Я сказал, что нет ключа. Я действительно так думал. Но Табби отыскал старый ключ – он висел на гвозде рядом с лестницей. Входную дверь заперли; ключ Табби оставил у себя и, кроме того, усилил караул на мосту. Он – педант, вроде вас.
– А дальше? Продолжайте.
– Сказать больше почти нечего. Доктор Эйбил отправился домой; утром он представит отчет коронеру и секретарю прихода. А я, как вы знаете, тотчас кинулся к вам и сэру Мортимеру просить заступничества для Пег. Сколько я ни стучался, никто даже не выглянул в окно, а дверей и подавно не открыли.
– Я полагаю, вы приходили на рассвете. Чего еще могли вы ожидать в столь ранний час? И все же, почему на это у вас ушло столько времени? Было еще что-то?
– Еще что-то?
– Да, например, между арестом девушки и временем, когда вы начали дубасить в двери непонятно для чего.
– Верно, – сказал Джеффри, вновь делая над собой усилие. – Было кое-что.
– Вы отправились за двумя стражниками, которые повели девушку в арестантскую на Грейт-Истчип. И предложили им взятку, чтобы они девушку отпустили. Верно?
– Да.
– Поскольку платье на девушке было красивое и сама она явно принадлежала к хорошему обществу, цену ваши доброхоты заломили высокую. Когда вы согласились, они ее удвоили. Вы снова согласились. Но они знали, что вы – мой тайный агент, и испугались, что вы на них донесете. Поэтому, взяв деньги, они все же отправили девушку за решетку, вовсе не собираясь ее выпускать. Так вы потратили остаток денег, полученных от сэра Мортимера Ролстона. Я опять прав?
– Да.
В голосе судьи Филдинга зазвучали суровые нотки.
– Вы думаете, я не знаю, – спросил он, – что любого из моих стражников и почти всех тайных агентов подкупить не сложнее, чем любого из холуев покойного сэра Роберта Уолпола? Если бы они не боялись попасться, они стали бы за крону арестовывать невиновных, а за сумму вдвое меньшую – выпускать на волю преступников. Но от вас я такого не ожидал.
– Значит, ошиблись.
Ярость, охватившая Джеффри, заставила его забыть, что собеседник не может видеть его; он подошел к судье и указал на деньги, разбросанные по столу:
– Вот ваши деньги. Хватит играть со мной в кошки-мышки! К дьяволу все ваши уловки и вас вместе с ними! Можете меня уволить, и давайте с этим кончать. Если же вам предпочтительнее будет предъявить мне обвинение…
– А кто говорит об увольнении? У меня что, так много хороших агентов, чтобы я мог позволить себе лишиться единственного честного агента?
– Честного? – повторил Джеффри, бросая взгляд на голландские часы. – В этом я начинаю сомневаться.
– Я-то в этом не сомневаюсь, особенно когда вы со мной откровенны. Взятку я проморгал. Вы обожаете эту девицу и хотя сами бы взятку никогда не приняли, дать ее не поколебались. Какой пример вы подаете? Боже милосердный! Что же делать главному судье, который хочет искоренить зло – пусть даже с помощью зла, – но не получает никакой помощи от своего окружения? Так или иначе, чего вы хотели добиться? Девицу просто снова взяли бы под стражу.
– Независимо от того, виновна она или нет? Это я и хочу выяснить среди прочего. Могу я говорить откровенно?
– Несомненно, если только будете оставаться в рамках приличий.
В отчаянии Джеффри снова направился к окну, потом обернулся и взглянул на судью.
– Если я обидел вас, сэр, прошу меня простить. Ни один вопрос из тех, что вы мне задали, равно как и ничто из того, что, как мне кажется, вас заботит, не имеет отношения к единственному обвинению, выдвинутому против Пег. Насколько я понимаю, речь не идет ни о каком деянии, совершенном ею вчера на Лондонском мосту. Или о том, чтобы связать ее с убийством, которое там произошло.
– С убийством? С каким убийством? Старуха сама довела себя до смерти своими страхами, или же ее напугали какие-то тени. Что-то загадочное во всей этой истории есть. – Судья Филдинг на мгновение погрузился в собственные мысли. – И ее следует обдумать. Но почему вы предполагаете здесь убийство?
– Убийства я не предполагаю, во всяком случае всерьез.
– В чем же дело?
– Пег обвиняется в обычном распутстве. Это – ложь. Она невиновна.
– По закону, Джеффри, она такова, какой объявил ее дядя и опекун.
– Простите, сэр, не совсем так. Помимо заявления ее дядюшки необходимо, чтобы еще кто-то выступил в суде и засвидетельствовал факт распутства. Его показания могут быть поставлены под сомнение, и сам он в интересах истины может быть подвергнут перекрестному допросу. Это так, не правда ли?
