Из трещин в его коже сочился дым. Хвоя, на которой он лежал, занялась пламенем.
– Но мы еще не все узнали! – сказала Александра, вцепившись в Бехайма, как только он двинулся прочь от ямы – найти кол, чтобы прикончить им Агенора.
– Что именно? – отозвался он. – Сколько нам осталось жить? Повезет ли в любви? Сомневаюсь, что он это скажет. Он говорит лишь о возможностях. Пора кончать его, а на эти вопросы сами будем искать ответы. Кажется, нам с тобой есть о чем поговорить.
Они услышали всплеск и, обернувшись, увидели, что Агенор упал в яму. Над водой поднялось и закрыло собой деревья облако пара. Агенор, наполовину погрузившись в воду, плавал в ней, словно одноногая кукла-урод величиной с человека, почти совершенно черная. Кожа его, покрытая волдырями и рубцами, рассыпалась, руки бились в тщетном усилии. От него шел прозрачный дым, внутри продолжала гореть плоть. Из безгубой раны, зиявшей на месте рта, исходило бульканье.
– Черт! – выругался Бехайм, поняв, что добить Агенора можно, только спустившись в воду, что его совсем не прельщало.
Агенора медленно крутило, как будто каким-то вялым течением, и это озадачило Бехайма. Это противоречило всем законам природы.
И тут случилось нечто совсем неожиданное.
Вода, обволакивавшая Агенора, вдруг засветилась, как будто из него вытекала какая-то невиданная серебристая жидкость, очерчивая границы его тела, а из трещин в его коже засиял чистый серебристый свет, сначала бледный, потом все ярче и ярче, отдельные лучи которого становились различимыми во мраке ямы, и наконец можно было подумать, что внутри этой обгорелой оболочки обнажилась какая-то адская сердцевина. Вода все сильнее плескалась о стены, волны ее доставали все выше, выбивая комья земли. Пространство ямы постепенно заливало светом. Казалось, в этой умирающей плоти рождаются звезды, и вскоре плоть стала шелушиться, рассыпаться слоями, хлопьями, как будто из Агенора готовили филе. Вскоре проступили внутренние органы и кишки, пронизанные светом, аккуратно разложенные по своим полостям, – интимные мерзости повседневной жизни. Свет явил ни с чем не сравнимое зрелище распада этих внутренностей: они теряли форму, превращались в мягкую массу, их ткани растекались зеленоватым илом, который смешивался с водой, и наконец остался лишь скелет, заключенный в ромб тени, словно отбрасываемой гробом. То был не обычный набор костей, а конструкция как бы из серебристой проволоки с девятью ослепительно светящимися точками, напоминавшая карту созвездия, которое можно найти в путеводителе по небесам; правда, квадрант, в котором оно господствовало, был неизвестен Бехайму.
Вода вскипала и хлестала волнами, и вот, когда хрящи, очевидно, окончательно разрушились, а суставы распались, от скелета стали отваливаться и отплывать отдельные кости, которые вместе со звездами кружились в водовороте, задававшем им свой ритм, втягивавшем в свое бурление и складывавшем из них серебряную картинку-загадку; а вскоре и от этих обломков осталась только серебристая жидкость, расплывавшаяся и растворявшаяся в более тусклой массе воды, отливавшей оловом, и наконец в яме бурлил лишь фрагмент миниатюрного моря в штормовую погоду.
Бехайм решил было, что все кончено, как вдруг от ямы пошел вибрирующий рокот, и земля задрожала под ногами. В испуге он потащил Александру от края ямы, и они побежали вверх по склону под укрытие сосен. Зловещий гул нарастал, – казалось, от него тускнеет солнце и сгущаются тени, падающие от нависших над поляной ветвей, и тут, с мощью вулкана, выбросившего лаву сквозь земную кору, мощью, опрокинувшей Бехайма и Александру навзничь, содержимое ямы взлетело ввысь светящимся потоком – ни жидким, ни твердым, но обладающим свойствами и того и другого, – огромной струей того, что было Агенором, и устремилось в небеса, постепенно бледнея на свету, а когда рокот утих, приняло высоко в небе странную форму, начертало смутный, призрачный силуэт, словно некое знамение – по крайней мере так показалось Бехайму, – оккультный знак, след некоего тайного смысла, слишком расплывчатый, так что понять его можно было только как символ, очень напомнивший ему тот, что он увидел внутренним взором, когда услышал песнь своей крови; и он подумал, не было ли тогдашнее предзнаменование, говорившее, казалось, о каком-то грандиозном замысле, всего лишь предвестником этой страшной смерти? Узор неподвижно повисел, недолго сохраняя свои туманные очертания и не поддаваясь усилиям ветра, и вдруг тихо исчез – окончательно, навсегда.
