения, я просила ее передать мое письмо Луцилле в тот день, когда доктор объявит, что лечение ее окончено, и умоляла ее, для блага племянницы, не говорить о нем ни слова раньше, добавляя, что причина этой просьбы объясняется содержанием письма, которое я уполномочивала ее прочесть, когда придет время распечатать его.
Я была твердо убеждена, что это единственное средство, которым я могу помешать Нюдженту Дюбуру причинить Луцилле какой-нибудь серьезный вред за время моего отсутствия.
Как бы он ни поступил под влиянием своей необузданной страсти к Луцилле, он не будет иметь возможность предпринять серьезные шаги, пока Гроссе не признает ее излечение полным. В тот день, когда Гроссе это объявит, она получит мое письмо и узнает, как гнусно она была обманута. Что же касается попытки отыскать Нюджента, мне это и в голову не приходило. Где бы он ни был, в Англии или за границей, бесполезно было бы обращаться опять к его чести. Это было бы самоунижением с моей стороны. Выдать его Луцилле при первой возможности было все, что я могла сделать.
Я уже покончила с моими письмами и вложила их одно в другое, когда почтенный мистер Гутридж заехал за мной в своей легкой тележке, чтоб отвести в Брайтон. Коляска, которую он держал для найма, была взята Луциллой и нянькой для такой же поездки и не была еще возвращена в трактир. Я прибыла на станцию железной дороги раньше отхода поезда, а приехав в Лондон, имела еще достаточно свободного времени.
Во избежание какой-нибудь ошибки я сама отвезла свое письмо в дом мисс Бечфорд и видела, как извозчик отдал его слуге.
Горькая была минута, когда я опустила вуаль из опасения, что Луцилла увидит меня в окно. Если бы в эту минуту у меня были под руками перо, чернила и бумага, подумала я, кажется, написала бы ей, несмотря ни на что, оправдательное письмо. В моем положении я могла только простить ее несправедливость ко мне. И я простила от всего сердца и решилась ждать благоприятного времени, которое соединит нас опять. Между тем, сделав для нее все, что было в моих силах, я могла подумать и о бедном Оскаре.
Я решила, отправляясь на континент, сделать все, что будет возможно в моем печальном положении, для того, чтоб отыскать убежище Оскара, хотя шансы были сто против одного, что я потерплю неудачу. По крайней мере, часы, проведенные у постели отца, станут спокойнее, если я буду знать, что по моей инициативе идут поиски Оскара и что каждый день может принести весть о его местопребывании.
Контора адвоката, с которым я советовалась, когда была в последний раз в Лондоне, находилась на моем пути к станции железной дороги. Я зашла в нее и была очень обрадована, что застала адвоката еще на месте.
Никаких известий об Оскаре он не мог мне сообщить, но оказал услугу, дав мне рекомендательное письмо к одной особе в Марселе, занимавшейся различными розысками и имевшей агентов во всех больших европейских городах. Человека с бросающейся в глаза наружностью Оскара найти нетрудно, если только взяться за дело как следует. Я решилась сделать все, что можно будет сделать с помощью накопленных мною денег.
Переезд через канал был в эту ночь по бушующему морю. Я осталась на палубе, примирившись со всеми неудобствами, чтобы только не дышать атмосферой каюты. Я смотрела по сторонам, и темная поверхность взволнованного моря казалась мне страшным символом, того, что меня ожидало впереди. Как бледная луна сквозь туман озаряла своим неярким светом водное пространство, по которому мы плыли, так и неясный свет надежды озарял неопределенное будущее, о котором я думала.
Глава XLII
ИСТОРИЯ ЛУЦИЛЛЫ, ЕЮ САМОЙ РАССКАЗАННАЯ
В моем рассказе о том, что Луцилла говорила и делала, когда доктор учил ее видеть, вы, может быть, заметили, что она высказывала сильное желание попробовать писать.
