А если встретится, то над ней непременно надо посмеяться?
– Я вовсе не считаю, что над ней надо смеяться, Китти.
– В глубине души считаете. Все так считают.
– Что бы я ни считал – сейчас или раньше, – я за это дорого заплатил. Но послушайте меня, в конце концов!
– Сэр…
– В этот чай не подмешано никакого зелья, и никто не покушается на вашу добродетель. Сюда я вас привел, потому что сюда должны принести письмо от некоего доктора Эйбила: это – единственное мое местопребывание, известное ему. Но он не пришел сам и письма не прислал. Я не знаю, в чем дело. Поэтому давайте ждать.
Часы на церкви св. Павла в Ковент-Гардене пробили половину седьмого. Джеффри опять подошел к окну и выглянул на улицу.
Свет дня, увядая, сменялся сумерками. Со стороны восточной пьяццы вывалилась группа пьяных солдат, вокруг которых сновали проститутки: сцена напоминала игру в футбол. Больше ничто не нарушало сонного затишья, царящего в Ковент-Гардене, которому еще предстояло проснуться от шума и гама игорных домов и ночных кабаков.
Отсюда, с третьего этажа дома на юго-восточной стороне, хорошо видна была вся площадь. Прямо перед собой, чуть правее, Джеффри мог различить два театра – «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден», в которых как раз началось представление. Партер и ложи уже заполнялись зрителями, пришедшими посмотреть на игру и послушать напыщенную декламацию актеров в париках на сцене, ярко освещенной множеством свечей в канделябрах. Сам мистер Гаррик играл сегодня в «Короле Лире».
Угасал день, а вместе с ним – надежда. Слева от себя, у поворота, за которым находилась Саутхэмптон-стрит, поднимающаяся от Стрэнда к Ковент-Гардену, Джеффри видел вывески: на похоронной конторе, на трактире, – а также шест с красными и белыми полосами, отмечающий, что здесь находится парикмахерская. Но никто не проходил по камням мостовой; ничто не указывало на присутствие здесь доктора Эйбила.
– Сэр…
– Думайте что хотите, – сказал, оборачиваясь к девушке, Джеффри. – Только моя единственная задача – как и ваша – помочь мисс Пег и вызволить ее из Ньюгейтской тюрьмы еще до того, как двери ее закроются сегодня вечером. Вам известно, что мисс Пег отправили в Ньюгейт?
– Да, я это знаю. Госпожа сказала, что ее отправят в Брайдвелл, – какой ужас! Со вчерашнего вечера у них в доме только и говорили, что о Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле. Но едва пробило полдень, как пришли от мисс Пег за вещами, которые она велела доставить на квартиру начальника тюрьмы в Ньюгейт. Я собрала все, а лакей отнес. Я уже было совсем решила не помогать ей.
– Не помогать?
– Как будто ей удовольствие доставляет сидеть в тюрьме! Как будто она над нами всеми посмеивается там! Просто отвратительно!
– Вы когда-нибудь были в Ньюгейтской тюрьме? Хотя бы навещали кого-нибудь? Как те люди, что толпятся там с восьми утра до девяти вечера.
– В Ньюгейтской тюрьме? Нет, никогда! Это так страшно!
– Теперь представьте, каково ей там сидеть. Пег просто ума лишилась от ужаса, а ведет она себя так, только чтобы совсем не пасть духом. Если ее не освободить, она сделает еще какую-нибудь глупость, но похуже. Неужели вы так ее не любите?
– Не люблю ее? Я не люблю ее? Помилуй Бог! Да я привязана к ней сверх всяких приличий, гораздо больше, чем позволяет мое положение. Признаюсь вам, что я… я иногда ей завидую. Ей отпущено так много по сравнению с другими людьми. Но я хотела бы искупить эту мою вину. Могу я?
– Можете. А теперь взгляните на меня, Китти.
– Сэр…
– Темнеет, но все равно, взгляните на меня. Вы по-прежнему думаете, что я имею намерение соблазнить вас или овладеть вами силой?
– Нет. Больше не думаю, – произнесла Китти после паузы и всхлипнула. – Какая я глупая! Просто дура! Вечно боюсь. Но тогда что вы хотите, чтобы я сделала?
– Я хочу знать, что вы собирались сказать мне сегодня утром на Сент-Джеймсской площади. Я должен знать все, что знаете или даже подозреваете вы. Все!
В углах комнаты сгустились тени; они совершенно смазали изображения на картинах в золоченых рамах, проползли по деревянным полированным панелям и подкрались к Китти, которая стояла у камина. Девушка сняла плащ, аккуратно свернула его и повесила на спинку стула. Затем выпрямилась и стояла, дыша учащенно и взволнованно, в своем простом платьице из зеленой саржи с кружевами вокруг прямоугольного выреза, которое тем не менее очень ей шло.
