Выстраиваемая мной система тождеств разрослась до гигантских размеров, что свидетельствовало об ошибке в методе. Необходимо начать сначала, с поиска самого веского аргумента в Настиных речах. Такой аргумент был.
Я тихонько встала, подошла к Насте и стала трясти ее за плечо.
– Что? Что случилось? – спросила она, открыв глаза.
– Откуда ты знаешь, что я заснула на соревнованиях? – шепотом спросила я.
– Спиридонов рассказывал на семинаре, – тихо ответила Настя.
– Старый сплетник! – вырвалось у меня. – А то, что говорила о Пете?
– О каком Пете?
– О моем муже!
– Но мы же договорились! Здорово получилось, правда? Они прямо слились в экстазе. У меня был только один прокол с именем. И я не знала, есть ли у вас дети. Классно сработало! А как вы обманутую жену изображали! Станиславский прослезился бы. Вы мне лекции свои дадите?
Не отвечая, я вернулась на свою полку. Уснуть не смогла. Принялась высчитывать по формулам вероятность получить в следующей поездке идеальных попутчиков – непьющих глухонемых. Вероятность была ничтожно мала.
Хорошо смеется тот…
В детстве говорили: «смешинку проглотил». Сытый младенец улыбается каждому, кто склонился над колыбелью. Маленькие дети радостно верещат, бегая по лужам или пуская мыльные пузыри. В школе учительница уронит мел на пол, класс десять минут сотрясается от хохота.
С возрастом смешинка тает, но в юности мы еще обожаем розыгрыши и веселые дурачества. То, что остается от смешинки к зрелости, называется чувством юмора.
От моей смешинки почти ничего не осталось, чувство юмора у меня отсутствует. Я точно знаю, когда оно пропало. В четырнадцать лет, в зрительном зале кинотеатра. Мое кресло оказалось сломанным. Только мы расселись, я откинулась на спинку и – шлеп! – кувыркнулась назад вместе с креслом. Затылок на полу, пятки в потолок смотрят. Друзья не сразу вернули меня в исходное положение – держались за животы от хохота. Я чувствовала, как кровь приливает к голове и растворяется чувство юмора.
* * *
Угловые диванчики не редкость на московских кухнях, но у Игнатовых их два. Буквой «П» диванчики окружают прямоугольный стол. По замыслу хозяев, так больше народу влезает. Сидим мы тесно, как в метро, когда на скамью втискивается лишнее тело. Едим картошку с магазинными котлетами и пьем вино, которое сами принесли.
Если ко мне приходят гости, я не меньше трех сортов хорошей рыбы на стол мечу. Не говоря уже о мясном ассорти, салатах и горячем. Но у нас гости бывают по праздникам и на дни рождения, к Игнатовым ходят без повода и регулярно, уже лет пятнадцать, со студенчества.
Обсудили политическое положение, книжные новинки и театральные премьеры. Поспорили, поскандалили и перешли к анекдотам. Народ разгорячен вином, теснотой и действием условного рефлекса, который давно закрепился на игнатовской кухне – веселиться на полную катушку.
Взрывы хохота следуют один за другим. Мой хмурый вид никому не портит настроения. Привыкли. Я сравниваю разницу температур своей правой и левой ноги. Правая (горячо) прижата к бедру мужа, левая (тепло) – к хозяйке дома. Напротив сидит крашеная блондинка и строит глазки Саше, моему мужу. «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» – хочется спросить мне словами из песни. Дамочка именно так поглядывает на Сашу – искоса наклоня. По разнице температур могу судить, что муж плавится и готов броситься во все тяжкие.
Блондинка (лишнее тело на диванчике) – родственница Игнатовых, приехала из Саранска на курсы повышения квалификации. Меня не проведешь, стреляный воробей, отлично вижу, какую квалификацию она мечтает повысить.
Рассказывает Доктор, ходячий сборник врачебных баек. Якобы все с ним произошло. Враки. Его жена по секрету признавалась: выуживает из Интернета. В противном случае ему было бы некогда лечить людей. И за ним бы не толпы благодарных больных тянулись, а ширилось личное кладбище пациентов.
– Дежурил я в пятницу. Ночь выдалась тяжелой, только в четыре утра прикорнул в ординаторской. Вдруг вызов в приемный покой. Есть такая вредная категория пациентов: три дня их что-то беспокоит, но в поликлинику не идут, потом среди ночи «скорую» вызывают. Встал я, злой как черт, на шею стетоскоп повесил и пошел в приемный. Сидит тетка на кушетке. «Что беспокоит? – спрашиваю. – Раздевайтесь!» А она тапочки на полу нашарила, вскочила и бочком-бочком к выходу: «Мне уже легче». Я плечами пожал и пошел досыпать. В ординаторской мимо зеркала прохожу, смотрю: вместо стетоскопа на шею электрокипятильник повесил.