– Да, так, – согласился мистер Филдинг.
– В таком случае, кто бы ни выступил с обвинением против нее, я буду оспаривать это обвинение. И если вы в интересах справедливости проявите хоть какое-то внимание к моим показаниям, то мне, не сомневаюсь, удастся убедить вас в ложности обвинения.
– А если доказательства, которыми я располагаю, – медленно произнес судья Филдинг, – содержатся в письменном заявлении?
– Но такое свидетельство также можно опровергнуть аналогичным образом.
– О, его придется рассмотреть с еще большим вниманием.
– Тогда, клянусь жизнью, я не могу уяснить, почему вы пребываете в таком сомнении и никак не хотите отказаться от намерения заключить Пег в тюрьму? Если она невиновна и у вас будут все тому доказательства, чьи еще показания могут свидетельствовать против нее?
– Ваши, – отвечал судья Филдинг.
Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь безжалостным тиканьем часов. Судья Филдинг отложил свой хлыстик и, проведя уверенным жестом по столу с разбросанными на нем монетами, нащупал маленький колокольчик и позвонил в него.
– Вы сами этого хотели, – сказал он. – Я старался вас избавить, но вы сами этого захотели. Теперь вам придется услышать кое-что, хотите вы этого или нет.
Дверь, ведущая в коридор, отворилась, и в комнату вошел Джошуа Брогден, в течение многих лет служивший клерком при судье. На носу его были очки, в руке – стопка бумаг. Судья Филдинг принял величественную позу, откинувшись в кресле и сцепив пальцы рук.
– Брогден!
– Да, ваша честь.
– Вы знакомы с мистером Уинном. Прошу вас, прочтите ему письмо, которое находится при вас.
– Да, ваша честь, – произнес Брогден, листая бумаги. – Оно отправлено, – продолжал он, не глядя на Джеффри, – оно отправлено из Парижа несколько дней назад и адресовано сэру Мортимеру Ролстону через ювелира Хуксона с Леденхолл-стрит. Здесь написано…
– Нет, подождите. Не стоит зря его волновать. Изложите только суть и содержание письма.
– В нем говорится, что племянницу сэра Мортимера удалось извлечь из некоего дома в Версале, служащего школой для молодых женщин. Он расположен в парке с каким-то иностранным названием…
– Parc aux Cerfs? «Олений парк»?
– Да, ваша честь. В этом месте с иностранным названием, где находится личный бордель короля Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– А дальше? Продолжайте.
– Сказать больше почти нечего. Доктор Эйбил отправился домой; утром он представит отчет коронеру и секретарю прихода. А я, как вы знаете, тотчас кинулся к вам и сэру Мортимеру просить заступничества для Пег. Сколько я ни стучался, никто даже не выглянул в окно, а дверей и подавно не открыли.
– Я полагаю, вы приходили на рассвете. Чего еще могли вы ожидать в столь ранний час? И все же, почему на это у вас ушло столько времени? Было еще что-то?
– Еще что-то?
– Да, например, между арестом девушки и временем, когда вы начали дубасить в двери непонятно для чего.
– Верно, – сказал Джеффри, вновь делая над собой усилие. – Было кое-что.
– Вы отправились за двумя стражниками, которые повели девушку в арестантскую на Грейт-Истчип. И предложили им взятку, чтобы они девушку отпустили. Верно?
– Да.
– Поскольку платье на девушке было красивое и сама она явно принадлежала к хорошему обществу, цену ваши доброхоты заломили высокую. Когда вы согласились, они ее удвоили. Вы снова согласились. Но они знали, что вы – мой тайный агент, и испугались, что вы на них донесете. Поэтому, взяв деньги, они все же отправили девушку за решетку, вовсе не собираясь ее выпускать. Так вы потратили остаток денег, полученных от сэра Мортимера Ролстона. Я опять прав?
– Да.
В голосе судьи Филдинга зазвучали суровые нотки.
– Вы думаете, я не знаю, – спросил он, – что любого из моих стражников и почти всех тайных агентов подкупить не сложнее, чем любого из холуев покойного сэра Роберта Уолпола? Если бы они не боялись попасться, они стали бы за крону арестовывать невиновных, а за сумму вдвое меньшую – выпускать на волю преступников. Но от вас я такого не ожидал.
– Значит, ошиблись.
Ярость, охватившая Джеффри, заставила его забыть, что собеседник не может видеть его; он подошел к судье и указал на деньги, разбросанные по столу:
– Вот ваши деньги. Хватит играть со мной в кошки-мышки! К дьяволу все ваши уловки и вас вместе с ними! Можете меня уволить, и давайте с этим кончать. Если же вам предпочтительнее будет предъявить мне обвинение…
– А кто говорит об увольнении? У меня что, так много хороших агентов, чтобы я мог позволить себе лишиться единственного честного агента?