– Я знаю только, – сказала она, – что твердо решила не стоять в стороне, когда услышала ваш разговор с госпожой у нее в будуаре. Да, я подслушивала. Мы все подслушиваем. И снова разговор шел о Лондонском мосте и Брайдвелле, опять о Лондонском мосте и Брайдвелле, и о прочих гадостях, которые госпожа задумала. И я ужасно перепугалась. А когда я остановила вас в вестибюле, и когда Хьюз выскочил на нас…
– Хьюз?
– Тот негодяй дворецкий, которому вы чуть череп не раскроили об угол комода. Я так обрадовалась! Как я надеялась, что он не слышал, что я вам говорила. Даже молилась об этом. Если он не слышал, решила я, то мы еще можем встретиться в Галерее. Каждую неделю, когда я не нужна госпоже, она отпускает меня днем навестить тетю Габриэль.
– Навестить тетю?
– Ну да, тетю Габриэль. Я же говорю вам, что она возьмет меня обратно в любое время. Но на самом деле я к ней не хожу из дурацкой моей гордости – после того, как сказала, что могу сама о себе позаботиться. И туда я хожу только повидаться с моей кузиной Дениз, когда она тоже не занята. Мы встречаемся у входа в Галерею, идем гулять в Парк, едим булочки с кремом и мечтаем о том, как сложится наша жизнь.
– Дениз – это такая маленькая голосистая девчушка, очень умненькая? Та, что сегодня показала себя большой интриганкой?
– Да. Такая она и есть. Она завидует мне, я завидую ей. И так всегда.
– Интересно. Продолжайте.
– Ну вот. – И Китти снова начала заламывать руки. – Выходной мне дают всегда в разные дни. На этой неделе должны были отпустить в субботу, сегодня. Поскольку все было оговорено заранее, я решила, что могу выйти из дома, не вызвав подозрений. И я кинулась советоваться с Дениз. Но тут я подумала: а что, если Хьюз все слышал? Что, если они начнут меня подозревать? Если госпожа пошлет кого-нибудь следом, когда я отправлюсь на встречу с мистером Уинном? «Ах ты, Господи! – кричит Дениз. – Как все нелегко».
– Да, я очень хорошо представляю себе, как она это прокричала.
– Тетя действительно больна, это правда. Она не встает с постели. «Поэтому, – говорит Дениз, – она ничего не узнает». Тут есть один… один уличный скрипач. Мы его хорошо знаем. Он зовется Луиджи – многие музыканты берут себе иностранные имена, хотя он вовсе не иностранец.
– Так это вы послали скрипача?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Я вовсе не считаю, что над ней надо смеяться, Китти.
– В глубине души считаете. Все так считают.
– Что бы я ни считал – сейчас или раньше, – я за это дорого заплатил. Но послушайте меня, в конце концов!
– Сэр…
– В этот чай не подмешано никакого зелья, и никто не покушается на вашу добродетель. Сюда я вас привел, потому что сюда должны принести письмо от некоего доктора Эйбила: это – единственное мое местопребывание, известное ему. Но он не пришел сам и письма не прислал. Я не знаю, в чем дело. Поэтому давайте ждать.
Часы на церкви св. Павла в Ковент-Гардене пробили половину седьмого. Джеффри опять подошел к окну и выглянул на улицу.
Свет дня, увядая, сменялся сумерками. Со стороны восточной пьяццы вывалилась группа пьяных солдат, вокруг которых сновали проститутки: сцена напоминала игру в футбол. Больше ничто не нарушало сонного затишья, царящего в Ковент-Гардене, которому еще предстояло проснуться от шума и гама игорных домов и ночных кабаков.
Отсюда, с третьего этажа дома на юго-восточной стороне, хорошо видна была вся площадь. Прямо перед собой, чуть правее, Джеффри мог различить два театра – «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден», в которых как раз началось представление. Партер и ложи уже заполнялись зрителями, пришедшими посмотреть на игру и послушать напыщенную декламацию актеров в париках на сцене, ярко освещенной множеством свечей в канделябрах. Сам мистер Гаррик играл сегодня в «Короле Лире».
Угасал день, а вместе с ним – надежда. Слева от себя, у поворота, за которым находилась Саутхэмптон-стрит, поднимающаяся от Стрэнда к Ковент-Гардену, Джеффри видел вывески: на похоронной конторе, на трактире, – а также шест с красными и белыми полосами, отмечающий, что здесь находится парикмахерская. Но никто не проходил по камням мостовой; ничто не указывало на присутствие здесь доктора Эйбила.
– Сэр…
– Думайте что хотите, – сказал, оборачиваясь к девушке, Джеффри. – Только моя единственная задача – как и ваша – помочь мисс Пег и вызволить ее из Ньюгейтской тюрьмы еще до того, как двери ее закроются сегодня вечером. Вам известно, что мисс Пег отправили в Ньюгейт?