ГЛАВА 25
Они думали, что в яме ничего не осталось, но, посмотрев вниз, обнаружили, что ее илистые стены усеяны частицами тканей, кусочками костей, липкими комками, – возможно, то была спекшаяся кровь, и после этого происшедшее у них на глазах показалось им еще более невероятным, неправдоподобным, хотя сомневаться тут было не в чем. И еще из-за этого они какое-то время сторонились друг друга – став свидетелями того, что случилось, они до боли ясно увидели собственную природу, а мысль о том, что оба они несут в себе возможность такой смерти, заряд такого отвратительного фейерверка, отбивала всякую охоту к близости. На Бехайма увиденное произвело особенно гнетущее впечатление. Он все рассматривал свои руки, все ждал, что вот-вот сквозь них проступят серебристые кости и светящиеся звезды, и думал, сколько же еще ему предстоит узнать о том таинственном, что заключено внутри него, а посмотрев на Александру, не нашел утешения в ее красоте, но подумал о том, что предстало взору Агенора, когда горела сама его душа, когда он сквозь плоть своих истязателей смотрел в курящееся дымом будущее, на реки в джунглях, на смуглых низкорослых человечков, на душные тропические городки, и о том, что он должен был чувствовать, зная, что его видения, быть может дававшие им ключ к вечной жизни, были лишь мучительным путем к его собственному забвению.
Довольно долго они рассеянно шли, изредка обмениваясь парой слов, а когда солнце скрылось за верхушками сосен – должно быть, пятый час, подумал Бехайм, – они присели лицом друг к другу под высокой сосной на опушке леса, в нескольких сотнях метров от стен замка. Ветер шевелил ветви, и слышно было только его – шелковистый шепот, вливавший в его взбудораженный ум прохладную струйку покоя.
– Нам незачем возвращаться, – сказала Александра. – Эликсира хватит надолго. Дневник Фелипе у меня с собой. Мы без труда сможем приготовить еще.
– А как же Патриарх? – спросил он.
– Его нам нечего бояться. Вполне возможно, он уже позабыл про нас. Во всяком случае, на какое-то время. Бояться следует Агеноров и Валеа. Друзей Роланда. И друзей Фелипе. Сразу они действовать не станут. Может быть, они и узнают-то обо всем, только когда все разъедутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Но мы еще не все узнали! – сказала Александра, вцепившись в Бехайма, как только он двинулся прочь от ямы – найти кол, чтобы прикончить им Агенора.
– Что именно? – отозвался он. – Сколько нам осталось жить? Повезет ли в любви? Сомневаюсь, что он это скажет. Он говорит лишь о возможностях. Пора кончать его, а на эти вопросы сами будем искать ответы. Кажется, нам с тобой есть о чем поговорить.
Они услышали всплеск и, обернувшись, увидели, что Агенор упал в яму. Над водой поднялось и закрыло собой деревья облако пара. Агенор, наполовину погрузившись в воду, плавал в ней, словно одноногая кукла-урод величиной с человека, почти совершенно черная. Кожа его, покрытая волдырями и рубцами, рассыпалась, руки бились в тщетном усилии. От него шел прозрачный дым, внутри продолжала гореть плоть. Из безгубой раны, зиявшей на месте рта, исходило бульканье.
– Черт! – выругался Бехайм, поняв, что добить Агенора можно, только спустившись в воду, что его совсем не прельщало.
Агенора медленно крутило, как будто каким-то вялым течением, и это озадачило Бехайма. Это противоречило всем законам природы.
И тут случилось нечто совсем неожиданное.
Вода, обволакивавшая Агенора, вдруг засветилась, как будто из него вытекала какая-то невиданная серебристая жидкость, очерчивая границы его тела, а из трещин в его коже засиял чистый серебристый свет, сначала бледный, потом все ярче и ярче, отдельные лучи которого становились различимыми во мраке ямы, и наконец можно было подумать, что внутри этой обгорелой оболочки обнажилась какая-то адская сердцевина. Вода все сильнее плескалась о стены, волны ее доставали все выше, выбивая комья земли. Пространство ямы постепенно заливало светом. Казалось, в этой умирающей плоти рождаются звезды, и вскоре плоть стала шелушиться, рассыпаться слоями, хлопьями, как будто из Агенора готовили филе. Вскоре проступили внутренние органы и кишки, пронизанные светом, аккуратно разложенные по своим полостям, – интимные мерзости повседневной жизни. Свет явил ни с чем не сравнимое зрелище распада этих внутренностей: они теряли форму, превращались в мягкую массу, их ткани растекались зеленоватым илом, который смешивался с водой, и наконец остался лишь скелет, заключенный в ромб тени, словно отбрасываемой гробом. То был не обычный набор костей, а конструкция как бы из серебристой проволоки с девятью ослепительно светящимися точками, напоминавшая карту созвездия, которое можно найти в путеводителе по небесам; правда, квадрант, в котором оно господствовало, был неизвестен Бехайму.