– Честного? – повторил Джеффри, бросая взгляд на голландские часы. – В этом я начинаю сомневаться.
– Я-то в этом не сомневаюсь, особенно когда вы со мной откровенны. Взятку я проморгал. Вы обожаете эту девицу и хотя сами бы взятку никогда не приняли, дать ее не поколебались. Какой пример вы подаете? Боже милосердный! Что же делать главному судье, который хочет искоренить зло – пусть даже с помощью зла, – но не получает никакой помощи от своего окружения? Так или иначе, чего вы хотели добиться? Девицу просто снова взяли бы под стражу.
– Независимо от того, виновна она или нет? Это я и хочу выяснить среди прочего. Могу я говорить откровенно?
– Несомненно, если только будете оставаться в рамках приличий.
В отчаянии Джеффри снова направился к окну, потом обернулся и взглянул на судью.
– Если я обидел вас, сэр, прошу меня простить. Ни один вопрос из тех, что вы мне задали, равно как и ничто из того, что, как мне кажется, вас заботит, не имеет отношения к единственному обвинению, выдвинутому против Пег. Насколько я понимаю, речь не идет ни о каком деянии, совершенном ею вчера на Лондонском мосту. Или о том, чтобы связать ее с убийством, которое там произошло.
– С убийством? С каким убийством? Старуха сама довела себя до смерти своими страхами, или же ее напугали какие-то тени. Что-то загадочное во всей этой истории есть. – Судья Филдинг на мгновение погрузился в собственные мысли. – И ее следует обдумать. Но почему вы предполагаете здесь убийство?
– Убийства я не предполагаю, во всяком случае всерьез.
– В чем же дело?
– Пег обвиняется в обычном распутстве. Это – ложь. Она невиновна.
– По закону, Джеффри, она такова, какой объявил ее дядя и опекун.
– Простите, сэр, не совсем так. Помимо заявления ее дядюшки необходимо, чтобы еще кто-то выступил в суде и засвидетельствовал факт распутства. Его показания могут быть поставлены под сомнение, и сам он в интересах истины может быть подвергнут перекрестному допросу. Это так, не правда ли?
– Да, так, – согласился мистер Филдинг.
– В таком случае, кто бы ни выступил с обвинением против нее, я буду оспаривать это обвинение. И если вы в интересах справедливости проявите хоть какое-то внимание к моим показаниям, то мне, не сомневаюсь, удастся убедить вас в ложности обвинения.
– А если доказательства, которыми я располагаю, – медленно произнес судья Филдинг, – содержатся в письменном заявлении?
– Но такое свидетельство также можно опровергнуть аналогичным образом.
– О, его придется рассмотреть с еще большим вниманием.
– Тогда, клянусь жизнью, я не могу уяснить, почему вы пребываете в таком сомнении и никак не хотите отказаться от намерения заключить Пег в тюрьму? Если она невиновна и у вас будут все тому доказательства, чьи еще показания могут свидетельствовать против нее?
– Ваши, – отвечал судья Филдинг.
Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь безжалостным тиканьем часов. Судья Филдинг отложил свой хлыстик и, проведя уверенным жестом по столу с разбросанными на нем монетами, нащупал маленький колокольчик и позвонил в него.
– Вы сами этого хотели, – сказал он. – Я старался вас избавить, но вы сами этого захотели. Теперь вам придется услышать кое-что, хотите вы этого или нет.
Дверь, ведущая в коридор, отворилась, и в комнату вошел Джошуа Брогден, в течение многих лет служивший клерком при судье. На носу его были очки, в руке – стопка бумаг. Судья Филдинг принял величественную позу, откинувшись в кресле и сцепив пальцы рук.
– Брогден!
– Да, ваша честь.
– Вы знакомы с мистером Уинном. Прошу вас, прочтите ему письмо, которое находится при вас.
– Да, ваша честь, – произнес Брогден, листая бумаги. – Оно отправлено, – продолжал он, не глядя на Джеффри, – оно отправлено из Парижа несколько дней назад и адресовано сэру Мортимеру Ролстону через ювелира Хуксона с Леденхолл-стрит. Здесь написано…
– Нет, подождите. Не стоит зря его волновать. Изложите только суть и содержание письма.
– В нем говорится, что племянницу сэра Мортимера удалось извлечь из некоего дома в Версале, служащего школой для молодых женщин. Он расположен в парке с каким-то иностранным названием…
– Parc aux Cerfs? «Олений парк»?
– Да, ваша честь. В этом месте с иностранным названием, где находится личный бордель короля Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66