– Да, я это знаю. Госпожа сказала, что ее отправят в Брайдвелл, – какой ужас! Со вчерашнего вечера у них в доме только и говорили, что о Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле. Но едва пробило полдень, как пришли от мисс Пег за вещами, которые она велела доставить на квартиру начальника тюрьмы в Ньюгейт. Я собрала все, а лакей отнес. Я уже было совсем решила не помогать ей.
– Не помогать?
– Как будто ей удовольствие доставляет сидеть в тюрьме! Как будто она над нами всеми посмеивается там! Просто отвратительно!
– Вы когда-нибудь были в Ньюгейтской тюрьме? Хотя бы навещали кого-нибудь? Как те люди, что толпятся там с восьми утра до девяти вечера.
– В Ньюгейтской тюрьме? Нет, никогда! Это так страшно!
– Теперь представьте, каково ей там сидеть. Пег просто ума лишилась от ужаса, а ведет она себя так, только чтобы совсем не пасть духом. Если ее не освободить, она сделает еще какую-нибудь глупость, но похуже. Неужели вы так ее не любите?
– Не люблю ее? Я не люблю ее? Помилуй Бог! Да я привязана к ней сверх всяких приличий, гораздо больше, чем позволяет мое положение. Признаюсь вам, что я… я иногда ей завидую. Ей отпущено так много по сравнению с другими людьми. Но я хотела бы искупить эту мою вину. Могу я?
– Можете. А теперь взгляните на меня, Китти.
– Сэр…
– Темнеет, но все равно, взгляните на меня. Вы по-прежнему думаете, что я имею намерение соблазнить вас или овладеть вами силой?
– Нет. Больше не думаю, – произнесла Китти после паузы и всхлипнула. – Какая я глупая! Просто дура! Вечно боюсь. Но тогда что вы хотите, чтобы я сделала?
– Я хочу знать, что вы собирались сказать мне сегодня утром на Сент-Джеймсской площади. Я должен знать все, что знаете или даже подозреваете вы. Все!
В углах комнаты сгустились тени; они совершенно смазали изображения на картинах в золоченых рамах, проползли по деревянным полированным панелям и подкрались к Китти, которая стояла у камина. Девушка сняла плащ, аккуратно свернула его и повесила на спинку стула. Затем выпрямилась и стояла, дыша учащенно и взволнованно, в своем простом платьице из зеленой саржи с кружевами вокруг прямоугольного выреза, которое тем не менее очень ей шло.
– Я знаю только, – сказала она, – что твердо решила не стоять в стороне, когда услышала ваш разговор с госпожой у нее в будуаре. Да, я подслушивала. Мы все подслушиваем. И снова разговор шел о Лондонском мосте и Брайдвелле, опять о Лондонском мосте и Брайдвелле, и о прочих гадостях, которые госпожа задумала. И я ужасно перепугалась. А когда я остановила вас в вестибюле, и когда Хьюз выскочил на нас…
– Хьюз?
– Тот негодяй дворецкий, которому вы чуть череп не раскроили об угол комода. Я так обрадовалась! Как я надеялась, что он не слышал, что я вам говорила. Даже молилась об этом. Если он не слышал, решила я, то мы еще можем встретиться в Галерее. Каждую неделю, когда я не нужна госпоже, она отпускает меня днем навестить тетю Габриэль.
– Навестить тетю?
– Ну да, тетю Габриэль. Я же говорю вам, что она возьмет меня обратно в любое время. Но на самом деле я к ней не хожу из дурацкой моей гордости – после того, как сказала, что могу сама о себе позаботиться. И туда я хожу только повидаться с моей кузиной Дениз, когда она тоже не занята. Мы встречаемся у входа в Галерею, идем гулять в Парк, едим булочки с кремом и мечтаем о том, как сложится наша жизнь.
– Дениз – это такая маленькая голосистая девчушка, очень умненькая? Та, что сегодня показала себя большой интриганкой?
– Да. Такая она и есть. Она завидует мне, я завидую ей. И так всегда.
– Интересно. Продолжайте.
– Ну вот. – И Китти снова начала заламывать руки. – Выходной мне дают всегда в разные дни. На этой неделе должны были отпустить в субботу, сегодня. Поскольку все было оговорено заранее, я решила, что могу выйти из дома, не вызвав подозрений. И я кинулась советоваться с Дениз. Но тут я подумала: а что, если Хьюз все слышал? Что, если они начнут меня подозревать? Если госпожа пошлет кого-нибудь следом, когда я отправлюсь на встречу с мистером Уинном? «Ах ты, Господи! – кричит Дениз. – Как все нелегко».
– Да, я очень хорошо представляю себе, как она это прокричала.
– Тетя действительно больна, это правда. Она не встает с постели. «Поэтому, – говорит Дениз, – она ничего не узнает». Тут есть один… один уличный скрипач. Мы его хорошо знаем. Он зовется Луиджи – многие музыканты берут себе иностранные имена, хотя он вовсе не иностранец.
– Так это вы послали скрипача?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66