– Ой, не могу! – заливается смехом блондинка. – Ой, я так давно не смеялась! Ой, сколько морщин будет! – Ладошки жеманно к щекам прикладывает.
Температура моего мужа подскочила еще на градус.
– Морщины вас не испортят, – говорю я саранской блондинке.
– Правда?
Она улыбается с тайным превосходством и жалостью. Будто мы две спортсменки, гимнастки например, и она опережает меня по очкам. Подожди, голубушка! Впереди еще вольные упражнения.
Игнатова напряглась, в отличие от низкоквалифицированной родственницы, сразу поняла, что я могу фразу продолжить: «…не испортят, поскольку далее портить некуда». Игнатова напрасно волнуется. Грубо затаптывать дамочку в землю я не стану. Только хуже будет, Саша разозлится и бросится с пола соскребать. А потом, чего доброго, отведет в соседнюю комнату: искусственное дыхание проводить.
– Заведующая! – просит Игнатова. – Расскажи свою историю.
Заведующая – мое прозвище, в полном варианте – Хроническая Заведующая. Я всю жизнь работаю в службе быта на руководящих должностях, поочередно заведовала обувной мастерской, химчисткой и ателье. Нынче я хозяйка салона красоты, и все жены Сашиных приятелей ходят с модными стрижками и эксклюзивным маникюром.
– У Заведующей, – сообщает Саша, – с юмором как у милицейского генерала. Вызывает он своих подчиненных и говорит: «Про нас ходит много анекдотов. Но вы не должны беспокоиться: на девяносто девять процентов анекдоты непонятные».
Ха-ха-ха – веселится народ.
На Сашу я не обижаюсь, злиться на детей глупо. Он у меня хоть и доктор наук, но старший ребенок, следом идут общие дочь и сын. Когда в семье один муж, он вырастает эгоистом.
– Ваша прическа, – киваю на ярко-желтое оперение блондинки, – напомнила мне одно чепэ в нашей парикмахерской. В порядке шефской помощи мы бесплатно стрижем инвалидов войны и престарелых, по талонам от совета ветеранов.
Блондинка силится улыбаться, хотя вступление ей не нравится.
* * *
Люся, дамский мастер, посадила в кресло старушку – божий одуванчик, закрыла пелериной и попросила минутку подождать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Я тихонько встала, подошла к Насте и стала трясти ее за плечо.
– Что? Что случилось? – спросила она, открыв глаза.
– Откуда ты знаешь, что я заснула на соревнованиях? – шепотом спросила я.
– Спиридонов рассказывал на семинаре, – тихо ответила Настя.
– Старый сплетник! – вырвалось у меня. – А то, что говорила о Пете?
– О каком Пете?
– О моем муже!
– Но мы же договорились! Здорово получилось, правда? Они прямо слились в экстазе. У меня был только один прокол с именем. И я не знала, есть ли у вас дети. Классно сработало! А как вы обманутую жену изображали! Станиславский прослезился бы. Вы мне лекции свои дадите?
Не отвечая, я вернулась на свою полку. Уснуть не смогла. Принялась высчитывать по формулам вероятность получить в следующей поездке идеальных попутчиков – непьющих глухонемых. Вероятность была ничтожно мала.
Хорошо смеется тот…
В детстве говорили: «смешинку проглотил». Сытый младенец улыбается каждому, кто склонился над колыбелью. Маленькие дети радостно верещат, бегая по лужам или пуская мыльные пузыри. В школе учительница уронит мел на пол, класс десять минут сотрясается от хохота.
С возрастом смешинка тает, но в юности мы еще обожаем розыгрыши и веселые дурачества. То, что остается от смешинки к зрелости, называется чувством юмора.
От моей смешинки почти ничего не осталось, чувство юмора у меня отсутствует. Я точно знаю, когда оно пропало. В четырнадцать лет, в зрительном зале кинотеатра. Мое кресло оказалось сломанным. Только мы расселись, я откинулась на спинку и – шлеп! – кувыркнулась назад вместе с креслом. Затылок на полу, пятки в потолок смотрят. Друзья не сразу вернули меня в исходное положение – держались за животы от хохота. Я чувствовала, как кровь приливает к голове и растворяется чувство юмора.
* * *
Угловые диванчики не редкость на московских кухнях, но у Игнатовых их два. Буквой «П» диванчики окружают прямоугольный стол. По замыслу хозяев, так больше народу влезает. Сидим мы тесно, как в метро, когда на скамью втискивается лишнее тело. Едим картошку с магазинными котлетами и пьем вино, которое сами принесли.
