Одежда довольно дорогая, видно, тетка денег подбрасывает, но сидит на ней все, как на корове седло, и вкус напрочь отсутствует.
Носит свитер жуткого розового цвета с синими брюками! Несколькими наводящими вопросами я ее подвела к тому парню, который умер у них в клинике от апноэ. Тут она вроде немножко испугалась, по крайней мере перешла на шепот и все время оглядывалась по сторонам. Но тем не менее рассказала еще очень много интересного. Оказывается, положили парня на обследование, подозревали у него диабет. Кстати, счет за лечение не выставили по личному распоряжению С. (распоряжение поступило в бухгалтерию сразу же после его госпитализации). Так вот, подозрение не подтвердилось, парень оказался практически здоров, но неожиданно скончался во сне от остановки дыхания; Так вот после его смерти мой дорогой доктор задним числом вписал в его историю болезни какое-то несуществующее заболевание щитовидной железы! Видимо, чтобы отвести от своей клиники обвинения во врачебной ошибке и медицинской некомпетентности. Хорош доктор! Надо заняться им вплотную! Это действительно тянет на полноценное журналистское расследование. И в первую очередь — поговорить с Яковлевой. Адрес Анны Ивановны я подсмотрела в бумагах у той же Оксанки, пока она трепалась с охранником. Софийская улица"«, дом девяносто шесть, квартира шестнадцать».
И самая последняя запись в файле была датирована двадцать девятым августа.
"Что называется — на ловца и зверь бежит.
Мой очаровательный доктор утроил активность. Его манера ухаживать старомодна, но довольно приятна: цветы, духи, комплименты.
Вчера пригласил меня в ресторан. Я пыталась использовать это в интересах дела, но доктор — кремень. Разговорить его не удалось. То есть болтал он непрерывно, но это был обычный мужской треп: от грубого павлиньего хвостораспускания внезапно переходил к классическим жалобам на одиночество, на то, что его никто не понимает (подразумевается — никто кроме меня), на то, что жизнь стремительно проходит мимо без тепла и ласки. Про жену, естественно, ни слова, и все мои попытки перевести разговор на интересующие темы отбивает, как опытный теннисист. Конечно, я отвечаю ему тем же: он не должен знать о моей профессии, и на все скользкие вопросы я отвечаю туманными недомолвками, многозначительно закатывая глаза. В общем, это сильно напоминает задушевный разговор Штирлица с Мюллером. Разница между нами в том, что я после общения с Оксанкой весьма много о нем знаю, а он обо мне, надеюсь, нет. Или это мне только так кажется? Пару раз я перехватывала довольно странный взгляд. Может быть, и он знает обо мне больше, чем я думаю?"
На этом записи заканчивались.
Надежда Николаевна сидела перед компьютером в тревожной задумчивости.
Судя по этим записям, покойная журналистка в конце своей недолгой жизни начала первое в своей карьере настоящее журналистское расследование. И если до того она раздувала газетные скандалы на пустом месте, высасывая повод для них из пальца и обливая грязью ни в чем неповинных людей, и это каждый раз сходило ей с рук, более того — помогало делать успешную карьеру, то в том единственном случае, когда Ирина наткнулась на действительно важную тему, — ей пришлось поплатиться за это жизнью. Потому что Надежда не могла поверить в случайное совпадение, в то, что Горностаева по чистой иронии судьбы умерла от той же экзотической причины, которая унесла жизнь неизвестного молодого пациента частной клиники. Что же, выходит, только ложь безопасна, а всякая попытка написать в газете правду смертельно опасна? Или это просто такая ирония судьбы?..
Надежда сняла телефонную трубку. Теперь она не сомневалась, что ключ к расследуемому преступлению лежит в частной клинике, которую посещала перед смертью Ирина Горностаева, и в первую очередь она хотела узнать адрес этой клиники.
В телефонной справочной службе, когда она сказала, что ей нужна клиника на Колокольной улице, ответили, что без номера дома таких справок не дают, и переадресовали в платную справку. Зато в платной справке девушка была предельно вежлива, тут же сообщила телефон клиники и адрес — Колокольная улица, дом шестнадцать.
Однако обдумав ситуацию. Надежда решила, что прежде, чем ехать на Колокольную, следует навестить медсестру Яковлеву. Покойная журналистка записала, что у той были проблемы со здоровьем, поэтому следует поторопиться, а клиника никуда не денется.
