С его подбородка капает покрасневшая желчь, сердце бешено колотится. Двигаясь наугад, в объятиях непостижимого страха, он скрывается в темноте замка…
Придя в себя, Бехайм обнаружил, что крепко вжался в стену башни и смотрит вдаль, на Карпатские горы, над которыми, к его немалому удивлению, висела небольшая серебристая луна, так не похожая на чудовищный раздутый желтый шар, который ему привиделся. Ему почудилось, что кто-то стоит за спиной, но, круто развернувшись, он увидел лишь тело Золотистой, – правда, ощущение чьего-то присутствия не исчезло. Он прислушался к этому чувству в надежде вычленить его составляющие, уверенный, что напал на ментальный след, оставленный убийцей, столь же осязаемый, как пятно крови или отпечаток ботинка. Но след быстро улетучился, и больше Бехайму ничего не удалось узнать. Он попробовал собрать воедино все впечатления об убийце и составить его портрет, но его умственному взору явилась лишь фигура, лишенная индивидуальности, как силуэт, вырезанный из черной бумаги. Вероятно, это мужчина. Самонадеянный, но не начисто бессовестный. Упился кровью Золотистой до галлюцинаций. В безумном порыве совершил убийство, потом устыдился до тошноты и убежал. И это все.
Бехайм опустился на колени – осмотреть тело. Нашлась единственная улика – обрывок черной нитки, застрявший под сломанным ногтем. Но это ни о чем не говорит. Кто из съехавшихся мужчин не одет в черное? Собравшись с силами, Бехайм чуть подвинул тело. Плоть примерзла к камню, и, когда он стал отрывать ее, раздался жуткий хлюпающий звук. Под телом не нашлось ничего, заслуживающего внимания. Снова кровь, клочки изодранной сорочки. Он изучил их, но без микроскопа трудно было что-либо определить. Чувствуя себя беспомощным, загнанным в тупик, он встал и принялся осторожно обследовать каменные плиты, залитые лунным светом. Тщательно осмотрев освещенную часть башенной площадки, он опустился на четвереньки и обыскал темные участки вдоль стены, проверяя щели ногтями. Он уже исследовал почти половину всей площади, когда наткнулся на осколок стекла. Рядом валялось еще несколько стекляшек, в том числе горлышко небольшого флакона с закрученной серебряной пробкой. Рассмотрев его вблизи, он установил, что флакон очень старый, возможно, антикварная вещь, а судя по размеру, его содержимым, видимо, были духи. На пробке была затейливо выгравирована заглавная буква, правда почти полностью стертая временем – уцелели одни завитушки, что это за буква, понять было нельзя. Вероятно, «U» или «N». Может быть, «V». Повертев пробку, он сунул ее в карман и продолжил поиски. Но больше ничего найти не удалось.
Три улики. Пробка от флакона, кровь – где-то в замке должен быть спрятан забрызганный ею вечерний костюм – да тот факт, что убивал мужчина. Оттолкнуться в расследовании почти не от чего. Бехайм понимал, что ему остается полагаться на везение и еще на упорный, неустанный труд, львиную долю которого нужно будет поручить слугам Семьи. Он немедленно отправит их на поиски окровавленной одежды и владельца пробки, выяснит, чем закончились попытки Агенора установить, где находился каждый из членов Семьи ранним утром.
Но что делать ему самому?
Что-то не давало ему покоя в воссозданной им картине преступления, особенно в галлюцинации. Вид луны. Начав размышлять об этом, он вспомнил, что прошлым утром луна была почти такой же, как сегодня вечером: маленькой, серебристой, она едва пошла на убыль. Но убийца увидел ее раздувшейся, гигантской. Может быть, у него неважно со зрением? А может быть, он был пьян уже до того, как вкусил крови Золотистой, что и вызвало у него обман зрения.
Наверное, стоит рассмотреть обе версии, решил он.
Он извлек из кармана серебряный колпачок от флакона. Вряд ли он был у девушки – на ее сорочке нет карманов. Но зачем убийце понадобился флакон духов? Бехайм понюхал пробку. Она хранила какой-то запах, но не духов. Что-то резкое, кислое. Лекарство? Яд, с помощью которого преступник избавился от компаньонки Золотистой? Но к чему ему яд, когда он, вампир, и без того обладает способностью подчинять смертных своей воле? И где же компаньонка? Скорее всего, ее скрюченное тело, выброшенное из высокого окна, застряло в какой-нибудь расщелине под стенами замка. Нужно будет послать еще слуг обыскать склоны холмов. Вокруг полно обрывистых оврагов и лощин, и тело могло упасть на некотором расстоянии от стен. Да, флакон. Что все-таки в нем было? Бехайм потер краем ладони следы выгравированной буквы, все более склоняясь к мысли, что ответ на этот вопрос прояснит остальное. Конечно, флакон может не иметь никакого отношения к убийству, не исключено, что он валялся тут и раньше, до появления убийцы с Золотистой, – правда, очевидно, недолго, так как в противном случае успел бы выветриться запах. Но в это Бехайм не верил. Серебряный колпачок, казалось, до сих пор слегка вибрировал, подрагивал от злодейства, совершенного на башне.