Вода вскипала и хлестала волнами, и вот, когда хрящи, очевидно, окончательно разрушились, а суставы распались, от скелета стали отваливаться и отплывать отдельные кости, которые вместе со звездами кружились в водовороте, задававшем им свой ритм, втягивавшем в свое бурление и складывавшем из них серебряную картинку-загадку; а вскоре и от этих обломков осталась только серебристая жидкость, расплывавшаяся и растворявшаяся в более тусклой массе воды, отливавшей оловом, и наконец в яме бурлил лишь фрагмент миниатюрного моря в штормовую погоду.
Бехайм решил было, что все кончено, как вдруг от ямы пошел вибрирующий рокот, и земля задрожала под ногами. В испуге он потащил Александру от края ямы, и они побежали вверх по склону под укрытие сосен. Зловещий гул нарастал, – казалось, от него тускнеет солнце и сгущаются тени, падающие от нависших над поляной ветвей, и тут, с мощью вулкана, выбросившего лаву сквозь земную кору, мощью, опрокинувшей Бехайма и Александру навзничь, содержимое ямы взлетело ввысь светящимся потоком – ни жидким, ни твердым, но обладающим свойствами и того и другого, – огромной струей того, что было Агенором, и устремилось в небеса, постепенно бледнея на свету, а когда рокот утих, приняло высоко в небе странную форму, начертало смутный, призрачный силуэт, словно некое знамение – по крайней мере так показалось Бехайму, – оккультный знак, след некоего тайного смысла, слишком расплывчатый, так что понять его можно было только как символ, очень напомнивший ему тот, что он увидел внутренним взором, когда услышал песнь своей крови; и он подумал, не было ли тогдашнее предзнаменование, говорившее, казалось, о каком-то грандиозном замысле, всего лишь предвестником этой страшной смерти? Узор неподвижно повисел, недолго сохраняя свои туманные очертания и не поддаваясь усилиям ветра, и вдруг тихо исчез – окончательно, навсегда.
ГЛАВА 25
Они думали, что в яме ничего не осталось, но, посмотрев вниз, обнаружили, что ее илистые стены усеяны частицами тканей, кусочками костей, липкими комками, – возможно, то была спекшаяся кровь, и после этого происшедшее у них на глазах показалось им еще более невероятным, неправдоподобным, хотя сомневаться тут было не в чем. И еще из-за этого они какое-то время сторонились друг друга – став свидетелями того, что случилось, они до боли ясно увидели собственную природу, а мысль о том, что оба они несут в себе возможность такой смерти, заряд такого отвратительного фейерверка, отбивала всякую охоту к близости. На Бехайма увиденное произвело особенно гнетущее впечатление. Он все рассматривал свои руки, все ждал, что вот-вот сквозь них проступят серебристые кости и светящиеся звезды, и думал, сколько же еще ему предстоит узнать о том таинственном, что заключено внутри него, а посмотрев на Александру, не нашел утешения в ее красоте, но подумал о том, что предстало взору Агенора, когда горела сама его душа, когда он сквозь плоть своих истязателей смотрел в курящееся дымом будущее, на реки в джунглях, на смуглых низкорослых человечков, на душные тропические городки, и о том, что он должен был чувствовать, зная, что его видения, быть может дававшие им ключ к вечной жизни, были лишь мучительным путем к его собственному забвению.
Довольно долго они рассеянно шли, изредка обмениваясь парой слов, а когда солнце скрылось за верхушками сосен – должно быть, пятый час, подумал Бехайм, – они присели лицом друг к другу под высокой сосной на опушке леса, в нескольких сотнях метров от стен замка. Ветер шевелил ветви, и слышно было только его – шелковистый шепот, вливавший в его взбудораженный ум прохладную струйку покоя.
– Нам незачем возвращаться, – сказала Александра. – Эликсира хватит надолго. Дневник Фелипе у меня с собой. Мы без труда сможем приготовить еще.
– А как же Патриарх? – спросил он.
– Его нам нечего бояться. Вполне возможно, он уже позабыл про нас. Во всяком случае, на какое-то время. Бояться следует Агеноров и Валеа. Друзей Роланда. И друзей Фелипе. Сразу они действовать не станут. Может быть, они и узнают-то обо всем, только когда все разъедутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70