Известно, что одна причина управляет всеми поступками влюбленной женщины. Все ее самолюбие сосредоточивается на том, чтобы предстать с лучшей стороны, даже в мелочах, пред человеком, которому она отдала свое сердце. То же было и с Луциллой.
Сознавая, что ее почерк, до сих пор с трудом и плохо руководимый осязанием, должен казаться ужасным в сравнении с почерком других женщин, она не переставала упрашивать Гроссе позволить ей учиться писать «с помощью глаз, а не пальцев», пока тот не утратил способность противиться ей. Быстрое улучшение зрения Луциллы на берегу моря (как я узнала впоследствии) оправдывало уступчивость достойного немца. Мало-помалу, с каждым днем все дольше и дольше пользуясь своими глазами, она преодолела значительные трудности и научилась писать с помощью зрения, а не осязания. Начав с прописей, Луцилла скоро добилась того, что могла писать слова под диктовку, потом начала писать заметки и, наконец, начала вести дневник — последнее по совету тетки, которая жила еще в те годы, когда не было почты, когда люди вели дневники и писали длинные письма, словом, когда они имели время не только думать о себе, но и писать о себе.
Дневник Луциллы лежит передо мной, когда я пишу эти строки.
Я намеревалась сначала воспользоваться им для того, чтобы продолжать мое повествование без перерыва, рассказывая от своего лица, как я писала до сих пор и как я намереваюсь писать опять, когда снова появлюсь на сцене.
Но подумав и прочитав еще раз дневник, я сообразила, что будет благоразумнее предоставить Луцилле рассказать самой историю своей жизни в Рамсгете, вставляя, где будет нужно, мои собственные замечания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Запечатав это письмо, я написала тетке Луциллы.
Дело это было нелегкое. Презрение, с которым мисс Бечфорд относилась к политическим и религиозным мнениям мистера Финча, было ничтожно по сравнению с отвращением, которое внушали ей мои республиканские убеждения. Я уже говорила в начале своего рассказа, что один спор между торийской леди и мной окончился ссорой, навеки затворившей для меня двери ее дома. Зная это, я, тем не менее, решилась написать ей, потому что считала мисс Бечфорд (несмотря на ее нелепые предрассудки) женщиной порядочной в лучшем смысле этого слова, глубоко любящей свою племянницу и способной, если обратиться к ней во имя этой любви, быть справедливой ко мне (несмотря на мои нелепые предрассудки), как я была справедлива к ней. Обращаясь к мисс Бечфорд тоном непритворного уважения, я просила ее передать мое письмо Луцилле в тот день, когда доктор объявит, что лечение ее окончено, и умоляла ее, для блага племянницы, не говорить о нем ни слова раньше, добавляя, что причина этой просьбы объясняется содержанием письма, которое я уполномочивала ее прочесть, когда придет время распечатать его.
Я была твердо убеждена, что это единственное средство, которым я могу помешать Нюдженту Дюбуру причинить Луцилле какой-нибудь серьезный вред за время моего отсутствия.
Как бы он ни поступил под влиянием своей необузданной страсти к Луцилле, он не будет иметь возможность предпринять серьезные шаги, пока Гроссе не признает ее излечение полным. В тот день, когда Гроссе это объявит, она получит мое письмо и узнает, как гнусно она была обманута. Что же касается попытки отыскать Нюджента, мне это и в голову не приходило. Где бы он ни был, в Англии или за границей, бесполезно было бы обращаться опять к его чести. Это было бы самоунижением с моей стороны. Выдать его Луцилле при первой возможности было все, что я могла сделать.
Я уже покончила с моими письмами и вложила их одно в другое, когда почтенный мистер Гутридж заехал за мной в своей легкой тележке, чтоб отвести в Брайтон. Коляска, которую он держал для найма, была взята Луциллой и нянькой для такой же поездки и не была еще возвращена в трактир. Я прибыла на станцию железной дороги раньше отхода поезда, а приехав в Лондон, имела еще достаточно свободного времени.
Во избежание какой-нибудь ошибки я сама отвезла свое письмо в дом мисс Бечфорд и видела, как извозчик отдал его слуге.