Бехайм бросил взгляд вниз, на тело. До этого мгновения он не задумывался о личной трагедии Золотистой, это преступление было для него лишь попранием чести и традиции. Но сейчас он вспомнил, как красива она была, как грациозна. Что думала она об окружающих ее страстях, что за женщина это была? Знала ли, как проходит ритуал? Жаждала ли бессмертия? Она была так близка к нему. Почти стала королевой, едва не обрела вечную жизнь. Его мысли обратились к Жизели – она так же прекрасна, ею движут те же стремления. Детство, проведенное в Керси, утонченное воспитание, дебют в Париже. Все это плохо подготовило ее к той жизни, которую она ведет теперь. Как ей, должно быть, страшно жить среди этих щеголеватых мрачных господ и дам, этих убийц с горящими глазами, чья кровь полна видений и странных прихотей и чьи мысли ссохлись в их головах черными паукообразными звездами. Как, должно быть, глубоко пустил в ней корни страх! Страх, готовый мгновенно превратиться в любовь, как подземная река, вдруг вырывающаяся на поверхность. Он подумал о том, какая судьба ее ждет: умереть от его руки или обрести бессмертие. Что он почувствует, если случится первое – более вероятное? Конечно, он будет безутешен, без ума от горя, будет плакать. И в то же время он знал, что найдет способ не только посмотреть на ее смерть сквозь успокаивающую призму, но и возрадоваться ей, и ему стало тошно от этого – от этой способности оправдать любой кошмар во имя темных тайн и мистических страстей. Агенор прав: Семье пора меняться, и не только из благоразумия, соображений безопасности и выживания. И если, уличив убийцу, он, Бехайм, приблизит такие изменения, это во многом искупит зло, которое он причинил Жизели.
Он на шаг отступил от тела и посмотрел вдаль, на выветренные за века холмы, но перед глазами у него все стоял образ распростертой на каменном полу Золотистой, кисти ее рук, скрюченные, как клешни, образ безличный, словно золотой корень, который врос в его сознание, растаял, как кусочек желтого масла, растекся по темному веществу его мозга и придал ему решимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Придя в себя, Бехайм обнаружил, что крепко вжался в стену башни и смотрит вдаль, на Карпатские горы, над которыми, к его немалому удивлению, висела небольшая серебристая луна, так не похожая на чудовищный раздутый желтый шар, который ему привиделся. Ему почудилось, что кто-то стоит за спиной, но, круто развернувшись, он увидел лишь тело Золотистой, – правда, ощущение чьего-то присутствия не исчезло. Он прислушался к этому чувству в надежде вычленить его составляющие, уверенный, что напал на ментальный след, оставленный убийцей, столь же осязаемый, как пятно крови или отпечаток ботинка. Но след быстро улетучился, и больше Бехайму ничего не удалось узнать. Он попробовал собрать воедино все впечатления об убийце и составить его портрет, но его умственному взору явилась лишь фигура, лишенная индивидуальности, как силуэт, вырезанный из черной бумаги. Вероятно, это мужчина. Самонадеянный, но не начисто бессовестный. Упился кровью Золотистой до галлюцинаций. В безумном порыве совершил убийство, потом устыдился до тошноты и убежал. И это все.
Бехайм опустился на колени – осмотреть тело. Нашлась единственная улика – обрывок черной нитки, застрявший под сломанным ногтем. Но это ни о чем не говорит. Кто из съехавшихся мужчин не одет в черное? Собравшись с силами, Бехайм чуть подвинул тело. Плоть примерзла к камню, и, когда он стал отрывать ее, раздался жуткий хлюпающий звук. Под телом не нашлось ничего, заслуживающего внимания. Снова кровь, клочки изодранной сорочки. Он изучил их, но без микроскопа трудно было что-либо определить. Чувствуя себя беспомощным, загнанным в тупик, он встал и принялся осторожно обследовать каменные плиты, залитые лунным светом. Тщательно осмотрев освещенную часть башенной площадки, он опустился на четвереньки и обыскал темные участки вдоль стены, проверяя щели ногтями. Он уже исследовал почти половину всей площади, когда наткнулся на осколок стекла. Рядом валялось еще несколько стекляшек, в том числе горлышко небольшого флакона с закрученной серебряной пробкой. Рассмотрев его вблизи, он установил, что флакон очень старый, возможно, антикварная вещь, а судя по размеру, его содержимым, видимо, были духи. На пробке была затейливо выгравирована заглавная буква, правда почти полностью стертая временем – уцелели одни завитушки, что это за буква, понять было нельзя. Вероятно, «U» или «N». Может быть, «V». Повертев пробку, он сунул ее в карман и продолжил поиски. Но больше ничего найти не удалось.