Надежда подходила к дому медсестры Яковлевой с непонятным самой тяжелым чувством. Что-то давило ей на сердце, и внутренний голос, который за последнее время все больше помалкивал, тут вдруг оживился и робко посоветовал Надежде никуда не ходить. Она тут же рассердилась на него — дескать, ты еще будешь вставлять палки в колеса! Но поскольку сердиться на собственный внутренний голос всерьез могут только психи, Надежда Николаевна отмахнулась ото всех опасений и вошла в подъезд. Ее знаменитое любопытство и в этот раз перетянуло чашу весов.
Надежда поднялась по лестнице и нашла на втором этаже шестнадцатую квартиру. Она долго звонила и собралась уже уходить, когда за дверью наконец раздались неуверенные спотыкающиеся шаги. Надежда скроила самую приветливую физиономию и встала так, чтобы ее можно было разглядеть в глазок.
— Я к Анне Ивановне Яковлевой! — громко сказала она.
Однако никто ее ни о чем не спросил.
Заскрежетали замки, отпираемые неверной рукой.
«Пьяная она, что ли?» — успела подумать Надежда, и дверь отворилась.
Женщина за дверью выглядела ужасно.
Она была немолода, но в данный момент еще и очень нездорова. То есть нездорова — это мягко сказано, глядя на обтянутые желтой кожей скулы, запавшие глаза и свалявшиеся седые волосы, становилось ясно, что женщина тяжело больна. Она глядела на Надежду, не узнавая, потом зашевелила губами, и Надежда поняла, что у женщины нет сил говорить.
— Вам плохо? — вскрикнула она, когда женщина пошатнулась и схватилась за стенку.
На лбу ее выступил пот, казалось, еще немного — и женщина просто сползет на пол от слабости да так там и останется.
Надежда подхватила ее под руку и помогла добраться до кровати. В квартире Яковлевой была всего одна комната, видно было, что раньше хозяйка содержала ее в чистоте и порядке, однако в последнее время на это не было сил. Занавески не успели запачкаться, стекло в серванте было чистым, посуда за ним все еще блестела, но на полированной поверхности мебели ровным слоем лежала пыль, на стульях валялась неубранная одежда.
Постель была разобрана, и в комнате стоял тот тоскливый запах, который бывает в помещении, где лежит больной, — душно, затхло и пахнет лекарствами.
Женщина прилегла на кровать и устало прикрыла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Носит свитер жуткого розового цвета с синими брюками! Несколькими наводящими вопросами я ее подвела к тому парню, который умер у них в клинике от апноэ. Тут она вроде немножко испугалась, по крайней мере перешла на шепот и все время оглядывалась по сторонам. Но тем не менее рассказала еще очень много интересного. Оказывается, положили парня на обследование, подозревали у него диабет. Кстати, счет за лечение не выставили по личному распоряжению С. (распоряжение поступило в бухгалтерию сразу же после его госпитализации). Так вот, подозрение не подтвердилось, парень оказался практически здоров, но неожиданно скончался во сне от остановки дыхания; Так вот после его смерти мой дорогой доктор задним числом вписал в его историю болезни какое-то несуществующее заболевание щитовидной железы! Видимо, чтобы отвести от своей клиники обвинения во врачебной ошибке и медицинской некомпетентности. Хорош доктор! Надо заняться им вплотную! Это действительно тянет на полноценное журналистское расследование. И в первую очередь — поговорить с Яковлевой. Адрес Анны Ивановны я подсмотрела в бумагах у той же Оксанки, пока она трепалась с охранником. Софийская улица"«, дом девяносто шесть, квартира шестнадцать».
И самая последняя запись в файле была датирована двадцать девятым августа.
"Что называется — на ловца и зверь бежит.
Мой очаровательный доктор утроил активность. Его манера ухаживать старомодна, но довольно приятна: цветы, духи, комплименты.
Вчера пригласил меня в ресторан. Я пыталась использовать это в интересах дела, но доктор — кремень. Разговорить его не удалось. То есть болтал он непрерывно, но это был обычный мужской треп: от грубого павлиньего хвостораспускания внезапно переходил к классическим жалобам на одиночество, на то, что его никто не понимает (подразумевается — никто кроме меня), на то, что жизнь стремительно проходит мимо без тепла и ласки. Про жену, естественно, ни слова, и все мои попытки перевести разговор на интересующие темы отбивает, как опытный теннисист. Конечно, я отвечаю ему тем же: он не должен знать о моей профессии, и на все скользкие вопросы я отвечаю туманными недомолвками, многозначительно закатывая глаза. В общем, это сильно напоминает задушевный разговор Штирлица с Мюллером. Разница между нами в том, что я после общения с Оксанкой весьма много о нем знаю, а он обо мне, надеюсь, нет. Или это мне только так кажется? Пару раз я перехватывала довольно странный взгляд. Может быть, и он знает обо мне больше, чем я думаю?"