Если ко мне приходят гости, я не меньше трех сортов хорошей рыбы на стол мечу. Не говоря уже о мясном ассорти, салатах и горячем. Но у нас гости бывают по праздникам и на дни рождения, к Игнатовым ходят без повода и регулярно, уже лет пятнадцать, со студенчества.
Обсудили политическое положение, книжные новинки и театральные премьеры. Поспорили, поскандалили и перешли к анекдотам. Народ разгорячен вином, теснотой и действием условного рефлекса, который давно закрепился на игнатовской кухне – веселиться на полную катушку.
Взрывы хохота следуют один за другим. Мой хмурый вид никому не портит настроения. Привыкли. Я сравниваю разницу температур своей правой и левой ноги. Правая (горячо) прижата к бедру мужа, левая (тепло) – к хозяйке дома. Напротив сидит крашеная блондинка и строит глазки Саше, моему мужу. «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» – хочется спросить мне словами из песни. Дамочка именно так поглядывает на Сашу – искоса наклоня. По разнице температур могу судить, что муж плавится и готов броситься во все тяжкие.
Блондинка (лишнее тело на диванчике) – родственница Игнатовых, приехала из Саранска на курсы повышения квалификации. Меня не проведешь, стреляный воробей, отлично вижу, какую квалификацию она мечтает повысить.
Рассказывает Доктор, ходячий сборник врачебных баек. Якобы все с ним произошло. Враки. Его жена по секрету признавалась: выуживает из Интернета. В противном случае ему было бы некогда лечить людей. И за ним бы не толпы благодарных больных тянулись, а ширилось личное кладбище пациентов.
– Дежурил я в пятницу. Ночь выдалась тяжелой, только в четыре утра прикорнул в ординаторской. Вдруг вызов в приемный покой. Есть такая вредная категория пациентов: три дня их что-то беспокоит, но в поликлинику не идут, потом среди ночи «скорую» вызывают. Встал я, злой как черт, на шею стетоскоп повесил и пошел в приемный. Сидит тетка на кушетке. «Что беспокоит? – спрашиваю. – Раздевайтесь!» А она тапочки на полу нашарила, вскочила и бочком-бочком к выходу: «Мне уже легче». Я плечами пожал и пошел досыпать. В ординаторской мимо зеркала прохожу, смотрю: вместо стетоскопа на шею электрокипятильник повесил.
– Ой, не могу! – заливается смехом блондинка. – Ой, я так давно не смеялась! Ой, сколько морщин будет! – Ладошки жеманно к щекам прикладывает.
Температура моего мужа подскочила еще на градус.
– Морщины вас не испортят, – говорю я саранской блондинке.
– Правда?
Она улыбается с тайным превосходством и жалостью. Будто мы две спортсменки, гимнастки например, и она опережает меня по очкам. Подожди, голубушка! Впереди еще вольные упражнения.
Игнатова напряглась, в отличие от низкоквалифицированной родственницы, сразу поняла, что я могу фразу продолжить: «…не испортят, поскольку далее портить некуда». Игнатова напрасно волнуется. Грубо затаптывать дамочку в землю я не стану. Только хуже будет, Саша разозлится и бросится с пола соскребать. А потом, чего доброго, отведет в соседнюю комнату: искусственное дыхание проводить.
– Заведующая! – просит Игнатова. – Расскажи свою историю.
Заведующая – мое прозвище, в полном варианте – Хроническая Заведующая. Я всю жизнь работаю в службе быта на руководящих должностях, поочередно заведовала обувной мастерской, химчисткой и ателье. Нынче я хозяйка салона красоты, и все жены Сашиных приятелей ходят с модными стрижками и эксклюзивным маникюром.
– У Заведующей, – сообщает Саша, – с юмором как у милицейского генерала. Вызывает он своих подчиненных и говорит: «Про нас ходит много анекдотов. Но вы не должны беспокоиться: на девяносто девять процентов анекдоты непонятные».
Ха-ха-ха – веселится народ.
На Сашу я не обижаюсь, злиться на детей глупо. Он у меня хоть и доктор наук, но старший ребенок, следом идут общие дочь и сын. Когда в семье один муж, он вырастает эгоистом.
– Ваша прическа, – киваю на ярко-желтое оперение блондинки, – напомнила мне одно чепэ в нашей парикмахерской. В порядке шефской помощи мы бесплатно стрижем инвалидов войны и престарелых, по талонам от совета ветеранов.
Блондинка силится улыбаться, хотя вступление ей не нравится.
* * *
Люся, дамский мастер, посадила в кресло старушку – божий одуванчик, закрыла пелериной и попросила минутку подождать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46