Горькая была минута, когда я опустила вуаль из опасения, что Луцилла увидит меня в окно. Если бы в эту минуту у меня были под руками перо, чернила и бумага, подумала я, кажется, написала бы ей, несмотря ни на что, оправдательное письмо. В моем положении я могла только простить ее несправедливость ко мне. И я простила от всего сердца и решилась ждать благоприятного времени, которое соединит нас опять. Между тем, сделав для нее все, что было в моих силах, я могла подумать и о бедном Оскаре.
Я решила, отправляясь на континент, сделать все, что будет возможно в моем печальном положении, для того, чтоб отыскать убежище Оскара, хотя шансы были сто против одного, что я потерплю неудачу. По крайней мере, часы, проведенные у постели отца, станут спокойнее, если я буду знать, что по моей инициативе идут поиски Оскара и что каждый день может принести весть о его местопребывании.
Контора адвоката, с которым я советовалась, когда была в последний раз в Лондоне, находилась на моем пути к станции железной дороги. Я зашла в нее и была очень обрадована, что застала адвоката еще на месте.
Никаких известий об Оскаре он не мог мне сообщить, но оказал услугу, дав мне рекомендательное письмо к одной особе в Марселе, занимавшейся различными розысками и имевшей агентов во всех больших европейских городах. Человека с бросающейся в глаза наружностью Оскара найти нетрудно, если только взяться за дело как следует. Я решилась сделать все, что можно будет сделать с помощью накопленных мною денег.
Переезд через канал был в эту ночь по бушующему морю. Я осталась на палубе, примирившись со всеми неудобствами, чтобы только не дышать атмосферой каюты. Я смотрела по сторонам, и темная поверхность взволнованного моря казалась мне страшным символом, того, что меня ожидало впереди. Как бледная луна сквозь туман озаряла своим неярким светом водное пространство, по которому мы плыли, так и неясный свет надежды озарял неопределенное будущее, о котором я думала.
Глава XLII
ИСТОРИЯ ЛУЦИЛЛЫ, ЕЮ САМОЙ РАССКАЗАННАЯ
В моем рассказе о том, что Луцилла говорила и делала, когда доктор учил ее видеть, вы, может быть, заметили, что она высказывала сильное желание попробовать писать.
Известно, что одна причина управляет всеми поступками влюбленной женщины. Все ее самолюбие сосредоточивается на том, чтобы предстать с лучшей стороны, даже в мелочах, пред человеком, которому она отдала свое сердце. То же было и с Луциллой.
Сознавая, что ее почерк, до сих пор с трудом и плохо руководимый осязанием, должен казаться ужасным в сравнении с почерком других женщин, она не переставала упрашивать Гроссе позволить ей учиться писать «с помощью глаз, а не пальцев», пока тот не утратил способность противиться ей. Быстрое улучшение зрения Луциллы на берегу моря (как я узнала впоследствии) оправдывало уступчивость достойного немца. Мало-помалу, с каждым днем все дольше и дольше пользуясь своими глазами, она преодолела значительные трудности и научилась писать с помощью зрения, а не осязания. Начав с прописей, Луцилла скоро добилась того, что могла писать слова под диктовку, потом начала писать заметки и, наконец, начала вести дневник — последнее по совету тетки, которая жила еще в те годы, когда не было почты, когда люди вели дневники и писали длинные письма, словом, когда они имели время не только думать о себе, но и писать о себе.
Дневник Луциллы лежит передо мной, когда я пишу эти строки.
Я намеревалась сначала воспользоваться им для того, чтобы продолжать мое повествование без перерыва, рассказывая от своего лица, как я писала до сих пор и как я намереваюсь писать опять, когда снова появлюсь на сцене.
Но подумав и прочитав еще раз дневник, я сообразила, что будет благоразумнее предоставить Луцилле рассказать самой историю своей жизни в Рамсгете, вставляя, где будет нужно, мои собственные замечания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117