Три улики. Пробка от флакона, кровь – где-то в замке должен быть спрятан забрызганный ею вечерний костюм – да тот факт, что убивал мужчина. Оттолкнуться в расследовании почти не от чего. Бехайм понимал, что ему остается полагаться на везение и еще на упорный, неустанный труд, львиную долю которого нужно будет поручить слугам Семьи. Он немедленно отправит их на поиски окровавленной одежды и владельца пробки, выяснит, чем закончились попытки Агенора установить, где находился каждый из членов Семьи ранним утром.
Но что делать ему самому?
Что-то не давало ему покоя в воссозданной им картине преступления, особенно в галлюцинации. Вид луны. Начав размышлять об этом, он вспомнил, что прошлым утром луна была почти такой же, как сегодня вечером: маленькой, серебристой, она едва пошла на убыль. Но убийца увидел ее раздувшейся, гигантской. Может быть, у него неважно со зрением? А может быть, он был пьян уже до того, как вкусил крови Золотистой, что и вызвало у него обман зрения.
Наверное, стоит рассмотреть обе версии, решил он.
Он извлек из кармана серебряный колпачок от флакона. Вряд ли он был у девушки – на ее сорочке нет карманов. Но зачем убийце понадобился флакон духов? Бехайм понюхал пробку. Она хранила какой-то запах, но не духов. Что-то резкое, кислое. Лекарство? Яд, с помощью которого преступник избавился от компаньонки Золотистой? Но к чему ему яд, когда он, вампир, и без того обладает способностью подчинять смертных своей воле? И где же компаньонка? Скорее всего, ее скрюченное тело, выброшенное из высокого окна, застряло в какой-нибудь расщелине под стенами замка. Нужно будет послать еще слуг обыскать склоны холмов. Вокруг полно обрывистых оврагов и лощин, и тело могло упасть на некотором расстоянии от стен. Да, флакон. Что все-таки в нем было? Бехайм потер краем ладони следы выгравированной буквы, все более склоняясь к мысли, что ответ на этот вопрос прояснит остальное. Конечно, флакон может не иметь никакого отношения к убийству, не исключено, что он валялся тут и раньше, до появления убийцы с Золотистой, – правда, очевидно, недолго, так как в противном случае успел бы выветриться запах. Но в это Бехайм не верил. Серебряный колпачок, казалось, до сих пор слегка вибрировал, подрагивал от злодейства, совершенного на башне.
Бехайм бросил взгляд вниз, на тело. До этого мгновения он не задумывался о личной трагедии Золотистой, это преступление было для него лишь попранием чести и традиции. Но сейчас он вспомнил, как красива она была, как грациозна. Что думала она об окружающих ее страстях, что за женщина это была? Знала ли, как проходит ритуал? Жаждала ли бессмертия? Она была так близка к нему. Почти стала королевой, едва не обрела вечную жизнь. Его мысли обратились к Жизели – она так же прекрасна, ею движут те же стремления. Детство, проведенное в Керси, утонченное воспитание, дебют в Париже. Все это плохо подготовило ее к той жизни, которую она ведет теперь. Как ей, должно быть, страшно жить среди этих щеголеватых мрачных господ и дам, этих убийц с горящими глазами, чья кровь полна видений и странных прихотей и чьи мысли ссохлись в их головах черными паукообразными звездами. Как, должно быть, глубоко пустил в ней корни страх! Страх, готовый мгновенно превратиться в любовь, как подземная река, вдруг вырывающаяся на поверхность. Он подумал о том, какая судьба ее ждет: умереть от его руки или обрести бессмертие. Что он почувствует, если случится первое – более вероятное? Конечно, он будет безутешен, без ума от горя, будет плакать. И в то же время он знал, что найдет способ не только посмотреть на ее смерть сквозь успокаивающую призму, но и возрадоваться ей, и ему стало тошно от этого – от этой способности оправдать любой кошмар во имя темных тайн и мистических страстей. Агенор прав: Семье пора меняться, и не только из благоразумия, соображений безопасности и выживания. И если, уличив убийцу, он, Бехайм, приблизит такие изменения, это во многом искупит зло, которое он причинил Жизели.
Он на шаг отступил от тела и посмотрел вдаль, на выветренные за века холмы, но перед глазами у него все стоял образ распростертой на каменном полу Золотистой, кисти ее рук, скрюченные, как клешни, образ безличный, словно золотой корень, который врос в его сознание, растаял, как кусочек желтого масла, растекся по темному веществу его мозга и придал ему решимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70