На этом записи заканчивались.
Надежда Николаевна сидела перед компьютером в тревожной задумчивости.
Судя по этим записям, покойная журналистка в конце своей недолгой жизни начала первое в своей карьере настоящее журналистское расследование. И если до того она раздувала газетные скандалы на пустом месте, высасывая повод для них из пальца и обливая грязью ни в чем неповинных людей, и это каждый раз сходило ей с рук, более того — помогало делать успешную карьеру, то в том единственном случае, когда Ирина наткнулась на действительно важную тему, — ей пришлось поплатиться за это жизнью. Потому что Надежда не могла поверить в случайное совпадение, в то, что Горностаева по чистой иронии судьбы умерла от той же экзотической причины, которая унесла жизнь неизвестного молодого пациента частной клиники. Что же, выходит, только ложь безопасна, а всякая попытка написать в газете правду смертельно опасна? Или это просто такая ирония судьбы?..
Надежда сняла телефонную трубку. Теперь она не сомневалась, что ключ к расследуемому преступлению лежит в частной клинике, которую посещала перед смертью Ирина Горностаева, и в первую очередь она хотела узнать адрес этой клиники.
В телефонной справочной службе, когда она сказала, что ей нужна клиника на Колокольной улице, ответили, что без номера дома таких справок не дают, и переадресовали в платную справку. Зато в платной справке девушка была предельно вежлива, тут же сообщила телефон клиники и адрес — Колокольная улица, дом шестнадцать.
Однако обдумав ситуацию. Надежда решила, что прежде, чем ехать на Колокольную, следует навестить медсестру Яковлеву. Покойная журналистка записала, что у той были проблемы со здоровьем, поэтому следует поторопиться, а клиника никуда не денется.
Надежда подходила к дому медсестры Яковлевой с непонятным самой тяжелым чувством. Что-то давило ей на сердце, и внутренний голос, который за последнее время все больше помалкивал, тут вдруг оживился и робко посоветовал Надежде никуда не ходить. Она тут же рассердилась на него — дескать, ты еще будешь вставлять палки в колеса! Но поскольку сердиться на собственный внутренний голос всерьез могут только психи, Надежда Николаевна отмахнулась ото всех опасений и вошла в подъезд. Ее знаменитое любопытство и в этот раз перетянуло чашу весов.
Надежда поднялась по лестнице и нашла на втором этаже шестнадцатую квартиру. Она долго звонила и собралась уже уходить, когда за дверью наконец раздались неуверенные спотыкающиеся шаги. Надежда скроила самую приветливую физиономию и встала так, чтобы ее можно было разглядеть в глазок.
— Я к Анне Ивановне Яковлевой! — громко сказала она.
Однако никто ее ни о чем не спросил.
Заскрежетали замки, отпираемые неверной рукой.
«Пьяная она, что ли?» — успела подумать Надежда, и дверь отворилась.
Женщина за дверью выглядела ужасно.
Она была немолода, но в данный момент еще и очень нездорова. То есть нездорова — это мягко сказано, глядя на обтянутые желтой кожей скулы, запавшие глаза и свалявшиеся седые волосы, становилось ясно, что женщина тяжело больна. Она глядела на Надежду, не узнавая, потом зашевелила губами, и Надежда поняла, что у женщины нет сил говорить.
— Вам плохо? — вскрикнула она, когда женщина пошатнулась и схватилась за стенку.
На лбу ее выступил пот, казалось, еще немного — и женщина просто сползет на пол от слабости да так там и останется.
Надежда подхватила ее под руку и помогла добраться до кровати. В квартире Яковлевой была всего одна комната, видно было, что раньше хозяйка содержала ее в чистоте и порядке, однако в последнее время на это не было сил. Занавески не успели запачкаться, стекло в серванте было чистым, посуда за ним все еще блестела, но на полированной поверхности мебели ровным слоем лежала пыль, на стульях валялась неубранная одежда.
Постель была разобрана, и в комнате стоял тот тоскливый запах, который бывает в помещении, где лежит больной, — душно, затхло и пахнет лекарствами.
Женщина прилегла на кровать и устало прикрыла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60